2

А вот грабят имение. Фщщщщщ! — полосует шашка перину, и снег летит из окна, кружась над двором.

Бах! — хлопает винтовочный выстрел, и третий глаз появляется в переносице старинного портрета. Мм-ме-е-е! — подает голос овца, тащимая за веревку.

Грузят на подводы кровати, комоды, трельяжи, стулья — с веселой натугой и матерком. Взлетает в небо старинное ночное судно — фарфоровое, расписное — и брызгает вдребезги под револьверной пулей.

В закромах зерно, картошка, колбасы, варенья — делят по-честному, поровну, и чубатые хлопцы осаживают толпу: «Осади, громодяне! Как не совестно, тетка, ты вже брала!»

И кто-то уже, оглянувшись, смаху въезжает ближнему в ухо и прибирает из его рук ременную упряжь с бляшками: «Ничо… обойдешься…» И тут же пули взрывают землю у его ног, добыча вываливается.

— А вот у своего брать нельзя, дядько, — улыбчиво и опасно поясняет Махно, суя наган в кобуру. — Анархокоммунизм — это не грабеж, а справедливость.