Атаман Григорьев

Вы сейчас будете смеяться, но Григорьев тоже был красным комбригом. А потом — красным комдивом. А потом только перестал ими быть.

В Великую войну он хлебнул честного лиха, и к 17-му году выслужил офицерские погоны. Которые тут же и снял, потому что произошла революция (первая), и образовалась Центральная Социалистическая Рада. И Григорьев стал служить Раде. То есть под началом секретаря по военным делам Симона Петлюры.

Потом Раду сменил гетман Скоропадский, Григорьев послужил еще — и ушел к ставшему «авторитетным полевым командиром» Петлюре под Винницу: он был самостийник и не любил служить немцам.

Увы: петлюровцы грабили население и убивали найденных офицеров. Григорьев сам был местным, и сам был офицером, и не уважал конторщика Петлюру. А красные все засылали агитаторов! И обещали те агитаторы все, что хотелось слушателям. Агитпроп Троцкого работал хорошо. За плохую работу расстреливали. Могли и просто расстрелять. Для бодрости.

Красные сирены спели ему о братстве всех трудящихся и пообещали патронов немерено и подобающий чин. И все кивали на Махно — даже он понял и сотрудничает!

И григорьевская «республика» образовалась больше махновской! Его полки взяли Николаев, Херсон, Одессу! Вот чьи красные бойцы входили в эти города под красными знаменами.

Из справедливости отметим, что французские «интервенты» оттуда как раз перед этим смылись сами — во исполнение союзнических обязательств по версальскому миру. Так что «освобождать» было, в общем, и не от кого — что облегчало более приятные стороны освободительного процесса: повеселиться и пограбить.

Григорьеву жутко понравилось быть красным комдивом. Он никогда в жизни не жил так хорошо. И власти такой не имел. А жидов и умников он недолюбливал. И вообще стал соображать о самостийной Украине без Петлюры: и сами управимся!

Товарищ Троцкий дал разгон товарищу Антонову-Овсеенко: атамана вырастили?! И с ходу придумал гениальный план, традиционный и простой: полки героического комдива Григорьева двинуть на Запад, в Европу, в Румынию: резать бояр, освобождать классовых братьев, помогать молодой Венгерской революции. А мы получим Украину без военной силы и сопротивления. А Григорьеву в отрыве от родных баз ноги-руки-то руманешти быстро повыдергают. А нет — так мы поможем, там видно будет.

Григорьев в Румынию не пошел, а в ответ послал красных совсем в другое место. И объявил себя вольным атаманом.

Понятно, что Григорьев думал об отношениях с соседом по местности батькой Махно. А Махно о Григорьеве. Союз был бы большой силой! А красным надолго доверять нельзя — эти волки только ждут момента, чтоб ты перестал быть нужен — и перехватить тебе горло. Но белых бить надо, с ними договор невозможен: они за государство помещиков. А Петлюра ныне сам слаб: еще поглядеть, кто под кого пойдет.

То был огромный и важнейший край: Причерноморье, Приазовье, Новороссия, Донбасс!

И холодные колючие голубые глаза товарища Троцкого, столько раз описанные очевидцами, блестели сквозь неизменное пенсне над картой в штабном вагоне.

— Как вы смотрите на положение с черноморским побережьем, товарищ Вацетис? Можно ли двинуть наши части на юг от Киева, чтобы раздавить банды Григорьева?

— Тогда Петлюра возьмет Киев. А сверху нависают поляки. Средств у нас сейчас не хватает. — Главнокомандующий войсками республики товарищ Вацетис, еще один полковник бывший, кроток и уступчив.

— А если Махно бы натравить на Григорьева? Погодите-погодите…

То, что к Махно были подведены красные агенты влияния — не должно быть сомнений. (Вербовали быстро, угрожали без колебаний, политические платформы менялись под ногами быстрей, чем лошади в цирке.) Он к тебе всей правдивой душой — но в глубине той души взгляды могут быть коммунистические и польза пролетарская.

Итого! Договорились два великих атамана о встрече и союзе! Здесь надо понимать: у неразборчивого Григорьева людей и всего прочего было больше. А потому что дисциплины меньше, и грабить свободнее, и на твои политические взгляды плевать, и еврейские погромы на потеху души без ограничений, и москалей на фиг. Популизм полный.

Но. Авторитет Махно был выше. Вне конкуренции. Идейный. Страдал за народ. Раздает бедным гроши и добро. Встречался с Лениным и Кропоткиным, сам Каменев к нему в гости приезжал.

Н-ну: добро пожаловать! Сельцо Сеитово. Ядро отряда Григорьева и штабная сотня Махно. Расселись вокруг стола в хате командиры, и повели совет. Договаривались плоховато. Каждый тянул одеяло на себя и козырял заслугами. Махно был резок. Григорьев — приземистый, кряжистый, сорокалетний, увешанный амуницией, — медленно накалялся, сдерживаясь: за ним больше веса и силы!

— Ой, батько, батько! — как-то среди паузы сказал он, и еще не окончил фразы — ощутилось мгновенное нарастание тревожных движений: словно та фраза была сигналом.

Реакция Махно всегда была мгновенной:

— Бей атамана! — крикнул он, отпрыгивая от стола.

Сидевший напротив Григорьева махновский сотник штабной сотни Чубенко вскинул над столом взведенный револьвер и всадил Григорьеву пулю в лоб.

Штаб Григорьева был тут же расстрелян, конвой разоружен. Культпросвет Махно мигом сочинил и распространил листовку, с красочными деталями рассказывавшую, как Григорьев уже предался Деникину, за какие посулы и интересы, но бдительные бойцы разоблачили. Вот это и называется «Гражданская война»…

Печатному слову сильней всего верят неграмотные.

И то — рассудить крестьянину: какая выгода Махно убивать Григорьева? И селяне пошли под Махно. Пока ничово нэ трэба? И ладно. А свистнет — буду знать, кто батько: а еще можу и подумать тогда.

И анархическая республика вольных хлеборобов распростерлась на пол-Украины. И сотни тысяч бойцов — кто по домам, землю пашет да коней выпасает, а кто в строю.