ЦВЕЙГ СТЕФАН

(род. в 1881 г. – ум. в 1942 г.)

«Это неправда, что старики не знают страданий. Они страдают так же, как и молодые, только им еще труднее».

Уильям Голдинг, «Шпиль»

Жизненная история Стефана Цвейга – это летопись крушения гуманистических идеалов и надежды на силу человеческого разума, переживания утраты своего места в жизни. Самоубийство писателя стало следствием экзистенциального кризиса, который он так часто описывал в своих великолепных новеллах, проникнутых глубоким психологизмом.

Экзистенциальный кризис – кризис существования – это чрезвычайное происшествие в судьбе человека, особое время, когда он понимает невозможность жить как раньше. В момент кризиса человек испытывает чувство невосполнимой утраты смысла жизни, боль, тоску, тревогу. Парадоксально, но случается так, что человек задумывается о смысле жизни только перед лицом смерти, ведь переживание кризиса существования – это всегда выбор между жизнью и небытием, между поиском нового смысла и отказом от него… И не всегда человек находит в себе силы жить дальше, ведь причиной кризиса становится полное отчаяние. К кризису нельзя подготовиться – он приходит внезапно; но иногда человек долгие годы живет «на краю», постоянно глядя в глаза смерти.

Кризис существования часто настигает художников, поэтов, писателей во времена общественных потрясений. Так произошло и со Стефаном Цвейгом, который оборвал свою жизнь в феврале 1942 г., в самый разгар Второй мировой войны. Казалось: он был знаменит, богат, жил с любимой и любящей женой в пригороде Рио-де-Жанейро. Личных причин для самоубийства у писателя не было, но после многочисленных побед гитлеровской армии и успехов союзных им японцев (Перл-Харбор, захват Сингапура) он испытал глубочайшее отчаяние от того, что в мире воцарились силы зла, что война бесконечна, и решил расстаться с жизнью. Вместе с ним ушла и его вторая жена, Шарлотта Альтман. Они одновременно покончили с собой, выпив яд.

Стефан родился в зажиточной культурной семье евреев, в Вене – столице Австро-Венгерской империи. Он, ассимилированный еврейский юноша, воспитывался в Вене с верой в поступательное движение человечества к счастью и единению народов. Впоследствии молодой Стефан уходит от своего еврейства к идее единения европейских народов (для воплощения которого – хотя бы частичного – понадобилось более ста лет). Редактор отдела фельетонов Теодор Герцль печатает его в популярнейшей «Нойе фрайе пресс», но на просьбу редактора помочь в организации сионистского движения Цвейг отвечает вежливым отказом: эта тема слишком мелка по сравнению с проблемами Европы.

Во многом его мировоззрение определялось общими настроениями, царившими в космополитичной и толерантной Вене (об этом говорит хотя бы тот факт, что именно в столице Австро-Венгрии развивался психоанализ – скандальное по тем временам учение, утверждавшее главенствующую роль сексуальности в жизни человека). В конце XIX – начале XX века Вена была одним из европейских центров модернизма – новейшего направления в искусстве, отмеченного печатью упадка, декаданса, вычурностью форм и туманностью содержания. Всю духовную жизнь тех лет пронизывало неотвязное и болезненное предчувствие смерти, которое определяло ведущее настроение литературы. Писатели утверждали бессилие человека перед судьбой, изображая его безвольной игрушкой обстоятельств, рабом рока.

Молодой Цвейг, только начинавший входить в литературу, испытал сильное воздействие модернизма. Опубликованный им в 1901 г. сборник стихов «Серебряные струны» нес в себе мотивы одиночества и жестокой любви, смешанные с восторженным преклонением перед «чистой» красотой; меланхолические раздумья над тщетой жизни и бренностью мира. За спиной у него была гимназия с ее казенным режимом, тайное чтение запретных стихов Поля Верлена и Артюра Рембо[47] – столпов французского символизма; начало учебы в университете, увлечение романами Августа Стриндберга, Эмиля Золя, импрессионизмом, театром, где шли пьесы Генрика Ибсена, звучала музыка Клода Дебюсси и Мориса Равеля.

Цвейг очень рано ощутил литературу как жизненное призвание, но как писатель нашел себя не сразу. Довольно скоро он понял, что каноны модернизма сковывают и тормозят его творческое развитие. Особую роль в этом сыграло знакомство с русской литературой, прежде всего с романами Ф. М. Достоевского. Они потрясли Цвейга и сделали его одним из самых ярых поклонников русского романиста на Западе. Многие новеллы Цвейга написаны под воздействием Достоевского, точнее, проповедуемого писателем культа страдания и тезиса о невозможности устранить «бесовское» начало в человеке иным путем, кроме пути смирения и приятия земного горя как непреложности.

Идеи Достоевского не противоречили мировоззрению Цвейга, его вере в европейский прогресс и либеральную демократию, а спокойно уживались с ним. Проникаясь любовью и состраданием к малым мира сего, австрийский писатель выступал против «извечного» Зла во имя «извечной» же Справедливости. Особенно ярко эти идеи Цвейга обнаруживаются в его стихотворной трагедии «Терсит» (1907) на античную тему, где, впрочем, колорит античности сохранился только в именах действующих лиц. Трагедия утверждает право униженных и оскорбленных на счастье и сострадание, в которых им отказали жизнь и люди.

В это время Цвейг совершает несколько продолжительных путешествий по странам Западной Европы, в Индию, Индокитай и переходит от поэзии к прозе. В 1911 г. писатель опубликовал сборник новелл «Первые переживания», главными героями которых стали дети, именно их глазами писатель смотрит на окружающую действительность. Дети обнаруживают, что мир родителей не так уж и хорош, что многие поступки взрослых прямо противоречат тем словам, которые они произносят. Цвейг как бы проверяет истинную ценность мира, на первый взгляд пристойного и благополучного, в который рано или поздно войдут его герои.

Люди в его новеллах разобщены, они почти не знают душевной близости; каждый прячет свои внутренние переживания и чувства, и лишь эгоистическая сторона их натур раскрывается легко, внося в людские отношения неискренность. Но Цвейг, тем не менее, верил, что страдание и отчужденность могут быть преодолены милосердием человека к человеку, что добро в конце концов восторжествует. Писатель уделял огромное внимание проникновению в суть психологических переживаний своих персонажей, стараясь отыскать мотивы поведения и поступков героев в реалиях жизни.

Далекий от политики, Цвейг испытал настоящее потрясение осенью 1914 г., когда началась Первая мировая война. Она нанесла серьезный удар по мировосприятию писателя, которого пугал воинствующий немецкий национализм, идея завоевания мира и покорения народов германской цивилизацией. Рушились его идеалы, вера в единство народов, в гуманизм и либеральную демократию.

Цвейг, будучи убежденным пацифистом, всеми силами пытался уклониться от военной службы. Он по знакомству был зачислен офицером на архивно-библиотечную должность в Вене. Единственная поездка в сторону фронта состоялась в 1915 г., когда Цвейг был командирован в Галицию, только что очищенную от российских войск, для сбора плакатов и листовок на русском языке. Работа была несложной: на каждой украинской станции местные жители приносили к его вагону охапки русских плакатов, за что получали небольшую плату.

В это время в Германии и Австрии началась травля деятелей культуры, открыто выступающих против войны, – ее жертвой стал Герман Гессе, будущий нобелевский лауреат. Контакты с мастерами прозы государств – противников Германии расценивались как предательство, и все же Цвейг пытается нелегально восстановить оборванные связи с писателями и поэтами стран Антанты, выступая против войны как таковой. В 1916 г. он едет в Швейцарию на тайную встречу с Роменом Ролланом. При переезде через границу 35-летнего Стефана Цвейга поражает мысль об абсурдности происходящего: он проезжает две альпийские деревушки, одну в Австрии, другую – в Швейцарии. Цвейг потрясен осознанием того, что в одной деревне матери могут не волноваться за судьбу своих детей, а в другой юношей вытаскивают из мирной жизни и отправляют в окопы Галиции за тысячу километров от дома.

И все же он верил в силу слова, в проповедь гуманизма. «Мы с недоверием взирали на огненные письмена, появлявшиеся на наших стенах…» – писал Цвейг в мемуарах «Вчерашний мир». «Мы думали, что железнодорожники скорее взорвут все рельсы, чем позволят отправить своих товарищей как пушечное мясо на фронт; мы рассчитывали на женщин, которые откажутся принести в жертву Молоху своих детей и мужей; мы были убеждены, что духовная, моральная сила Европы с триумфом проявит себя в критический миг».

Но – увы! – война началась, и более того – значительная часть населения поддерживала ее. «Мой мир, мир, который я любил беззаветно, – разрушен, все семена, которые мы посеяли, – развеяны», – с отчаянием писал он.

Многие иллюзии писателя были развеяны войной, но труднее всего он расставался с верой во всемогущество слова. Цвейг начал выступать как публицист, с трудом пробиваясь сквозь рогатки военной цензуры со статьями, пропагандирующими идеи солидарности европейских народов.

«Ежедневно я задаю себе вопрос – что делать, что делать? – писал он Ромену Роллану. – Теперь все уже решено: я вижу, что война будет длиться до бесконечности… чтобы помешать этому, необходимо действовать, необходима революция…И я предвижу, что Европа, которая сегодня залита кровью, будет завтра охвачена огнем!»

Эти настроения отразились и в художественных произведениях писателя. В одном из лучших своих стихотворений – «Полифем» (1917), – уподобляя войну циклопу, пожирающему свои жертвы, Цвейг писал: «…Но берегись, Полифем! Тайно разгорается пламя мести в наших душах. Жри, пей, жирей, Полифем! Хотя ты и надеешься жрать вечно, но мы расколем твой череп и, вырвавшись из кошмара, крови и ужаса, мы – братья народов, братья времени – пойдем по твоему зловонному трупу к вечному небу мира».

В 1918 г. им была написана трагедия «Иеремия», которая вобрала в себя ненависть Цвейга к войне. Написанная не для постановки, а для чтения, она преследовала одну цель – убеждать и волновать. Действие в ней развивается стремительно; автор не прячет своих идей – он высказывает их прямо, его симпатии и антипатии ясны. И когда в 1919 г. французский писатель и общественный деятель, коммунист Анри Барбюс организовал международную группу «Кларте», ставившую своей целью пропаганду идей интернационализма и борьбу с войной, Цвейг незамедлительно присоединился к ней (в группу вошли также А. Франс, Р. Роллан, Г. Уэллс и другие видные деятели культуры).

В статье «Границы поражения» Цвейг сформулировал свое кредо. Он считал, что после заключения Версальского мира в Европе не оказалось ни победителей, ни побежденных. Поверженными оказались лишь идеи гуманизма, братства народов, человеческой свободы. И все же он надеялся, что прошедшая мировая война будет последней, став наглядным уроком для народов и прививкой против военного решения политических проблем. Цвейг пришел к мысли, что изменить и очеловечить мир можно исключительно путем воспитания нравственного начала в человеке, чувства сострадания к ближнему, милосердия и жалости. Подобно древнегреческим стоикам, он сделал страдание – неизменный спутник человека, источник любви ко всем страждущим – одним из краеугольных камней собственного мировоззрения.

В 1920 г. в статье «Призыв к терпению», опубликованной в журнале «Тагебух», Цвейг с печалью писал: «Мы – потерянное поколение, мы никогда не увидим Европу объединенной…» Защищая единство европейской культуры как предпосылку прогресса, он выступал и против того, что назвал «колонизацией Европы» Америкой, подразумевая не только проникновение в Европу американских финансов, но и духовное воздействие США на западноевропейскую культуру.

Цвейг окончательно уверился в том, что движущими силами исторического прогресса являются одинокие творцы, чья воля и сознание сообщают истории созидательные импульсы. Этот взгляд на взаимодействие человеческой личности и общества лег в основу всех его биографических очерков, которые Цвейг начал интенсивно писать в двадцатые годы, реализуя прежние замыслы. Наиболее значительные из очерков в 1935 г. были объединены им в единый цикл, получивший название «Строители мира» (в это время писатель, преследуемый нацистами, уже покинул Австрию и жил в Великобритании). Надо сказать, что Цвейг, по сути, стал родоначальником жанра литературной биографии, столь распространившегося позднее. Написанные им портреты, разумеется, субъективны и нарисованы сквозь призму личности писателя. Среди жизнеописаний, составивших цикл «Строители мира», можно найти очерки о международном авантюристе XVIII века Казанове, о Фридрихе Ницше, Бальзаке, Стендале, Фрейде, Толстом, Диккенсе, Достоевском и многих других.

Проблема глобального одиночества человека, затронутая Цвейгом еще в ранней новеллистике, заняла в его творчестве центральное место. Она составила подтекст известнейшей новеллы «Письмо незнакомки», в которой писатель рассказал о трагической судьбе женщины и о бессилии любви. Очевидно, что Стефан Цвейг, еврей по национальности, стал ощущать вокруг себя пустоту – к власти пришли нацисты, и все его заслуги теперь ничего не значили. И вот ирония судьбы – Австрия породила величайших деятелей науки и культуры (Л.-В. Бетховен, В.-А. Моцарт, Г. Малер, 3. Фрейд, С. Цвейг), все достижения которых уничтожались другим австрийцем – Гитлером.

Испытывая разочарование в общественном развитии послевоенной Европы, Цвейг возложил ответственность на политиков, которые, по его мнению, неумело и неразумно руководят обществом. Его отрицательное отношение к политикам постепенно перерастало во враждебность к политике вообще. Опубликованный в 1929 г. памфлет «Жозеф Фуше. Портрет политического деятеля» предостерегал современников от излишнего доверия к нынешним политическим деятелям, которые вели за спиной народов тайную и опасную игру, чреватую гибельными последствиями. Однако, как известно, «если вы не интересуетесь политикой, то рано или поздно она заинтересуется вами» – эта фраза как нельзя лучше описывает дальнейшую судьбу Стефана Цвейга.

Заняв еще в годы Первой мировой войны пацифистские позиции, писатель не изменил им и с приходом к власти Гитлера. Свои взгляды он проповедует в наиболее кризисном произведении – «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского» (1933) – биографии знаменитого философа, мастера социального компромисса. Автор «Похвалы глупости» – один из самых проницательных умов эпохи Возрождения, живя в сложное время, занимал нейтральную позицию, не примыкая ни к одному из боровшихся между собой политических лагерей. Цвейг видел в этом образец мудрости и обратился к его образу затем, чтобы подкрепить собственную позицию. Стремясь сохранить то, что в предсмертной Декларации он назвал «высшим благом», – личную свободу, писатель полагал, что сможет бороться с нацизмом в одиночку.

Однако это оказывается невозможным. 10 мая 1933 г. книги Цвейга были публично сожжены на костре не за гуманизм, а как «еврейская зараза», не имеющая права на существование. Его стали преследовать. Он фактически оказался в изоляции, живя в Зальцбурге со своей женой.

Показательной является история совместной работы с композитором Рихардом Штраусом над оперой «Молчаливая женщина», к которой Цвейг писал либретто по его просьбе. Первое письмо, которое писатель отослал Штраусу, датированное 25 октября 1931 г., было им подписано полностью – именем и фамилией. Под последним письмом, отправленным Штраусу в декабре 1935 г., стояла странная подпись – Морозус (имя героя их оперы). Цвейг не рискнул поставить свое имя под письмом, ибо почта композитора, назначенного в Германии на пост президента рейхсмузик-каммер (государственная музыкальная палата), перехватывалась гестапо. Писатель опасался и за свою судьбу, так как над Австрией нависла угроза присоединения к фашистской Германии.

Тревога Цвейга была не напрасной: оперу «Молчаливая женщина», поставленную в 1935 г. в Дрездене, сняли с репертуара гитлеровские власти. Главной причиной запрещения оперы послужило то, что либретто к ней было написано евреем. А творческая связь Штрауса с «неарийским» литератором привела к отставке композитора с поста президента рейхсмузик-каммер.

Тридцатые годы стали для Цвейга периодом нового духовного кризиса, из которого он так и не смог выбраться. В 1934 г. писатель выехал в эмиграцию, один, без жены, которая осталась в Зальцбурге. Весной 1938 г. он, уже находясь в Англии, узнает о смерти своей престарелой матери, которая жила в Вене. Больной женщине помогал пожилой родственник. Когда ночью понадобилась врачебная помощь, приехавшая медсестра отказалась остаться до утра, сославшись на только что введенные в Австрии «Нюрнбергские законы», согласно которым арийка младше 40 лет не могла ночевать в одном доме с евреем любого возраста.

Цвейг меняет гражданство и становится британским подданным. Эмигрируя в Лондон, он надеялся найти на Британских островах защиту для мира и европейской культуры. Но и здесь его постигает страшное разочарование. Англия – оплот демократии, парламентаризма и прав человека, предает Чехословакию и потакает агрессору.

Осень 1938 г. крушит духовные основы Цвейга: западная цивилизация не может или не хочет остановить продвижение Гитлера. Хаос, звериное язычество и культ насилия оказываются мощнее, чем силы разума, человечности и прогресса. Первый и единственный роман Цвейга «Нетерпение сердца», написанный в 1939 г., содержал попытку по-новому осмыслить вопрос о жизненном долге человека.

В 1940 г. писатель переехал в США, где оставался до августа 1941-го, после чего перебрался в Бразилию. Получив развод, Цвейг вновь женился, на этот раз на своей ассистентке (которая ушла из жизни вместе с писателем). Он писал много, как одержимый, будто хотел забыться, убежать от надвигающейся депрессии.

Стефан Цвейг с женой поселился в маленьком курортном городке Петрополисе, возле Рио-де-Жанейро. Постепенно теряя связь со своими друзьями, оставшимися в Европе, писатель с тоской замечает, как вокруг него образуется пустота. Он старается найти забвение в работе: пробует завершить монументальную биографию Бальзака, над которой трудился около тридцати лет, публикует книгу «Бразилия – страна будущего», пытается осмыслить жизненный опыт в мемуарах «Вчерашний мир», задуманных им как картина европейской жизни за последние пятьдесят лет.

23 февраля 1942 г. бразильский беженец-иммигрант Стефан Цвейг ушел в небытие. Нацизм отобрал у писателя не только друзей и дом в Зальцбурге с уникальной коллекцией манускриптов, но и нечто более важное – уверенность в торжестве идеалов демократии, братства и мира. Да, в Бразилии ему не грозила никакая опасность, но в Европе шла кровавая война, в которой погибли миллионы людей. Он невыносимо страдал оттого, что стал свидетелем «гибели своей родины», что его «духовная отчизна – Европа уничтожает самое себя». От его слов веет отчаянием человека, утратившего веру в себя, в человечество, в будущее мира.

Цвейг пережил крупнейшие политические катаклизмы, изменившие облик мира и судьбу поколений. «Мы, те, кому сейчас шестьдесят лет, чего мы не видели, не перестрадали, не пережили? – писал он в своих мемуарах «Вчерашний мир». – Мы перелистали от корки до корки каталог всех мыслимых катастроф… Все бледные кони Апокалипсиса проскакали через мою жизнь – революции, голод, инфляция, террор, эпидемии, эмиграция… Нам пришлось увидеть войны, начавшиеся без объявления войны, концентрационные лагеря, пытки, ограбление и массовые бомбежки… Для нашего поколения не существовало… возможности спрятаться, поставить себя в стороне от событий. Не было страны, куда можно было бы бежать, не было покоя, который можно было бы купить, всегда и повсюду настигала нас судьба и втягивала в свою безжалостную игру».

В предсмертной «Декларации», обошедшей весь мир, Стефан Цвейг подвел итог своей жизни: «Чтобы в шестидесятилетнем возрасте начать жизнь заново, нужны особые силы. А мои уже исчерпаны долгими годами бездомных скитаний. Поэтому я считаю за лучшее своевременно и достойно уйти из жизни, в которой высшим благом для меня были личная свобода и доставлявшая мне огромную радость умственная работа. Я приветствую всех моих друзей. Возможно, они увидят утреннюю зарю после долгой ночи. Я, самый нетерпеливый, ухожу раньше их».