3

Утром няня Мироновна принесла чай и долго молча поджимала губы, вздыхала. Алексей понял, что она чем-то недовольна.

– Ты что?

Нянька махнула рукой и сердито отвернулась.

– Нет, все-таки? – не унимался Кольцов.

– Вот те и «все-таки»! – сердито плюнула старуха. – Страм, батюшка, вот что.

И она рассказала, как Семенов, приехав вчера с Анисьей домой, хмельной, конечно, чуть было не побил молодую жену.

– Он ей еще коготки-то покажет! – сказала Мироновна.

Кольцов встал, напился чаю, поглядел в окно. Утро было яркое, погожее, снег сверкал, как сахарные глыбы.

– Сейчас бы Франта заседлать да проехаться куда-нито, – вздохнул он.

– Глянь-кось! – удивилась Мироновна. – Да ты и впрямь отживел! Франта! Ты, милый, хоть прогуляться бы на улицу вышел, а то – Франта…

– А ведь я, нянька, не помру!

– Да господь с тобой! – в ужасе попятилась старуха. – Чего-чего не наплетет… Кто ж тебя хоронил-то?

– А то не знаешь?

Он попросил Мироновну принести ему гвоздей, молоток и, когда она принесла, достал из сундучка картинку Венецианова и повесил ее над столом.

– Красота-то какая! – умилилась нянька. – Умудрит же господь этак написать – чисто живой малой-то!

Другой подарок – синюю чашку князя Одоевского – Алексей поставил на стол. Он никогда не пил из нее и всегда держал в сундучке, иногда лишь доставая ее, чтобы полюбоваться.

– Вот на! – сказала Мироновна. – Ты чисто гостей ожидаешь… Ну, раз стал по хозяйству хлопотать – сто лет тебе здравствовать!