ДРУНИНА ЮЛИЯ ВЛАДИМИРОВНА

(род. в 1924 г. – ум. в 1991 г.)

И тембр, и интонацию храня,

На фоне учащенного дыханья

Мой голос, отсеченный от меня,

Отдельное начнет существованье.

Уйду… Но, на вращающийся круг

Поставив говорящую пластмассу,

Меня помянет добрым словом друг,

А недруг… недруг сделает гримасу.

Юлия Друнина

Сейчас имя Юлии Друниной почти забыто, а когда-то она была одной из самых известных советских поэтесс. Ее имя ассоциировалось с фронтовой романтикой, ведь большая часть творчества поэтессы была посвящена Великой Отечественной войне, которую она прошла санинструктором пехотного батальона. Война стала точкой творческого и нравственного отсчета для всей ее послевоенной жизни. Война легла в основу творчества, стала сквозным персонажем всех ее поэтических сборников, первый из которых вышел в 1948 г., а последний – уже после смерти. Юлия Друнина получила награды и за военную доблесть (ордена Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени, медали «За отвагу», «За оборону Москвы», «За победу над Германией»), и за поэтические заслуги (ордена Трудового Красного Знамени (дважды), «Знак Почета»).

Она могла тысячу раз погибнуть на войне, а ушла из жизни по своей воле 20 ноября 1991 г., отравившись выхлопными газами в гараже своего дома в подмосковном селе Красная Пахра. Перед смертью поэтесса написала несколько писем: друзьям, в Союз писателей и даже в милицию – чтобы снять малейшие подозрения и недомолвки, чтобы в ее смерти никого не винили. Она умерла вместе с Советским Союзом, который стал для нее страной детства, юности, большой любви и поэтического успеха. Она не хотела – да и не смогла бы – жить в другой стране, даже если это Россия…

Юлия Друнина родилась 10 мая 1924 г. в семье учителя истории Владимира Друнина и его жены Матильды Борисовны. Мать Юлии родилась в Варшаве и, кроме русского, владела польским и немецким языками (немецкий она даже преподавала в школе). Матильда Борисовна была женщиной непоследовательной, сумбурной, и такими же были ее отношения с Юлей. Отца же девочка обожала, считая образчиком справедливости, ума, порядочности.

Они жили в обычной московской коммуналке, не считая это большой трагедией. Вообще в конце 20-х годов самым ругательным словом считалось «буржуй», причем буржуйством называлось не только любовь к роскоши, а даже самое маленькое украшение в одежде. И Юля еще маленьким ребенком восставала против «буржуйства» как могла: «Мама по случаю прихода гостей решила водрузить на мою голову большой бант! Я упорно сдергивала со своих коротких вихров это позорное украшение. На помощь был призван отец. Он укрепил бант таким хитроумным узлом, что сдернуть его я уже не могла. Покориться? Не тут-то было! Я схватила ножницы – и роскошный бант полетел на пол вместе с тощим хохолком. Я не дала водрузить неприятельский флаг!»

В 1931 г. Юля поступила в школу, где директорствовал ее отец, и начала посещать литературную студию при Центральном Доме художественного воспитания детей, помещавшуюся в здании Театра юного зрителя. Литературой девочка увлеклась очень рано, чему немало способствовала семейная библиотека, «…читать стала рано – от Лидии Чарской… до «Одиссеи» Гомера. Писала стихи…». В конце 30-х годов Юля Друнина приняла участие в конкурсе на лучшее стихотворение о Гражданской войне. В результате ее стихотворение было напечатано в «Учительской газете» и передано по радио.

Так начался творческий путь девочки, даже не подозревающей о том, что ее ждет. Юля, как и все ее поколение, мечтала о подвигах, сожалея о своем малолетстве и сетуя на то, что поздно родилась. Тогда она и ее ровесники еще не знали, что подвиг станет главным способом их жизни – военной и послевоенной. Характер у девочки соответствовал духу времени: упрямая, прямолинейная, романтичная. Ее жизненный принцип: «Жизнь – Родине, честь – никому!» определился еще тогда, и с ним она прошла по жизни.

Вполне закономерно, что в сорок первом она стала одной из армии добровольцев, оккупировавших призывные пункты в первые дни войны. Страх «опоздать на войну» погнал ее, девчонку, в военкомат уже 22 июня. Она стала санитаркой в госпитале, затем вошла в народное ополчение под Можайском, позже отправилась санинструктором в пехотный полк, попала в окружение, из которого выходила тринадцать дней. К счастью, прорыв удался, и она вернулась в Москву.

Разумеется, родители настояли на том, чтобы Юля прекратила свои подвиги и отправилась с ними в эвакуацию в Тюменскую область, в поселок Заводоуковск. Казалось бы, девушку удалось увезти с линии фронта, можно было надеяться на относительно спокойную жизнь, но не тут-то было. Несмотря на сильнейшее сопротивление родителей, Юлия все-таки сбежала на войну:

…Я видела один военкомат —

Свой дом, что взять упорным штурмом надо…

И это притом, что в Заводоуковске не было призывного штаба. Чтобы попасть в штаб, будущая поэтесса прошагала более двадцати километров до районного центра Ялуторовска. Самым трудным препятствием на ее пути оказался мост через реку Тобол – стратегический объект, находящийся под усиленной охраной. Часовые задержали девушку, допросили ее, а потом… помогли добраться до военкомата.

Юлию Друнину направили в Хабаровск, в школу младших авиаспециалистов. В это время умер ее отец, она приехала домой на похороны, а после направилась в Москву. Там она сочинила историю о том, что «отстала от своих», и ее направили – наконец-то! – в пехотный полк: «Два с лишним года понадобилось мне, чтоб вернуться в дорогую мою пехоту». Она пришла на передовую сестрой милосердия. В 1943 г. в Белоруссии Друнина получает медаль «За отвагу» и страшное, почти смертельное ранение – «осколок застрял рядом с сонной артерией». Ей повезло – еще пару миллиметров, и поэтессы Юлии Друниной не было бы.

Ее признали негодной к военной службе и отправили в госпиталь, и там, в тыловой больнице в Горьковской области, ее «…впервые за всю войну потянуло к стихам. Впрочем, «потянуло» – не то слово. Просто кто-то невидимый диктовал мне строки, я их только записывала. Этот невидимый назывался Войной…».

Выйдя из госпиталя, она пыталась поступить в Литературный институт им. Горького, но получила отказ и вернулась на фронт, но уже с повышением – старшина медслужбы. Снова передовая – Белоруссия, Прибалтика, контузия и демобилизация – 21 ноября 1944 г. С фронта Друнина возвращалась с орденом Боевого Красного Знамени.

В октябре 1944-го, еще находясь в госпитале, Юля послала письмо парторгу Литинститута со своим стихотворением и просьбой дать на него рецензию. После демобилизации, в декабре она самовольно пришла в Литинститут и села в аудитории вместе со студентами. А потом «…прижилась и сдала сессию. На войне, как на войне». И еще: «…никогда я не сомневалась, что буду литератором. Меня не могли поколебать ни серьезные доводы, ни ядовитые насмешки отца, пытающегося уберечь дочь от жестоких разочарований. Он-то знал, что на Парнас[16] пробиваются единицы. Почему я должна быть в их числе?» Юля взяла Парнас приступом.

В институте она познакомилась со своим будущим мужем, поэтом Николаем Старшиновым. Он родился в Замоскворечье, был самым младшим, восьмым ребенком в семье. Николай начал писать стихи в 12 лет, занимался в литературной студии, а в 1941 г. был призван в армию. На фронте он был ранен, попал в госпиталь, и в 1944 г. его комиссовали. Старшинов вспоминал: «После лекций я пошел ее провожать. Она, только что демобилизованный батальонный санинструктор, ходила в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастерке и шинели. Ничего другого у нее не было. Мне казалось, что это ее нисколько не смущало – она привыкла к такой одежде настолько, что не придавала ей никакого значения… По дороге мы взахлеб читали друг другу стихи – в Литинституте это было принято, считалось нормальным, – хотя многие прохожие посматривали на нас не только с любопытством, но и с удивлением.

Поскольку большинство стихов было посвящено войне, мы заговорили и о ней, о фронте. Потом перенеслись в довоенное время. И обнаружилось, что в конце тридцатых годов мы оба ходили в литературную студию при Доме художественного воспитания детей, которая помещалась в здании Театра юного зрителя.

Теперь нам было по двадцать лет. Она была измучена войной, бледна, худа и очень красива. Я тоже был достаточно заморенным. Но настроение у нас было высоким – предпобедным…»

Знакомство переросло в супружество, а в 1946 г. у второкурсников Юлии и Николая родилась дочь Лена. Маленькая семья ютилась в крохотной комнатушке в коммуналке и жила очень бедно, впроголодь. Дочка, тяжело переболев в первые месяцы, росла. У нее был хороший аппетит; если она обнаруживала на кухне плошку с варевом, предназначенным для соседского кота, то тут же съедала весь корм.

«Все трудности военной и послевоенной жизни Юля переносила стоически, – писал Николай Старшинов. – Я не услышал от нее ни одного упрека, ни одной жалобы. И ходила она по-прежнему в той же шинели, гимнастерке и сапогах еще несколько лет…»

В 1948 г. был издан ее первый сборник «В солдатской шинели», в который вошли стихи, написанные за годы фронтовой и послевоенной жизни. С этой книгой был связан курьез: из-за типографских правил Юлию попросили заполнить еще три страницы стихами или, наоборот, отказаться от публикации каких-то стихов. Но заполнить эти страницы ей было нечем, а выкидывать ничего не хотелось. И Николай Старшинов придумал выход – он дал ей свое стихотворение, которое как раз занимало недостающие три страницы. Книга получила доброжелательные отзывы, и критики особое значение придали именно старшиновскому стихотворению, отметив, что поэтесса находится в поиске. Разумеется, это произведение больше нигде не печаталось.

После выхода первой же книги Юлию Друнину навсегда зачислили в ряды поэтов-фронтовиков, и на протяжении всей дальнейшей жизни критики будут относить ее к военному поколению, объясняя этим главные тенденции ее лирики. Собственно, сама Юлия не возражала – она судила жизнь как фронтовичка, принеся с войны тоску по поколению героев и преданность армии. Она много писала – и все никак не хотела расстаться с фронтовой юностью.

После выхода своей первой книги Друнина подала заявление с просьбой принять ее в Союз писателей. Заявление было принято благожелательно, но на секретариате, утверждавшем приемные дела, с резкой критикой выступил некий поэт, что привело к отказу. Ее утвердили в кандидаты Союза писателей. И только в 1952 г., при поддержке Твардовского, Юлия Владимировна была принята в Союз писателей.

Из-за чего же возникли такие трудности? Юлия была красивой девушкой, а «…привлекательная внешность нередко помогала молодым поэтессам «пробиться», попасть на страницы журналов и газет, обратить особое внимание на их творчество, доброжелательно отнестись к их поэтической судьбе. Друниной она, напротив, часто мешала в силу ее неуступчивого характера…» – говорили современники.

Один из конфликтов произошел с поэтом Павлом Антокольским, который тогда был ее преподавателем: на вечере в честь выхода первой книги Антокольский настойчиво приставал к Юлии, и свидетелем этой сцены стал Старшинов. Они повздорили, и учитель, который до этого всегда хвалил стихи своей студентки, отчислил ее с курса за бездарность… К счастью, ей удалось перевестись к другому преподавателю. Впрочем, Друнина не осталась в долгу – в разгар борьбы с космополитизмом, пришедшимся на те годы, она проявила принципиальность и поддержала кампанию против Антокольского.

Институт Юлия Друнина закончила только в 1952 г., пропустив несколько лет из-за рождения дочери, а в 1954-м поступила на сценарные курсы при Союзе кинематографистов. Здесь она познакомилась с человеком, который позже стал для нее самым близким и родным, ее судьбой, опорой и другом – Алексеем Яковлевичем Каплером, знаменитым киносценаристом. К тому моменту за плечами Каплера была не только созданная им кинематографическая лениниана и всенародная слава, но и опыт тюремно-лагерного существования. Он был арестован и сослан за свою любовь к дочери Сталина Светлане Аллилуевой. В 1949 г. между ними был бурный роман, который очень досаждал отцу народов. Пришлось прибегнуть к решительным мерам, чтобы избавиться от неугодного воздыхателя – воркутинский лагерь оказался наилучшим выходом. В лагере Каплера ждала новая страстная любовь – женщина, на которой он впоследствии женился. В 1953 г. киносценарист вернулся в Москву к жене, а в 1954-м познакомился с Юлией Друниной.

Жизнь шла своим чередом: в 1955 г. у поэтессы вышел очередной сборник «Разговор с сердцем», в 1958 г. она стала членом редколлегии журнала «Знамя», издали еще один сборник «Ветер с фронта»… Некоторые критики осторожно замечали, что тема войны слишком долго держится в ее творчестве, но Друнина не отступила от нее и в дальнейшем.

В 1960 г. Юлия Друнина рассталась с Николаем Старшиновым, с которым они прожили пятнадцать лет. Их браку многие завидовали – почти все «литературные» браки быстро распадались, а они оставались вместе долгие годы… Но даже их «идеальный» брак оказался не вечным… Так или иначе, они остались друзьями, а Юлия вышла замуж за Алексея Каплера (который ради нее тоже покинул семью).

Он изменил ее жизнь – банальные, избитые слова, но по-другому не скажешь. Классическим стал эпизод, связанный с возвращением Друниной из какой-то загранкомандировки: Алексей Яковлевич помчался встречать ее в Брест, так как дожидаться жену в Москве уже не мог. Он оградил ее от всех бытовых забот, чтобы она могла посвятить себя только литературной деятельности.

Он приучил Юлию к постоянному литературному труду. Если прежде поэтесса писала от случая к случаю, по вдохновению, то теперь она стала много и упорно работать. Расширилась не только тематика, но и жанровая разновидность ее произведений; она обратилась к публицистике и прозе. С 1943 по 1960 г. она написала вдвое меньше стихов, чем за следующие семнадцать лет. А если прибавить написанную в 60–70-е годы прозу, то получится, что ее «производительность» возросла вчетверо, а то и впятеро…

Юлия Друнина была моложе Каплера на 20 лет. Значительная часть их жизни была связана со Старым Крымом и Коктебелем (он даже завещал похоронить себя в Старом Крыму). Друнина любила море и горы, много раз поднималась на Кара-Даг. Если она отдыхала одна, Каплер слал ей телеграммы из Москвы. Например, такие: «Сидел дома, занимался, и вот меня выстрелило срочно бежать на телеграф, сказать, что я тебя люблю, может быть, ты не знаешь или забыла. Один тип»; «Джанкой поезд тридцать первый вышедший Москвы двадцать четвертого декабря вагон тринадцатый место двадцать пятое пассажиру Друниной доброе утро Каплер».

Все это время у Друниной один за другим выходят поэтические сборники, а в 1963 г. ее избирают секретарем Союза писателей СССР и Союза писателей России. Она начала быстро продвигаться по служебной лестнице, хотя никогда не стремилась к высоким постам. В ее жизни все складывалось удачно – к фронтовым наградам прибавились трудовые ордена, престижные премии. Поэтесса стала председателем Совета по военно-художественной литературе, членом редколлегий центральных газет и журналов. Но эта окололитературная, чиновничья работа была ей не по душе.

А в 1979 г. началась черная полоса, которая так и не закончилась. После тяжелой болезни умер Алексей Каплер. Его похоронили – как он и завещал – в Старом Крыму. Позже, уже в перестроечные времена, его могилу назвали памятником середине XX века. На черной надгробной плите надпись: «Кинодраматург, писатель, автор сценариев «Она защищает Родину» и других». Между словами «сценариев» и «Она защищает Родину» – шершавая полоса на отполированном граните. Здесь были названия других сценариев Каплера – «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году».

По мнению многих, после смерти мужа в Друниной что-то сломалось, она потеряла внутренний стержень. Лишившись опоры, Юлия Владимировна осталась один на один с реальной жизнью. Тогда ее поддержала работа, «бруствер письменного стола»: выходили ее поэтические сборники, увидел свет двухтомник, посвященный Алексею Каплеру, в нем были собраны стихи и проза, написанные за прошедшие годы.

Но десять лет между 1979 и 1989 гг. вместили в себя больше бед, чем вся ее предыдущая жизнь, – Чернобыль, землетрясение в Армении, танки на улицах, игры политиков, «реки крови, море лжи», обнаружившиеся в советской истории. Той самой истории, которую она строила и которую воспевала. «Узнав жестокую правду о второй – трагической, чудовищной, апокалипсической стороне жизни тридцатых годов, – писала Друнина, – я (не примите это за красивые слова) порой искренне завидую тем сверстникам, кто не вернулся с войны, погиб за высокие идеалы, которые освещали наше отрочество, нашу юность и молодость…»

Юлия Друнина продолжала заниматься общественной деятельностью, в 1990 г. даже стала депутатом Верховного Совета СССР, но в 1991 г. оставила свою должность. Вступая в депутатский корпус, она хотела защитить интересы и права участников Великой Отечественной войны и войны в Афганистане. Она не могла видеть, как страдают фронтовики ее поколения, как просят милостыню в переходах покалеченные мальчишки, устала слышать, как жалеют ветераны, что не остались с теми, кто погиб. Она так комментировала свой поступок: «Мне нечего там делать, там одна говорильня. Я была наивна и думала, что смогу как-то помочь нашей армии, которая сейчас в таком тяжелом положении… Пробовала и поняла: все напрасно! Стена. Не прошибешь!»

События 21 августа 1991 г. Друнина, одна из защитниц «Белого дома», встретила восторженно. Однако уже 15 сентября писала: «И все же, все же не хотелось бы впадать в эйфорию. Кое-что беспокоит очень. Не слишком ли подчас легко и лихо принимаются решения по сложным вопросам?»

Ее душевное состояние в это время лучше всего отражает одно из писем к подруге: «Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл… А я к тому же потеряла два своих главных посоха – ненормальную любовь к Старокрымским лесам и потребность творить… Оно лучше – уйти физически неразрушенной, душевно несостарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймет меня…»

Ее решение не было истерической вспышкой. Уход из жизни был хорошо продуман и тщательно подготовлен. Перед смертью она написала письма дочери, зятю, внучке, подруге Виолетте, редактору своей новой рукописи, в милицию, в Союз писателей. Никого ни в чем не винила. На двери дачи, в гараже которой она отравилась выхлопными газами автомобиля, предварительно приняв снотворное, оставила записку зятю: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию и вскройте гараж».

После смерти поэтессы вышли еще два сборника ее стихов – «Судный час» и «На печаль я наложила вето».

Последний сборник был составлен ее дочерью Еленой Липатниковой и вышел в 1998 г.

Юлия Друнина завещала похоронить ее рядом с мужем:

Старый Крым – последняя обитель.

Черный камень – все как в страшном сне…

Не судите, люди, не судите:

Здесь лежать положено и мне.

Крымские астрономы Николай и Людмила Черных открыли новую малую планету и назвали ее именем Юлии Друниной.