Восшествие на престол Елизаветы

1.

(Реляция о перевороте 6 Декабря 1741 г.). Хотя и невозможно еще передать верно все обстоятельства, сопровождавшие важное событие, которое произошло в Петербурге 6 Декабря (по н. с.), однако вот подробности, на счет которых в общих чертах все известия довольно согласны.

С одной стороны, нежный возраст последнего государя, зависть между министрами и особенно между Остерманом и Головкиным, недостаток согласия между герцогинею-правительницею и герцогом, ее супругом, возбуждали всеобщее недовольство; с другой стороны, принцесса Елизавета привлекала сердца всех русских, сколько происхождением, столько и другими высокими достоинствами своими.

Эта принцесса, казалось, не имела большой партии при дворе: ни одно значительное лицо не смело посещать ее, и из всех своих приближенных она доверила тайну только своему камер-юнкеру Воронцову, хирургу Лестоку и одному немцу, по имени Шварцу, который в прежнее время служил музыкантом, пользовался небольшим пенсионом от императорской академии наук и при том имел свободный доступ ко двору принцессы, которая от времени до времени выдавала ему значительные пособия. Эти три лица и особенно двое последних, при помощи значительных денег, давно приобрели множество поверенных лиц, как при дворе, так и в других местах, и особенно большое число гвардейских гренадеров, на верность которых можно было положиться. Исполнение предприятия назначалось на следующей неделе; но несмотря на все предосторожности, двор и министры начали что-то подозревать, и правительница, 5 декабря (по н. с.), в частном разговоре с принцессою в собрании во дворце, сказала, что ее предупреждают в письме из Бреславля быть осторожною с принцессою Елизаветою и особенно советуют немедленно арестовать хирурга Лестока; что она по истине не верит этому письму, но надеется, что если бы означенный Лесток признан был виновным, то, конечно, принцесса не найдет дурным, когда его задержат. Принцесса Елизавета отвечала на это довольно спокойно уверениями в верности и возвратилась к игре. Однако сильное волнение, замеченное на лицах этих двух особ, подало случай к подозрению, что разговор должен был касаться важных предметов.

В тот же вечер, 5 декабря, четыре тысячи гвардейцев получили вдруг приказание выступить к Выборгу в 24 часа…

Но как партия Елизаветы считала этот слух распространенным с намерением, чтобы иметь случай удалить гвардейцев, которых приверженность к принцессе была известна, то сторонники ее сколько своими настояниями, столько же и вследствие известия, что двор намерен арестовать самую принцессу, убедили ее решиться исполнить свое намерение в ту же ночь, с 5 на 6 число.

Тогда она сначала помолилась Богу в присутствии трех вышеозначенных лиц и надела кирасу на свое обыкновенное платье. Между тем ее поверенные убедили десятка два из подкупленных гренадеров ходить вокруг казарм преображенского полка под предлогом своих собственных дел. Немного спустя, принцесса, в сопровождении трех своих приверженцев и 7 гренадер, в час пополуночи села в сани и прямо отправилась в названные казармы. Тотчас же по прибытии туда, она явилась к солдатам с тростью в руке (un esponton a la main), сказала им в нескольких словах, что они видят в ней законную императрицу и что те, которые ее любят, должны тотчас же следовать за ней. При этой речи вдруг явилось 200 гренадеров. Они все поклялись защищать ее до последней капли крови. Приняли предосторожность запастись десятками двумя оседланных лошадей для объявления о таком счастливом окончании в казармах других гвардейцев и по отдельным отрядам, что и произвело, что менее чем в час, все полки собрались пред дворцом принцессы.

Между тем она отправилась во дворец (au chateau) и объявила караулу о своем намерении. Солдаты приняли предложение с радостью, но четыре офицера отвечали в неопределенных выражениях, почему и были заперты в комнате, а принцесса, проходя в покои герцогини-правительницы, не встретила никакого затруднения от прочих караульных, кроме одного унтер-офицера, который было сопротивлялся, но его тотчас же арестовали. Найдя герцогиню еще в постели и девицу Менгден, лежавшую около нее, она объявила первой об ее аресте. Герцогиня тотчас же повиновалась ее приказаниям, умоляя только не делать насилия ни ей с семейством, ни девице Менгден, которую бы она очень желала сохранить при себе. Новая императрица обещала ей это и, для большей безопасности, приказала присягнуть и целовать крест гренадерам, которые за ней следовали, что они будут повиноваться ее приказаниям и не станут проливать крови. После этого она посадила герцогиню в свои сани и отвезла ее во дворец, который занимала до того времени.

За этими санями следовали двое других с семейством герцогини, именно: младенец император и новорожденная принцесса…

В то же время арестовали герцога, генералисимуса войск, который был отвезен в тот же дворец с девицею Менгден, там расставили повсюду часовых…

Еще приказано было арестовать и перевезти в прежний дворец императрицы гр. Остермана и фельдмаршала Миниха, с которыми солдаты обошлись жестоко: с первым за то, что он оборонялся против них, а со вторым – из давнишней ненависти, которую питала к нему армия. Президент барон Менгден с женою были ужасно оскорблены по случаю сопротивления их гренадерам. Их отвезли в тот же дворец…

Все это происходило без шума и в таком порядке, что в 8 часов утра немногие из обывателей города узнали о чрезвычайной перемене, происшедшей в минувшую ночь.

Императрица сама дала знать о случившемся знатнейшим семействам в городе, и в короткое время дворец наполнился толпою знатных лиц обоего пола, которые представлялись новой государыне.

Сначала она созвала совет… Там составлена новая форма присяги, ее подписала императрица и отправила с курьерами во все области государства…

(Из письма от 17 Декабря). Войска и народ, к которым она показалась с балкона, выразили такую радость, что лица, жившие в Петербурге лет с тридцать, признаются, что подобной не видали ни при каком другом случае. Гвардейцы, по рядам которых она хотела пройтись, несмотря на жестокую стужу, выразили за то свою признательность тысячью радостных восклицаний. Этот восторг, который был всеобщим, увеличивался еще от надежды на скорое заключение мира, надежды, возбужденной чтением гвардейцам манифеста, который недавно был распространен шведами. Тотчас, по возвращении в свои покои, царица начала принимать дам. Было около двух часов, как они удалились. Фрейлины царского величества, по ее приказанию, служили до той поры принцессе брауншвейгской и проводили с нею время. Так как они были обязаны следовать за царицей, то принцесса брауншвейгская велела напомнить ей, что она обещала оставить при ней для утешения девицу Менгден, почему и просила не разлучать ее более с нею. Царица велела сказать, что принцесса совершенно вольна в этом и даже может назначить число лиц, которых пожелает оставить при себе для услуг; при чем просила быть уверенною, что ей не будет отказано ни в чем, что бы могло служить для ее успокоения. После того царица тотчас же отправилась в зимний дворец. Войска окаймляли улицы, воздух повсюду наполнялся криками виват; гренадеры, товарищи ее подвига, окружали ее сани с гордою уверенностью и с неописанным восторгом. Все окна были наполнены множеством народа.

Как только царица прибыла во дворец, те же гренадеры наперерыв один перед другим заняли все его входы. Те, которые стояли на карауле, никак не допускали потом сменять себя. После короткого отдохновения, царица отправилась в церковь для присутствования на молебне. При отъезде туда, к ней пристали все Преображенские гренадеры: «Ты матушка, говорили они, видела, с каким усердием мы помогали твоему справедливому делу: за это мы просим только одной награды – объяви себя капитаном нашей роты, и пускай мы первые присягнем тебе на вечную верность». На эту просьбу было тотчас же соизволено и вызвало у гренадер полное одобрение (un applaudissement general)!..

Фельдмаршал Миних, гр. Остерман и барон Менгден, как более преступные и виновные, в 6 часов переведены были в крепость. Пред тем лишили их всех орденов, которыми были они награждены.

И. де-ла-Шетарди

2.

(Из донесений) 9 Декабря… Все мы чужеземцы, живем здесь постоянно между страхом и надеждою, так как от солдат, делающихся все более и более наглыми, слышны только угрозы, и надобно приписать Провидению, что до сих пор не обнаружились их злые намерения. 12 Декабря: многие офицеры и знатные показывают тайно полное недовольство. Все дело было начато чернью, и не достаточно целой тетради для описания наглости ее, и потому мы, бедные иноземцы, трепещем и дрожим здесь, особенно когда известно, что за враги нам были Долгорукие и прочие возвышенные. 23 Декабря: гвардейцы, и в особенности гренадеры, которые еще не отрезвились почти от сильного пьянства, предаются множеству крайностей. Под предлогом поздравлений с восшествием на престол Елизаветы, ходят они по домам и никто не смеет отказать им в деньгах или в том, чего они пожелают. Один солдат, смененный с караула и хотевший на возвратном пути купить в рынке деревянную посуду, застрелил на месте русского продавца, который медлил уступить ему ее за предложенную цену. He говорю уже о других насилиях, в особенности против немцев.

Пецольд