МИСИМА ЮКИО[25]

(Настоящее имя – Кимитакэ Хираока)

(род. в 1925 г. – ум. в 1970 г.)

«Вот все, что мы знаем о нем, – и вряд ли когда-либо узнаем больше: смерть всегда была единственной его мечтой. Смерть представала перед ним, прикрывая свой лик многообразными масками. И он срывал их одну за другой – срывал и примерял на себя».

Юкио Мисима, «Дом Киоко»

Красота для японца значит совсем не то же самое, что для европейца; она является гораздо более объемным понятием, несущим в себе больше смысловой нагрузки. Это отмечают и сами жители Страны восходящего солнца, и представители во многом отличной и, быть может, даже чуждой ей европейской культуры. Именно это имел в виду Рабиндранат Тагор, говоря: «Япония дала жизнь совершенной по форме культуре и развила в людях такое свойство зрения, при котором правду видят в красоте, а красоту в правде». Об этом же на церемонии вручения Нобелевской премии в 1968 г. говорил Ясунари Кавабата, отмечая главную особенность японской национальной культуры – умение открывать красоту как важнейшую ценность.

Неудивительно, что в Японии, стране с особым мироощущением, где красоту находят там, где ее и не придет в голову искать в вещах обыденных, лишенных малейшего налета поэзии, а иногда и попросту отвратительных (с точки зрения европейца, разумеется) – появился Юкио Мисима, которого Кавабата называл лучшим японским писателем второй половины XX века. Мисима очень рано понял, что единственная нетленная ценность – Красота (в этом смысле на писателя огромное влияние оказало творчество Ф. М. Достоевского с его рассуждениями о природе и значении красоты). Но его занимала не хрупкая материальная красота, а та, что живет в умах людей после того, как сам источник Прекрасного умирает, ведь вечно прекрасным Храм становится лишь благодаря Герострату.

Мисима оборвал свой жизненный путь, едва преодолев рубеж в сорок пять лет, да по-другому и быть не могло – он всю жизнь был заворожен идеей ухода. Смерть как единственный способ сохранения истинной красоты манила его: даже иероглифы, составляющие его псевдоним, звучат как «Зачарованный Смертью – Дьявол».

Славу Юкио Мисиме принес не только литературный талант, но и необычный и даже скандальный образ жизни. Он дирижировал симфоническим оркестром, занимался кэндо[26], каратэ и тяжелой атлетикой, летал на боевом самолете, семь раз совершил кругосветное путешествие и выпустил несколько фотографических альбомов. В последние годы жизни Мисима фанатично увлекся идеей монархизма и самурайскими традициями, создал и содержал на собственные средства военизированную организацию националистического толка «Общество щита». Ироничные журналисты сразу же присвоили ей наименование «игрушечная армия капитана Мисимы»; после смерти писателя «Общество щита», члены которого оказались статистами в разыгранном Мисимой действе самоубийства, сразу же распалось.

Но как бы то ни было, Мисима в первую очередь был писателем, он творил изо дня в день на протяжении тридцати лет из отпущенных ему сорока пяти. Будучи невероятно работоспособным, он оставил после себя огромное наследие – 40 романов (пятнадцать из которых были экранизированы еще при жизни писателя), 18 пьес, сотни рассказов, новелл и публицистических эссе. Среди наиболее известных произведений писателя романы «Исповедь маски» (1949), «Шум прибоя» (1954), «Золотой Храм» (1956), «Дом Киоко» (1959), тетралогия «Море изобилия» (1966–1970). У нас, правда, они появились лишь почти четверть века спустя после смерти автора – в советское время писателя именовали не иначе как «самурайствующим фашистом», «идеологом ультраправых кругов», который «выступал за возрождение верноподданнических традиций, проповедовал фашистские идеи», а его самоубийство – «…продуктом политики милитаризации, проводимой американо-японской реакцией…». Стоит ли после этого удивляться, что произведения писателя, трижды выдвигавшегося на Нобелевскую премию по литературе, начали переводить на русский язык только сейчас?

Мисима прославился и как драматург, режиссер и актер театра и кино, его пьесы вот уже многие годы идут на всех континентах мира. Разумеется, в отечественных театрах они появились лишь в последние годы – да и невозможны были в советское время спектакли с вызывающими названиями вроде «Маркиза де Сад» и «Мой друг Гитлер». Театр Мисимы – это сочетание классической формы с неожиданным, зачастую шокирующим содержанием. В его пьесах всегда силен элемент эпатажа, провокации – и в самом их замысле, и в подборе персонажей, а особенно в обилии парадоксальных, дерзких и даже кощунственных высказываний. Виртуозное владение всеми жанрами старинной японской драмы дало Мисиме возможность вдохнуть новую жизнь в традиционные формы японского театра но, кабуки и дзерури[27].

Сам писатель говорил, что романы – его жены, а пьесы – любовницы, и каждый год ему необходима новая. Начиная с 1953 г., Мисима каждый год писал по большой пьесе. Для этого он снимал номер в отеле, в котором уединялся на три дня, – и пьеса была готова к постановке. Мисима всегда начинал с последней реплики последнего акта, а затем быстро и почти без исправлений записывал весь текст, который очень быстро приобретал скандальную известность.

Он был крупнейшим и самым талантливым драматургом в истории современного японского театра. И не только театра – мало найдется драматургов и режиссеров, которые так детально, действие за действием, продумают, поставят и сыграют свою жизнь. Мисима построил свою жизнь по законам собственных пьес: сочинил последнюю реплику, впечатляющий и дерзкий финал – коллективное самоубийство, а потом подчинил ему все свои поступки.

Вильям Шекспир говорил: «Вся жизнь – театр, и люди в нем актеры», но, пожалуй, не найдется второго писателя, который бы воспринял эти слова настолько буквально. «…Все говорят, что жизнь – сцена. Но для большинства людей это не становится навязчивой идеей, а если и становится, то не в таком раннем возрасте, как у меня. Когда кончилось мое детство, я уже был твердо убежден в непреложности этой истины и намеревался сыграть отведенную мне роль, ни за что не обнаруживая своей настоящей сути», – произносит Мисима устами персонажа романа «Исповедь маски».

Главной – и чуть ли не единственной – темой, по-настоящему волнующей Мисиму, было тождество Красоты и Смерти. Именно этому посвящены все романы и рассказы Юкио Мисимы (за исключением романа «Шум прибоя» – светлой романтической истории о первой любви юноши-рыбака и девушки-ныряльщицы; да и тот, по собственному признанию Мисимы, был лишь насмешкой, автор хотел разыграть читателей). В общем, получается, что единственное, к чему он по-настоящему стремился всю жизнь, – это смерть, причем красивая смерть.

Предсмертная записка Мисимы гласила: «Жизнь человеческая ограничена, но я хотел бы жить вечно». Вечная жизнь дорогого стоит, но Мисиме в его 45 лет было чем платить за право стать легендой, у него была слава, бурное прошлое, богатство, совершенное тело, семья, ученики. Писатель, превозносивший добровольный уход из жизни, не мог умереть естественным образом. Это было бы нелепо и смешно, а для истинного японца, который к тому же объявил себя поборником самурайского кодекса чести, нет ничего более унизительного, чем дать своими действиями повод для насмешек.

Родился Кимитакэ Хираока (настоящее имя Юкио Мисимы) в 1925 г. в семье государственного чиновника. Кимитакэ был странным ребенком, да это и неудивительно – он рос в совершенно ненормальных условиях. Семи недель от роду его забрала к себе тяжелобольная бабушка, властная и истеричная женщина. До двенадцати лет мальчик жил с ней в одной комнате, оторванный от сверстников (ему запрещалось гулять и играть). Он почти не видел родителей, младших брата и сестру. В общем, Юкио рос очень скрытным, очень молчаливым, погруженным в собственные фантазии мальчиком.

Фантазии у него были довольно странными для ребенка (если, конечно, забыть о том, в каких условиях он рос). В них постоянно фигурировали кровь и смерть, прекрасных принцев рвали на куски свирепые драконы: «…Огромное наслаждение доставляло мне воображать, будто я погибаю в сражении или становлюсь жертвой убийц. И в то же время я панически боялся смерти. Бывало, доведу горничную до слез своими капризами, а на следующее утро смотрю – она как ни в чем не бывало подает мне с улыбкой чай. Я видел в этой улыбке скрытую угрозу, дьявольскую гримасу уверенности в победе надо мной. И я убеждал себя, что горничная из мести замыслила меня отравить. Волны ужаса раздували мне грудь. Я не сомневался, что в чае отрава, и ни за что на свете не притронулся бы к нему…»

В шесть лет по протекции своего деда, бывшего губернатора Южного Сахалина, он поступает в привилегированную школу Гакусюин, где учатся дети из знатных семей, в том числе из императорской. Через тринадцать лет заканчивает ее первым учеником своего выпуска. В 1944 г. его, отличника, вместе с другими приглашают в императорский дворец, и император Японии Хирохито вручает ему часы.

Писать Мисима начинает еще в школе. К шестнадцати годам (именно в этом возрасте он берет псевдоним) из-под его пера выходит повесть «Цветущий лес». Написанная накануне вступления Японии во Вторую мировую войну, она впервые раскрывает внутренний мир автора, для которого Красота и Смерть являются понятиями доминирующими, определяющими саму жизнь и во многом равнозначными. До крайности милитаризованная страна и ощущение неотвратимости наступающей войны играют свою роль, усиливая чувство Прекрасного на фоне угрозы разрушения. Впрочем, в душе Мисимы они отнюдь не являются контрастными.

Война усугубляет ощущение надвигающегося конца света. Позднее Мисима напишет: «Нарциссизм, свойственный возрасту, что отделяет юношу от мужчины, способен впитывать любые внешние обстоятельства. Даже крушение Вселенной. В двадцать лет я мог вообразить себя кем угодно. Гением, обреченным на раннюю гибель. Последним восприемником традиционной японской культуры. Декадентом из декадентов, императором декадентского века. Даже летчиком-камикадзе!»

В сорок пятом, когда стало ясно, что императорская Япония обречена, двадцатилетний Мисима, продолжая грезить о смерти, тем не менее уклоняется от реальной возможности умереть – под предлогом слабого здоровья избегает призыва в армию. Потом еще не раз умозрительное влечение к смерти будет отступать при возникновении не воображаемой, а реальной угрозы, только к 60-м годам жажда саморазрушения станет неодолимой. В 1948 г. Мисима писал: «Мне отчаянно хочется кого-нибудь убить, я жажду увидеть алую кровь. Иной пишет о любви, потому что не имеет успеха у женщин, я же пишу романы, чтобы не заработать смертного приговора».

Настоящую популярность писателю приносит роман «Исповедь маски» (1949), написанный в традиционном для Японии биографическом жанре. В нем 24-летний автор препарирует собственные чувства и юношеские переживания, предлагая читателю заглянуть в свой внутренний мир. Книга действительно становится исповедью, в которой Мисима признается в собственной гомосексуальности и в садистской предрасположенности. Это произведение становится финальным аккордом в его разрыве с семьей – перед началом работы над романом Мисима, выпускник престижного Токийского университета, увольняется из министерства финансов, где работал юристом. Вместо карьеры государственного чиновника он выбирает зыбкую дорогу писательства, ведущую к славе, и не ошибается.

Вслед за «Исповедью маски» он пишет роман «Жажда любви» (1951), позднее включенный ЮНЕСКО в список коллекции шедевров японской литературы. После публикации этой книги за Мисимой прочно закрепляется репутация мастера психологической прозы.

Пятидесятые годы стали для писателя периодом метаний, попыток уйти в литературу, театр, спорт. В 1952 г., совершая первое кругосветное путешествие, он попадает в Грецию, которая производит настоящий переворот в его душе. В мраморных статуях античных богов и атлетов Мисима открывает ранее казавшееся ему немыслимым «бессмертие красоты». Он начинает понимать красоту физического и духовного здоровья, возможность гармонии души и тела: «Греция излечила меня от ненависти к самому себе, от одиночества и пробудила во мне жажду здоровья», – вспоминал Мисима.

Результатом поездки стал роман «Шум прибоя» (1954), на который писателя вдохновила история Дафниса и Хлои. Это произведение о любви лишено и тени извращенности, никогда – ни прежде, ни после – Мисима не писал так просто и поэтично о человеческом чувстве. Он попытался примерить маску жизнелюбия и оптимизма: «Мои мысли о смерти заросли плющом, словно старый замок, в котором никто больше не живет». Однако этот роман и это время стали лишь проблеском в мрачной картине мира Юкио Мисимы.

Душевные переживания писателя вылились в роман «Золотой Храм» (1956), который стал его эстетическим манифестом. Мисима обосновывает необходимость уничтожения красоты для ее сохранения на века. Слова дзэн-буддистской молитвы, неотвязно сопровождающей мысли и поступки героя романа, отражают жизненное кредо самого писателя: «Встретишь Будду – убей Будду, встретишь патриарха – убей патриарха, встретишь святого – убей святого, встретишь отца и мать – убей отца и мать, встретишь родича – убей и родича. Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».

«Золотой Храм» основан на реальном факте сожжения древнего храма Кинкакудзи послушником буддийского монастыря. Мисима представляет свою версию произошедшего: автор последовательно описывает все движения души поджигателя, приводящие его к выводу, что только гибель прекрасного Храма может сделать его еще прекрасней, ибо он тленен, в отличие от хранимого в душе образа. Красота и смерть – едины, и единственный истинный храм – это смерть. Писатель воспевает смерть столь упоенно, что становится очевидно – эйфория после путешествия в Грецию прошла, он снова вернулся к теме смерти и разрушения. Теперь возврат был окончательным.

Мисима примеряет очередную маску – на этот раз маску отрицания. В 1959 г. выходит роман «Дом Киоко», который писатель назвал своим исследованием нигилизма: «Персонажи мечутся, повинуясь зову своих склонностей, профессий и сексуальных влечений, но в конце концов все дороги, сколь бы извилисты они ни были, приводят к нигилизму». «Дом Киоко» в чем-то перекликается с новеллой «Смерть в середине лета», где Мисима с отстраненностью патологоанатома исследует душу матери, одновременно потерявшей двух сыновей, ее путь от первого шока к полному успокоению.

Девять лет спустя появляется рассказ «Патриотизм» – прямая противоположность предыдущим произведениям автора по эмоциональности, искреннему сопереживанию героям, силе чувств. Рассказ повествует о мятеже монархически настроенных офицеров, который был жестоко подавлен в 1936 г. В новелле, в частности, описывается самоубийство супружеской четы, мотивированное патриотическими чувствами и преклонением перед императором. Весьма подробно и детально описан процесс совершения харакири. Сам Мисима считал, что «Патриотизм» – это рассказ о счастье, ибо мучительная смерть молодого красивого тела и была для него высшим проявлением счастья.

Неизвестно, когда именно Мисима продумал финал собственной жизни, но, похоже, «Патриотизм» стал первым шагом на его пути к собственной смерти. Почему Мисима, который так любил рассуждать о смерти, но избегал ее в реальности, все-таки решился встретиться с ней? Он был писателем в зените славы, известным актером и режиссером – что ждало его дальше? Лишь постепенное угасание славы – читатели и критики привыкли бы к нему, к его экстравагантным выходкам, появились бы подражатели, тиражи книг приносили бы стабильный доход, был бы написан еще десяток-другой романов. В общем, жизнь вошла бы в тихое русло, появилась бы рутина, и он стал бы одним из многих в ряду японских писателей XX века (ну, может, чуть более известным).

А Мисима жаждал бессмертия, достичь которого можно было лишь умерев. Причем смерть должна быть достаточно эффектной и эстетичной (он не мог позволить себе некрасивой смерти – величайшего события в жизни любого человека). Самой красивой смертью, разумеется, было сочтено самоубийство – последняя реплика в жизненном спектакле Юкио Мисимы стала ясна. Осталось лишь добавить недостающие части пьесы.

Во-первых, нужно было выбрать красивый способ самоубийства (такого рода склонность к прекрасному вообще характерна для японских литераторов). Во-вторых, требовалось расстаться с жизнью так, чтобы не возникало желания сравнивать смерть Мисимы с уходом других японских писателей. А это была задача не из простых, ибо множество способов самоубийства были уже «заняты». Так, отравившись, Мисима попал бы в тень Акутагавы (1927), Хаттори Тацу (1956) и Кано Асихэя (1960); утопившись – Номуры Вайхана (1921), Икуты Сюнгэцу (1930), Дадазая Осамы (1948); повесившись – Арисимы Такэо (1923), Макино Синъити (1936), Като Митно (1953), Кубо Сакаэ (1958); вскрыв вены – Танаки Хидэмицу (1949); перерезав горло – Каваками Бидзана (1908 г.); бросившись под поезд – Хара Тамики (1951) и Кусаки Ёко (1952); застрелившись – Хасуды Дзэммэя (1945).

В общем-то, оставался только один красивый и «не занятый» способ – харакири, однако во второй половине XX века он выглядел анахронизмом. Могли счесть сумасшедшим, а то и высмеять, а войти в вечность как объект насмешек Мисима не мог, обстоятельства ухода должны были быть достаточно трагичными. Смерть должна была сохранить, законсервировать красоту, но не смех. Харакири, средневековый способ самоубийства, как нельзя лучше подходило для целей Мисимы, сочетая в себе и кровь, и невыносимые страдания. А поскольку харакири считалось привилегией самурайского сословия, то для того чтобы прибегнуть к нему во второй половине двадцатого столетия, требовалось стать крайним, фанатичным националистом.

Мисима, убежденный западник, светский лев и нигилист, меняет убеждения и становится ревнителем национальных традиций, исступленным поборником самурайских обычаев и ярым монархистом, создает и возглавляет студенческую военизированную организацию «Общество меча», которой отводилась важная роль в обеспечении достаточной эффектности сцены прощания писателя с жизнью, ибо задуманный финал предполагал внушительную массовку. Мисима внезапно воспылал любовью к японским Силам самообороны, завел себе влиятельных друзей в армейской верхушке и среди лидеров самого консервативного крыла правящей партии.

Итак, основной ход финального действа был определен, роли розданы, оставалось создать нужные декорации, подготовить грим и костюмы. Вспарывать мечом хилое, жалкое тело, доставшееся Мисиме от природы, было бы надругательством над эстетикой смерти (вот описание внешности Мисимы того времени: «…бледен как смерть…тщедушное тело болтается в непомерно широкой одежде»). Тогда он принимает решение сделать собственное тело совершенным, «создать из себя полную свою противоположность» – как физически, так и духовно.

Начав с занятий плаванием, Мисима переходит к культуризму, кэндо, карате. Год шел за годом, и чудо свершилось: мускулы налились силой, движения стали уверенными и ловкими. Успехи Мисимы в спорте были поразительны, и он очень ими гордился. Когда в 1963 г. статью о культуризме в энциклопедии снабдили фотографией писателя, он сказал, что это «счастливейший момент его жизни». Он выпустил фотоальбом, позируя обнаженным: пусть потомки видят, какой прекрасный храм был разрушен; Мисима стал «…самым совершенным произведением Мисимы» (Дональд Кин, американский японовед).

Но все это был фасад, подготовка грядущего спектакля. Главное происходило в тиши рабочего кабинета, за письменным столом, когда писатель оставался один. «Как описать радость работы, когда она идет хорошо? – писал Мисима в своем дневнике. – Словно оседлал земной шар, зажав его между ног, и одним взмахом хлыста погнал вперед, в черную бездну. А мимо, царапая щеки, проносятся звезды…»

Собственно, все было готово к финальной сцене – оставалось лишь дописать тетралогию «Море изобилия». Последняя точка в рукописи была поставлена 25 ноября 1970 г.

В тот же день Юкио Мисима покончил жизнь самоубийством, предварив его грандиозным спектаклем. Мисима, неоднократно поражавший эксцентричными выходками японскую публику, устроил последнее в своей жизни представление.

Занавес поднялся ровно в 11.00 25 ноября 1970 г. Из машины, остановившейся во дворе столичной военной базы Итигая, вышел затянутый в опереточный мундир «Общества щита» Юкио Мисима в сопровождении четырех молодых людей, одетых так же, как он. На боку у писателя висел старинный меч XVI века. Гостей провели в кабинет коменданта базы генерала Маситы, даже не забрав у них оружие, ибо Мисиму на базе знали и относились с большим почтением.

В 11.05 по сигналу своего предводителя его спутники привязали генерала к стулу и забаррикадировали дверь. Дверь попытались взломать, чтобы захватить налетчиков, но Мисиме, обладателю пятого дана по фехтованию, не составило труда отбить два неуверенных вторжения растерянных штабных офицеров, ранив несколько человек.

В 11.30 Мисима потребовал, чтобы во дворе собрали весь гарнизон, так как он хочет говорить речь. Требование террористов собрать во дворе солдат гарнизона было принято. В 12.00 Мисима вышел на балкон, взобрался на парапет и начал произносить заранее подготовленную речь, но его почти не было слышно: над базой уже пятнадцать минут висели полицейские вертолеты; взбудораженные солдаты кричали и шумели – не могли уразуметь, зачем знаменитый писатель захватил их командира.

«Самураи вы или нет?! Мужчины или нет?! Ведь вы воины! Зачем же вы защищаете конституцию, которая запрещает существование армии?» – надсаживал голос Мисима. Но солдаты не желали слушать выспренные речи полоумного писателя. «Идиот!», «Слезай оттуда!», «Отпусти командира!», «Пристрелите его!» – кричали они.

Через пять минут, так и не закончив речи, Мисима вернулся в комнату, расстегнул мундир, надетый на голое тело, приспустил брюки, снял с руки часы и сел на красный ковер. Один из студентов протянул ему бумагу и кисточку – Мисима собирался написать своей кровью прощальное стихотворение, как того требовал самурайский обычай. Однако он не стал писать его. Взяв в руки кинжал и трижды прокричав «Да здравствует император!», он вонзил клинок в левую нижнюю часть живота. Закончив длинный горизонтальный разрез, он рухнул лицом на ковер. Теперь, согласно ритуалу, секундант должен был прекратить муки самоубийцы, отрубив ему голову мечом. Один из спутников Мисимы, Морита, которому через минуту тоже предстояло умереть, трижды опускал клинок на еще живое тело, но попасть по шее так и не сумел. Другой студент отобрал у него меч и закончил дело: голова покатилась по полу… Он же потом отрубил и голову Мориты, и он последовал вслед за учителем, подобно тому как в новелле «Патриотизм» за поручиком последовала его верная жена… Только после этого полиции удалось ворваться в кабинет…

Вообще говоря, это было не харакири, а сэппуку. Термин «харакири», привычный для европейцев, у японцев имеет ироническую окраску и употребляется в отношении самурая, неудачно распоровшего живот. Истинный социальный смысл этого действия определяется как демонстрация беспредельной верности вассала господину. В данном случае сюзереном для Мисимы был император, во имя которого он решил умереть (хотя он лично видел Сына Неба всего однажды – в сентябре 1944 г., когда Кимитакэ Хираока с отличием окончил школу и был приглашен в императорский дворец).

Разумеется, смерть Юкио Мисимы породила поток версий и домыслов относительно истинных причин этого поступка. Самоубийство Мориты вкупе с отчетливыми гомосексуальными мотивами «Исповеди маски» дало повод рассматривать происшедшее как «синдзю» – одновременную гибель влюбленных, издавна окутанную в Японии романтическим ореолом. Эту версию особенно охотно подхватила пресса, но люди, хорошо знавшие Мисиму в зрелом возрасте, не считают ее правдоподобной.

Что касается политической подоплеки самоубийства писателя, то как общественную акцию его расценили лишь ультраправые, нуждавшиеся в героическом символе для привлечения в свои ряды молодежи. Националисты, которые при жизни Мисимы относились к нему с подозрением и даже враждебностью, тут же объявили писателя носителем «истинно самурайского духа» и стали ежегодно отмечать годовщину его смерти. В серьезных же исследованиях политическая мотивировка самоубийства писателя либо отметается начисто, либо ей отводится роль второстепенная: к такому выводу приходит всякий, кто хотя бы поверхностно изучил его биографию и творчество.

Многие сочли, что Мисима был болен психически и совершил самоубийство в невменяемом состоянии. Когда премьер-министра Японии Сато спросили, как он расценивает поступок писателя, тот пожал плечами: «Да он просто свихнулся». Наверное, и в самом деле трудно говорить о душевном здоровье Мисимы, однако к роковому шагу его подтолкнула не вспышка безумия. Вся жизнь писателя, отраженная в его произведениях, была, по сути, подготовкой к кровавому финалу. Исчерпывающий ответ на вопрос потрясенных современников «почему?» дан на страницах написанных им книг.

Мисима пробовал жизнь на вкус во всех ее проявлениях. Принимаясь за какое-нибудь занятие, он увлекался им настолько, что порой достигал в нем вершин, но этого, к сожалению, не хватало для того, чтобы забыть обо всем на свете. Непереборимая тяга к Смерти не отпускала писателя, и, может быть, только благодаря ей он и стал тем, кем мы его знаем.

Сегодня Мисима может поспорить за звание известнейшего японского писателя с Акутагавой Рюноскэ, Кобэ Абэ, Ясунари Кавабатой и Кэндзабуро Оэ. Вот только стремился ли к этому сам писатель? Он ведь просто «играл отведенную ему роль, не обнаруживая своей настоящей сути», а многочисленные перевоплощения были всего лишь масками, из-под которых он исповедовался в книгах. Но занавес опущен, а свет погашен, и все, что нам остается, это восхищаться завораживающей игрой актера, блестяще сыгравшего свою трагическую роль: актера, носившего имя Юкио Мисима – Зачарованный Смертью…