Первые меры Екатерины II

В 1762 году при вступлении моем на престол я нашла сухопутную армию в Пруссии за две трети жалование не получавшую.

В статс-конторе именные указы на выдачу семнадцати миллионов рублей не выполненными.

Монетный двор со времени царя Алексея Михайловича считал денег в обращении сто миллионов, из которых сорок почитали вышедши[ми] из империи вон и натурою отправлены[ми], понеже тогда вексельного оборота либо вовсе не знали, либо мало употребляли. Почти все отрасли торговли были отданы частным людям в монополии.

Таможни всей империи сенатом даны были на откуп за два миллиона. Шестьдесят миллионов рублей, кои остались в империи, были двенадцати разных весов, серебряные от 82 пробы до 63, медные от сорока рублей с пуда до 32 рублей в пуде.

Блаженной памяти государыня императрица Елисавета Петровна во время семилетней войны искала занять два миллиона рублей в Голландии, но охотников на тот заем не явилось, следовательно кредита или доверия к России не существовало.

Внутри империи заводские и монастырские крестьяне почти все были в явном непослушании властей, и к ним начинали присоединяться местами и помещичий.

Правительствующий Сенат тогда составлял один департамент. Сей слушал апелляционные дела не экстрактами, но самое дело со всеми обстоятельствами, и дело о Выгоне города Масальска занимало, при вступлении моем на престол, первые шесть недель чтением заседания сената.

Сенат хотя посылал указы и повеления в губернии, но тамо так худо исполняли указы Сената, что в пословицу почти вошло говорить: «ждут третьего указа», понеже по первому и по второму не исполняли…

Сенат хотя определял воевод, но число городов в империи не знал. Когда я требовала реестра городов, то признались в неведении оных; также карту всей империи Сенат обоснования своего не имел. Я, быв в Сенате, послала пять рублев в Академию Наук от Сената чрез реку, и купили Кириловского печатного атласа, которого в тот же час подарила правительствующему Сенату.

Буде хто любопытен знать, что с провинциальных и городовых воевод требовалось, да благоволит прочесть манифест мой, находящийся в заглавье учреждения для управления губерний. Тут увидеть можно картину, причинившую предпринятую перемену.

По восшествии моем на престол, Сенат подал мне реестр доходам империи, по которому явствовало, что оных считали 16 миллионов. По происшествии двух лет я посадила кн. Вяземского и тайного действительного советника Мельгунова, тогдашнего президента камер-коллегии, считать доходы. Они несколько лет считали, переписываясь раз по семи с каждым воеводою. Наконец сочли 28 миллионов, двенадцать миллионов больше, нежели сенат ведал.

При коронации моей было у меня три секретаря; у каждого из них было по триста прошений, итого девять сот. Я старалась, сколько возможно, удовольствовать просителей, сама принимала прошении, но сие вскоре пресеклось, понеже один праздник, идучи со всем штатом к обедне, просители пресекли мне путь, став полукружьем на колени с письмами. Тут приступили ко мне старшие, сенаторы, говоря, что таковой непорядок последовал из излишной милости и терпения моего и что законы запрещают государю самому подавать прошении. Я согласилась на то, чтоб возобновили закон о неподаче самому государю писем, понеже увидела, что из того родился в самом деле соблазн, и тогда же сведала от многих, что весь город Москва иным не упражнялся, как писанием ко мне писем о таких делах, кои многие уже давно решены были, либо течением времени сами собою исчезли; но притом признаки были великого роптания на образ правления прошедших последних годов.

В начале царствования государыни императрицы Елизаветы Петровны издано было повеление управлять все дела по указам родителя ее, Петра Великого…

Генералы, приехавшие к коронации моей к Москве, были того мнения, чтоб сделать военную комиссию и в оной сочинить штаты всей армии, на что я согласилась, и посажены были в оной весь наличной лутчей генералитет, и штаты были сочинены и мною конфирмованы, и суммы на войски были отделены от прочих доходов, недостаточные же две трети были на первой случай и тотчас по возшествии моем отпущены из кабинетной суммы в армию. Потом сделано было по моему приказанию три таблицы или списка. Первой, повальной, всем служащим от фельдмаршала до последнего, в табели о рангах находящегося. Второй – в армии находящегося генералитета и прочих штаб– и обер-офицеров. Третий: в штатской службе определенных и не удел находящихся.

Засим последовало определение жалования провинциальным и городовым канцеляриям и воеводам по всей империи.

В 1763 Сенат разделен на шесть департаментов, два на Москве, четыре в Санктпетербурх, и предписано было слушать дела экстрактом, а не самое дело.

Возвратясь в Петербурх в июне 1763, спустя несколько время, поехала я в Сенат. Слушали дело о новой ревизии, которой двадцатилетний срок настоял, и требовали с меня повеления нарядить ревизоров по всей империи, безщотных воинских команд, и почитали, что менее восьмисот тысяч рублей ревизия не станет. Сенаторы разговорами между собою упоминали о бесчисленных следственных делах, которые ревизия за собою повлечет, о побегах в Польшу и за границы ревизских душ, о ущербе империи от ревизии всякой, почитав однако ж все ревизии за нужную вещь. Я слушала весьма долго все, что говорили, не дозволяя себе окроме некоторых весьма кратких, но объяснительных для меня вопросов. Господа Сенат, наконец, устав говорить, замолчали. Тогда я спросила: на что таковой наряд войск и тягостная сумма для казны? Нельзя ли иначе? Но сие мне сказали: Так делывалось прежде. Я на сие ответствовала: А мне кажется, вот как. Публикуйте по всей империи, чтоб каждое селение послало о наличном числе душ реестр в свою воеводскую канцелярию, чтоб от канцелярий прислали в губернии, а губернии в Сенат.

Человек четыре сенаторов встали, представляли мне, что прописных будет без числа. Я им сказала: поставьте штраф на прописных. Паки представляли, что за всеми уже положенными жестокими наказаниями многое множество прописных есть. Тогда я им говорила: Простите всех до днесь прописных по моей просьбе и велите селениям прописных доныне внести в нынешние ревизионные сказки. Тут князь Яков Петр. Шаховской, разгорячась, сказал: «Тут правосудие нарушается, и виновные будут с невинными. Я ревностно объявлял и у меня прописных нет, а хто пользовался прописными, тот станет со мной наравне». Генерал-прокурор был тогда Александр Иванович Глебов. Он, слыша у своего стола сей разговор и видя горячность князя Шаховского, вскочил с своего стула и, пришед ко мне, просил меня, чтоб я ему сказала, как мне угодно, чтоб ревизия сделана была, что мне весьма легко было. Он все оное записать велел и выработать взялся, что и выполнил. И до днесь ревизии так делаются в каждом уезде, без наряда и убытка, и прописных нет и об них не слышно.

До ревизии еще, скоро по совершении коронации моей, поведено было монетному двору всю серебренную монету преводить и впредь бить по 72 пробе, а медную по 16 рублей из пуда. Сие приказание последовало по следующему правилу: Понеже для каждой земли все равно, по какой бы пробе деньги ни ходили, лишь бы 1) постоянно проба была одна;

2) проба бы была менее способная к вывозу и подделке; 3) 72 пробы рублей выпущено с монетного двора более, нежели других проб, медные же 16 рублей с пуда; 4) что золотой монеты один лишь миллион ходил по всей империи, и сия монета уравнена была с прочими по 28 000 рублей из пуда.

Немешкатно по коронации моей была назначена комиссия под именем духовной, в которой сидели многие архиереи, сенаторы и светские персоны. Сия комиссия сделала штаты архиерейским домам и монастырям и определила им содержание, и деревни монастырские отданы в управление коллегии экономии, нарочно для того учрежденной, от чего монастырских крестьян непослушание одним разом пресеклось.

Заводских крестьян непослушание унимали посланные генералы-майоры, князь Александр Алексеевич Вяземский и Александр Ильич Цибиков, рассмотря на месте жалобы на заводосодержателей. Но не единожды принуждены были употребить противу них оружие и даже до пушек, и не унялось восстание сих людей, дондеже Гороблагодатские заводы за двухмиллионный долг казне Петра Иван. Шувалова не были возвращены в коронное управление; также Воронцовские, Чернышевские, Ягушинские и некоторые иные заводы, по таковым же причинам, вступили паки в коронное ведомство. Весь вред сей произошел от самовластной раздачи Сенатом заводов сих с приписными к оным крестьянами, в последние годы царствования гос. императрицы Елисаветы Петровны. Щедрость Сената тогда доходила до того, что медного банка тримиллионный капитал почти весь роздал заводчикам, кои, умножая заводских крестьян работы, платили им либо беспорядочно, либо вовсе не платили, проматывая взятые из казны деньги в столице. Сие заводские безпокойства пресеклись не прежде 1779 года манифестом моим о работах заводских крестьян. С тех пор не слышно было об них ничего.

С самого начала моего царствования все монополии были уничтожены, и все отрасли торговли отданы в свободное течение. Таможны же все взяты в казенное управление, и учреждена была комиссия о комерции, коей означая правила, потом по оным [она] сочинила тариф, что мною и конфирмовано было, и чрез несколько лет тариф пересматривается по апробованным правилам, что до днесь продолжается, и комерция не исчезает, но ежегодно распространяется и доходы одни питербургской таможны приносят более трех миллионов.

Таможна питербурхская, быв несколько лет в казенном управлении, вдруг правительствующий Сенат прислал к ней пеню, что мало собирает доходы; дошед дело до меня, я спросила, менее ли она собирает денег, нежели [когда] отдана была Сенатом на откуп, или более? Нашлось, что полмиллиона более. Я тогда Сенату сказать велела, что пока таможна более откупной суммы соберет, нет причины Сенату пенять таможне.

В первые три года царствования моего, усматривая из прошений, мне подаваемых, из сенатских и разных коллегий дел из сенаторских рассуждений и прочих многих людей разговоров не единообразные, ни об единой вещи, установленные правила, законы же по временам сделанные, соответствующие сему умов расположению, многим казались законами противоречащими; и требовали и желали, дабы законодательство было приведено в лучший порядок. Из сего, у себя на уме я вывела заключение, что образ мыслей вообще, да и самый гражданский закон не может получить поправления инако, как установлением полезных для всех в империи живущих и для всех вещей вообще правил, мною писанных и утвержденных. И для того я начала читать, и потом писать Наказ Комиссии Уложению, и читала я и писала два года, не говоря ни слова полтора года, последуя единственно уму и сердцу своему, с ревностнейшим желанием пользы, чести щастия, (и с желанием) довести империю до вышной степени благополучия всякого рода, людей и вещей, вообще всех и каждого особенно. Предуспев по мнению моему в сей работе довольно, я начала казать по частям, всякому по его вкусу, статьи, мною заготовленные, людям разным, и между прочим князю Орлову, и графу Никите Панину. Сей последний мне, сказал: «Се sont des axiomes a renverser des murailles». Князь Орлов цены не ставил моей работе и требовал часто тому или другому показать, но я более листа одного и другого не показывала вдруг. Наконец, заготовя манифест о созыве депутатов со всей империи, дабы лучше спознать каждой округи состояние, съехались оные в Москве в 1767 году, где, быв в Коломенском дворце, назначила я разных персон, вельми разно мыслящих, дабы выслушать заготовленной Наказ Комиссии Управления. Тут при каждой статье родились прения. Я дала им волю чернить и вымарать все, что хотели. Они более половины того, что написано мною было, помарали, и остался Наказ Уложения, яко напечатан, и я запретила на оного инако взирать, как единственно он есть: то есть правила, на которых основать можно мнение, но не яко закон, и для того по делам не выписывать яко закон, но мнение основать на оном дозволено.

Комиссия Уложения, быв в собрании, подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещися должно. Она все части закона собрала и по материям разобрала, и более того бы сделала, ежели бы Турецкая война не начиналась. Тогда распущены были депутаты, и военные поехали в армию. Наказ Комиссии Уложения ввел единство в правила и в рассуждения не в пример более прежнего и стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах. По крайней мере стали знать волю законодавца и по оной поступать…

Императрица Екатерина II