САВИНКОВ БОРИС ВИКТОРОВИЧ

(род. в 1879 г. – ум. в 1925 г.)

Пролитая кровь точно так же может быть символом беспомощности, как и разбитое окно.

Кароль Ижиковский

«Пусть Эрну все-таки взорвет. Пусть повесят Ваню и Федора. Губернатор все-таки будет убит. Я так хочу. Внизу на площади под окном копошатся люди – черные муравьи. Каждый занят своей заботой, мелкою злобой дня. Я презираю их».

Борис Савинков, «Конь бледный»

Борис Савинков – «профессиональный террорист», как он сам себя называл – довольно известная личность в истории русской революции. В студенческие годы он был опасным преступником, покушавшимся на жизнь видных государственных чиновников. Под псевдонимом В. Ропшин он писал книги, основанные на автобиографическом материале. Савинков был незаурядным человеком, ненавидя бюрократию и самодержавие, он не мог оставаться в стороне от революционных свершений. Революция – как борьба против режима, в которой приемлемы любые средства, – стала смыслом его жизни.

Борис Савинков руководил охотой на царских сановников и красных комиссаров, писал талантливые книги и сам был персонажем советских детективов. Им восхищались Уинстон Черчилль и Зинаида Гиппиус, Бенито Муссолини и Сомерсет Моэм. Хорошо знавший его А. Луначарский назвал Савинкова «артистом авантюры». Ему были посвящены кинофильм «Крах» (1969) и роман В. Ардаматского «Возмездие» (1972). Сегодня бурная и неоднозначная политическая деятельность писателя-террориста по-прежнему вызывает интерес, а проза В. Ропшина переиздается и экранизируется (роман писателя «Конь бледный» лег в основу еще не вышедшего на экраны фильма К. Шахназарова).

Если попытаться коротко изложить его биографию сухим языком энциклопедии, то получится примерно следующее: «Савинков Борис Викторович (литературный псевдоним В. Ропшин); Род. 19(31). 1.1879, Харьков; ум. 7.5.1925, Москва, русский политический деятель, один из лидеров партии эсеров, писатель. После окончания гимназии Савинков поступил в Петербургский университет, но за участие в студенческом движении был исключен. С 1898 г. входил в социал-демократическую группу. В 1901 г. принимал участие в социал-демократической группе пропагандистов Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»[31] и после ареста был выслан в Вологду. В 1903 г. совершил побег. В Женеве вступил в «Боевую организацию» эсеров. В 1903–1906 гг. один из руководителей «Боевой организации». Участвовал в убийстве министра внутренних дел В. Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. В 1906 г. арестован, приговорен военным судом к повешению, но бежал в Румынию. В 1907 из-за разногласий с руководством выходил из партии эсеров. В 1909 г. опубликовал повесть «Конь бледный», в которой выразил разочарование в террористической борьбе. В 1911 г. эмигрировал во Францию. Издал роман «То, чего не было» (1914), посвященный событиям Революции 1905–1907 гг. и показывающий распад партии эсеров. В годы Первой мировой войны (1914–1918) добровольцем служил во французской армии. После Февральской буржуазно-демократической революции 1917 г. вернулся в Россию. Был комиссаром Временного правительства при Ставке верховного командования, затем комиссаром Юго-Западного фронта, товарищем военного министра. Савинков поддерживал связи с Л. Корниловым, был членом реакционного «Совета Союза казачьих войск». Безуспешно способствовал созданию общей платформы между Л. Корниловым и А. Керенским. В сентябре 1917 г. не счел нужным давать объяснения своей деятельности ЦК, по его словам, не имеющему ныне «ни морального, ни политического авторитета», и был исключен из партии эсеров. Во время Октябрьской революции неудачно пытался освободить Зимний дворец. После Октябрьской революции 1917 г. участвовал в мятеже Керенского – Краснова; входил в антисоветский «Гражданский совет», образованный на Дону генералом Алексеевым; участвовал в создании Добровольческой армии. В феврале – марте 1918 г. создал в Москве подпольный контрреволюционный «Союз защиты родины и свободы». В 1919 г. за границей вел переговоры с правительствами стран-участниц Антанты о помощи белым войскам. Во время советско-польской войны 1920 г. был председателем «Русского политического комитета» в Варшаве, участвовал в подготовке антисоветских военных отрядов (С. Н. Булак-Балаховича и др.). В 1921–1923 гг. руководил шпионско-диверсионной деятельностью против СССР. В Париже в 1923 г. вышла его повесть «Конь вороной» о бесперспективности белого движения. Арестован 16 августа 1924 г. в Минске после нелегального перехода советской границы. На суде раскаялся в своих преступлениях, признал крах попыток свержения Советской власти. 29 августа 1924 г. был приговорен к расстрелу, замененному лишением свободы на 10 лет. В тюрьме Савинков имел возможность заниматься литературным трудом. Он написал и послал письма некоторым руководителям белой эмиграции с призывом прекратить борьбу против Советского государства. Покончил жизнь самоубийством».

Довольно впечатляющий «послужной список» для сорока шести лет жизни, не правда ли? Но вот вопрос: что побудило Бориса Савинкова (как, впрочем, и многих других) стать террористом? И еще – если он так серьезно занимался политикой, то зачем ему нужна была литературная деятельность?

Известно, что к террору прибегают тогда, когда мирные средства не дают результата; террор – это политика тех, у кого нет другого способа быть услышанными (во всяком случае, по их мнению). Терроризм не возникает из ниоткуда; за ним всегда стоит какая-то мощная идея, способная увлечь людей настолько, что они готовы жертвовать ради нее свободой и даже жизнью. Печально, но идея терроризма привлекает прежде всего молодежь – самую романтичную и радикально настроенную часть населения.

В начале XX в. Россия переживала глубокий политический, идейный и духовный кризис, общество утратило точки опоры и появились личности, предлагающие свой план социальных преобразований. В том числе таких, которые были связаны с кровавыми политическими убийствами, публичными расправами и террором, который в основном практиковали члены левых организаций (народовольцы, эсеры, большевики, анархисты и пр.). В «большой террор» шли женщины, поляки, евреи – все, кто чувствовал себя «человеком второго сорта» в царской России. К террористам присоединялись и наиболее вольнодумные из студентов. Страну захлестнула волна политических убийств: в 1905 г. эсерами было совершено 54 «акции», в 1906 г. – 82, а в 1907-м – 73. К 1914 г. эсеры совершили около 300 терактов (а ведь были еще представители «правого» терроризма: черносотенцы и т. п.). По некоторым данным, в России начала XX века совершалось до 600 терактов в год – чуть ли не два покушения ежедневно!

Губернаторов, жандармов, военных убивали за подавление рабочих и крестьянских восстаний – кровь за кровь! Общество рукоплескало террористам (при известии о смерти ненавистного России министра Плеве даже самые далекие от революции люди аплодировали), присяжные выносили оправдательные приговоры…. После гибели московского губернатора по столице ходили развеселые шутки вроде: «Наконец-то Великий князь пораскинул мозгами».

Читая воспоминания террористов (и особенно террористок), не устаешь удивляться тому, насколько они были романтичны и устремлены к высоким идеалам. Их поступки беспримерно жестоки, но не циничны; они казнятся тем, что от их рук гибнут невинные люди (но, разумеется, тут же списывают эти смерти на «царских сатрапов» – ведь если бы не «мучители», то не было бы нужды бросать бомбу и люди бы не пострадали). Каждый из них пришел в «бомбисты» после долгих нравственных поисков, и потому особое значение уделялось «этике террора». Например, выбор жертвы: карать следовало тех, кто считался крайним реакционером, мрачной и омерзительной личностью, – тогда теракт вызовет симпатии в обществе. Горячо обсуждалась тема «ухода с акта»: должен ли революционер скрыться и продолжить борьбу или, наоборот, сдаться, а потом со скамьи подсудимых рассказать, что толкнуло его на крайний шаг, и с достоинством принять казнь? Как относиться к попутной гибели случайных людей? Надо ли убивать царя – ведь казнь народовольцами Александра II вызвала толки, что «убили государя, отменившего крепостное право»? Все это были не досужие рассуждения, а важнейшие вопросы.

В такой обстановке одним из «передовиков» террора стал харьковчанин Борис Савинков, племянник знаменитого художника-передвижника Ярошенко, сын популярной в свое время писательницы (псевдоним – С. А. Шевиль) и либерального варшавского судьи, славящегося справедливостью и порядочностью. Старший брат Савинкова покончил с собой в якутской ссылке, куда попал за участие в революционной деятельности.

Однако приход Бориса в революцию не связан лишь с жаждой личной мести режиму – оппозиционность была общим настроением тогдашней интеллигенции, особенно ее студенческой части. Надо сказать, что Савинков начинал с относительно «вегетарианских» убеждений, был социал-демократом, членом «Петербургского Союза за освобождение рабочего класса», за что его сослали в Вологду. В ссылке его товарищами стали А. Луначарский (будущий нарком просвещения); П. Щеголев (в дальнейшем крупный историк и пушкинист), А. Ремизов (впоследствии известный писатель).

Вообще говоря, если бы не ссылка, то Савинков вполне мог бы остаться большевиком и возглавить какой-нибудь участок «красного фронта» (правда, в этом случае он тоже вряд ли бы умер своей смертью – скорее всего, его расстреляли бы в тридцатые годы). Но в Вологодской ссылке Борис Савинков проникся радикальными идеями социалистов-революционеров (эсеров). К тому моменту партия эсеров, возникшая в 1901–1902 гг. и провозгласившая себя преемницей «Народной воли», уже провела несколько терактов. Савинкова распирал бешеный темперамент, требующий немедленных действий, которых марксизм предложить не мог, и он понял, что его место – в рядах эсеров.

Эсеры, требуя ликвидации самодержавия, создания демократической республики, введения политических свобод, 8-часового рабочего дня и т. д., важное место отводили индивидуальному террору, для чего была создана «Боевая организация» – структура абсолютно закрытая и полностью самостоятельная. Верхушка партии эсеров лишь выносила приговор тому или иному царскому сановнику, остальное считалось делом «Боевой организации». Организация провела теракты против министров внутренних дел Д. Сипягина и В. Плеве, харьковского губернатора князя И. Оболенского и уфимского – Н. Богдановича, московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича Романова[32]; готовила покушения на Николая II, министра внутренних дел П. Дурново, московского генерал-губернатора Ф. Дубасова и др.

Евно Азеф (глава «Боевой организации») и Борис Савинков (его заместитель) сами разрабатывали план действий и подбирали исполнителей. Никто не имел права вмешиваться в дела организации, что впоследствии обернулось скандалом: выяснилось, что Азеф – агент охранки с 1893 г. Именно он в 1901 г. выдал съезд партии эсеров в Харькове; в 1905 г. – почти весь состав «Боевой организации»; в 1908 г. по его доносу было казнено 7 боевиков. В том же году Азеф был разоблачен и приговорен к смерти соратниками по партии, но ему удалось скрыться[33].

Эсеры в 1905–1907 гг. участвовали в вооруженных выступлениях в Москве, Кронштадте, Свеаборге, имели своих представителей в Советах рабочих депутатов и Всероссийском крестьянском союзе. И конечно, продолжали совершать террористические вылазки. «Мы во всеуслышание порицаем террор как тактическую систему в свободных странах. Но в России, …где нет спасения от безответственной власти, самодержавной на всех ступенях бюрократической лестницы, – мы вынуждены противопоставить насилию тирании силу революционного права», – писал ЦК партии эсеров в обращении «Ко всем гражданам цивилизованного мира» (1905).

Оружием террористов были не только традиционные бомба, кинжал или револьвер, обдумывались и довольно экзотические методы. Савинков, к примеру, мечтал, нагруженный динамитом, ворваться в Зимний дворец. Инженер-анархист С. Бухало по его заказу конструировал самолет, способный развивать неслыханную по тем временам скорость 140 км/час. Управляемый террористом-самоубийцей аппарат должен был стартовать из Англии, набрать огромную высоту и спикировать на Царскосельский или Петергофский дворец, покончив тем самым с царем и его ближними. Савинков был в восторге от проекта: «это первый шаг к радикальному решению вопроса о терроре», «Боевая организация» становится непобедимой», «все надежды на научную технику». Научный прогресс – вот «единственный путь террора».

Обо всех этих событиях Борис Савинков пишет в своих «Воспоминаниях террориста» (1909), давая яркие психологические портреты своих товарищей по оружию – Ивана Каляева, Егора Сазонова, Доры Бриллиант, Евно Азефа. В том же году выходит и роман «Конь бледный» – талантливое беллетризированное обобщение подлинного опыта автора-террориста. Проницательный Савинков показывает, как право высшего суда, присвоенное его героем, перерождает его душу; он начинает ощущать тупиковость террористического пути. «Конь бледный» стал в России бестселлером, хотя товарищи сочли его почти предательством.

Тогда же наступил и общий кризис террористической идеи в России. Историки отмечают, что покончить с массовым терроризмом удалось к 1910 г. Залогом успеха стали надежность, полнота и оперативность информации о деятельности групп бомбистов и постоянно увеличивавшийся штат секретных агентов (к 1917 г. их число приблизилось к 100 тысячам человек). В таких условиях в 1911 г. «Боевая организация» заявила о самороспуске, а Савинков, надломленный предательством Азефа, эмигрировал во Францию, заявив, что не желает далее находиться в партии. Гонорары за роман «Конь бледный» обеспечили ему скромное, но безбедное существование за границей; в России его наверняка ждал бы смертный приговор.

Савинков вернулся в Россию после февраля 1917-го и сделал стремительную карьеру. После Февральской революции 1917 г. эсеры вместе с меньшевиками входили в состав Временного правительства, занимали лидирующую позицию во ВЦИК, Исполкоме Совета крестьянских депутатов, во Временном совете Российской республики, получили большинство на выборах в Учредительное собрание. Савинков стал товарищем военного министра Временного правительства и комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, сыграл странную и драматичную роль в подготовке и крушении Корниловского мятежа в августе 1917-го.

После Октябрьской революции эсеры участвовали в антибольшевистских выступлениях, многие были вынуждены покинуть Россию. Савинков стал одним из основателей Добровольческой армии и организатором неудавшихся восстаний против большевиков в Ярославле, Рыбинске, Муроме. Он стал ярым врагом большевизма и, в конце концов, увидев невозможность победы над ним, уехал за границу.

В 1921 г. Борис Савинков создал в Польше «Народный Союз защиты Родины и свободы». Целью организации было: «свержение режима большевиков и установление истинно русского, демократического строя». При финансовой поддержке Пилсудского он пытался сначала из Варшавы, а затем из Парижа проводить знакомые ему революционные формы борьбы.

В том же 1921 г. Савинков встретился с Л. Красиным. Представитель РСФСР долго убеждал его прекратить борьбу против большевиков, предлагая место в представительстве Наркомата иностранных дел за границей. Савинков должен был использовать свое влияние и связи на благо Родины, в частности помочь получить заем в 10 миллионов фунтов стерлингов золотом для восстановления экономики страны. Он ответил, что готов прекратить борьбу, если будут выполнены три условия: произойдет передача верховной власти свободно избранным советам, будет ликвидирован ВЧК и признана частная собственность на землю. Конечно, Борис Савинков понимал, что Красин не мог не только решать эти вопросы, но и обсуждать их, поэтому встреча окончилась ничем.

На следующий день Савинков встретился с Уинстоном Черчиллем, который пригласил его к премьер-министру Великобритании. Британскую верхушку интересовало мнение Бориса Викторовича о том, на каких условиях можно было бы признать Советскую власть. Савинков повторил требования, выдвинутые накануне Красину, и премьер согласился с изложенной программой. Черчилль также предложил ему посетить Каннскую конференцию[34] в частном порядке, чтобы в случае необходимости дать разъяснения по русскому вопросу. Кроме того, Савинкову была обещана финансовая поддержка. Но в Канне он оказался ненужным, обещанных денег тоже не было.

Тогда Борис Савинков обратил свои взоры на Апеннинский полуостров. Разъезжая по столицам европейских стран в поисках денежных средств, он в марте 1922 г. встретился с Бенито Муссолини с целью получить у него финансовую и политическую поддержку. В то время на итальянский фашизм смотрели как на вполне здоровое движение, борьбу решительных людей с двуличными демократиями. Поэтому было вполне естественно, что социалист Савинков интересовался опытом бывшего социалиста Муссолини.

Вообще же Савинков был настоящим авантюристом. Еще до встречи с Муссолини, в феврале 1922 г., он обосновался в Генуе под фамилией Гуленко, представившись журналистом из Константинополя. «Журналист» связался с резидентурой Иностранного отдела ГПУ в Италии, предложил свои услуги и представил ряд любопытных документов, по-видимому, из своего же архива. С «Гуленко» несколько раз встречался советский резидент, выказывая лжежурналисту полное доверие. Дошло до того, что Савинков чуть было не оказался в охране советской делегации, и разоблачение состоялось только благодаря действиям берлинской резидентуры.

Как свидетельствуют архивные материалы, советские спецслужбы рассматривали Савинкова как непримиримого противника, готового во имя своих политических амбиций идти на крайние меры. Человек, которого принимали высшие чиновники Англии, Франции, Польши и других стран, имевший связи со спецслужбами этих государств, был опасен для большевиков. Он не только призывал к борьбе с Советской властью, но и активно воевал с ней, создавая в России многочисленные резидентуры. Его группы в России, насчитывавшие свыше 500 человек в разных городах, в 1921–1922 гг. устроили ряд террористических актов, но вскоре были арестованы. Призывы Савинкова к террору против советских лидеров не могли не беспокоить, и ему была объявлена настоящая война[35].

В мае 1922 г. был создан контрразведывательный отдел, на который возлагалась борьба с иностранным шпионажем, белоэмигрантскими центрами и подпольными контрреволюционными организациями на территории Советской России. Сотрудникам отдела и суждено было поставить последнюю точку в биографии «артиста авантюры» и писателя В. Ропшина.

Возникла идея легендировать в центре России широко разветвленную антисоветскую организацию под названием «Либерально-демократическая организация», которая признавая необходимость активной борьбы с большевиками, «к политическому и индивидуальному террору, а тем более террору экономическому… относится отрицательно». Контрразведчики всеми силами способствовали закреплению легенды о наличии подполья на советской территории. И старый конспиратор клюнул на эту удочку.

Операция по поимке Савинкова считается классикой спецслужб: чекистам все-таки удалось убедить его, что в СССР существует подпольная террористическая организация, и уговорить Бориса Викторовича вернуться в Россию и возглавить борьбу. В ночь на 16 августа 1924 г. он вместе с Дикгофом-Деренталем и Любовью Ефимовной перешел советско-польскую границу.

В тот же день в Минске Савинков был арестован, и уже 29 августа 1924 г. ему был вынесен смертный приговор, который через несколько часов заменили десятью годами тюремного заключения. На суде он сказал: «После тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие и многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовками за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой».

Историки до сих пор не знают, что двигало террористом. Действительно ли он поверил в существование в России мифической подпольной организации или заключил с представителями политического руководства страны некий «контракт», по которому в обмен на признание Советской власти получал право легально жить и работать на родине? Что касается событий, происходивших между 16 и 29 августа, то они в документах вообще не отражены (во всяком случае в тех, что находятся в открытом доступе). Между тем это ключевой момент в судьбе Савинкова, потому что дальнейшие события выглядят каким-то фарсом: на суде он кается, его приговаривают к расстрелу, который тут же заменяют десятилетним сроком. Сам же он считал, что признанием Советов и своими покаянными письмами соратникам за рубеж заслуживал прощения. Савинков не мог перенести того, что оказался практически никому не нужным. Его трагический конец был предрешен…

Последний год своей жизни Савинков провел во внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке. Чтобы облегчить его душевное состояние и закрепить на позициях признания и сотрудничества с Советской властью, были созданы максимально комфортные условия: он часто выезжал в город в сопровождении чекистов, посещал рестораны и театры, встречался со знакомыми, писал статьи. Савинков несколько раз обращался через печать к лидерам белой эмиграции с призывом прекратить бессмысленную борьбу. Его объемное письмо «Почему я признал Советскую власть» печаталось в эмигрантской прессе, в газетах и журналах многих стран Европы. По разрешению Ф. Дзержинского он находился в одной камере с фактической женой – Любовью Дикгоф-Деренталь; их обеспечивали книгами, продуктами, винами. Несмотря на льготный режим (а может, именно благодаря ему – обычные условия заключения давали бы ему моральное право чувствовать себя пострадавшим и продолжать борьбу с Советами), Савинков очень тяготился своим положением и просил как можно скорее решить вопрос о его освобождении.

В мае 1925 г. в деле террориста Б. Савинкова и литературной биографии В. Ропшина была поставлена точка. Ниже представлен отчет одного из непосредственных свидетелей событий 7 мая 1925 г. – работника контрразведывательного отдела ГПУ В. И. Сперанского:

ИЗ ОТЧЕТА В. СПЕРАНСКОГО

6 мая, когда я был в камере у Бориса Савинкова, он говорил мне, что послал заявление на имя начальника КРО Артузова с просьбой дать категорический ответ, будут ли его годы держать в тюрьме или же освободят и дадут возможность работать. Савинков на этот раз, как и вообще последние недели, произвел на меня впечатление крайне нервничавшего, пессимистически настроенного человека и неоднократно повторял, что для него лучше немедленная смерть, чем медленная в тюрьме. В тот же день он сказал мне, что пишет заявление Ф. Э. Дзержинскому, где ставит определенно вопрос о своем освобождении из тюрьмы. При этом он обратился ко мне с просьбой передать это заявление т. Пузицкому и прибавил: «Я отношусь к Артузову с уважением, к Пузицкому с уважением и симпатией, а к Вам, Валентин Иванович, по-товарищески…»

7 мая утром я заходил к Савинкову в камеру и взял от него заявление на имя Ф. Э. Дзержинского, которое я передал т. Пузицкому. Савинков очень просил меня вывезти его за город в тот же день. Просьбу его о вывозе за город я передал т. Пузицкому.

В 20 часов 7 мая по служебной записке т. Пузицкого я получил из внутренней тюрьмы Савинкова для поездки с ним за город и доставил его в комнату № 192, где уже находились т. Пузицкий и уполномоченный КРО т. Сыроежкин.

В 20 часов 20 минут Савинков на автомобиле в сопровождении т. Пузицкого, т. Сыроежкина и меня выехал за город в Царицыно.

Савинков, сидевший на автомобиле между т. Пузицким и мною, чрезмерно почему-то в этот день нервничал, непрестанно закуривал и бросал папиросы, на что т. Пузицкий обратил внимание и спросил его, почему он так нервничает? Доехав до Царицына и пробыв там некоторое время, в 22 ч. 30 м. мы поехали обратно в Москву. Между прочим, когда мы шли по шоссе в Царицыно, Савинков взял меня под руку и так шел со мной. Это меня, помню, удивило, так как раньше он меня никогда под руку не брал, и я это объяснил его нервозностью в тот вечер и «товарищеским» отношением ко мне.

В Москву мы приехали в 23 часа и вместе с Савинковым вошли в комнату № 192, в ожидании прибытия конвоя из внутренней тюрьмы.

У меня очень разболелась голова, и я прилег на диван.

В комнате были Савинков, т. Сыроежкин и т. Пузицкий, последний из комнаты на некоторое время выходил. Савинков сидел около меня и говорил что-то о своей первой вологодской ссылке, то ходил по комнате, подходил к открытому окну и глубоко вдыхал воздух, говоря, что в камере так душно и так приятно вдохнуть в себя не камерный воздух. Я взглянул на свои часы – было 23 часа 20 минут, и в этот самый момент около окна послышался какой-то шум, что-то очень быстро мелькнуло в окне, я вскочил с дивана, и в это время из двора послышался как бы выстрел. Передо мной мелькнуло побледневшее лицо т. Пузицкого и несколько растерянное лицо т. Сыроежкина, стоявшего у самого окна. Т. Пузицкий крикнул: «Он выбросился из окна… надо скорее тревогу…» и с этими словами выбежал из комнаты. Т. Сыроежкин тоже выбежал, и я остался в комнате один.

Показания снял Фельдман 10 мая 1925 г. г. Москва.

Расследованием факта самоубийства по поручению Ф. Дзержинского занимался особоуполномоченный коллегии ОГПУ В. Фельдман. В заключении он указал: «Савинков за последнее время тяготился своим положением человека, лишенного свободы, и неоднократно высказывал мысль: либо освобождение, либо смерть». И далее: «какой-либо халатности со стороны лиц, имеющих в данный момент обязанность его охранять, …или признаков этой халатности не усматривается и дознание подлежит прекращению».

12 мая Ф. Дзержинский дал поручение составить некролог для опубликования, отредактировал его и направил на согласование Сталину. 13 мая «Правда» опубликовала сообщение о самоубийстве Бориса Савинкова.

Где похоронен Борис Савинков – неизвестно.

Что касается личной жизни террориста-писателя, то он был трижды женат. Его первой женой была дочь классика русской литературы, второй – вдова его повешенного товарища Льва Зильберберга. Последней женщиной Б. Савинкова стала Любовь Дикгоф-Деренталь, жена его друга и соратника Александра. Это был «брак по Чернышевскому»: формально не порывая с мужем, Любовь Ефимовна открыто жила с Савинковым. Александр Дикгоф-Деренталь работал в СССР в Обществе культурных связей с заграницей и был расстрелян в 1939 г. Любовь Ефимовну тоже арестовали, она была в лагере, потом почти двадцать лет – в ссылке в Магадане. Ее амнистировали, и в 1960-м Любовь Ефимовна уехала в Мариуполь. Дальнейшие следы теряются. Ее посмертно реабилитировали только в 1997 г.

У Савинкова было трое детей – Виктор, Татьяна и Лев. Виктор погиб во времена репрессий. Лев Савинков жил в Париже, работал шофером, писал стихи, сочувствовал большевикам. Во время гражданской войны в Испании воевал на стороне республиканцев, ходил в тыл к франкистам, отличался отвагой и лихостью. Его командиром был Е. Сыроежкин – чекист, который брал Савинкова-старшего и был непосредственным очевидцем его гибели. Во время Второй мировой войны Лев вступил во французское Сопротивление. Он умер в 1987 г.