НА ЗАПАД

НА ЗАПАД

"Особняк" полка не успел раскрутить мое дело: наш полк, как и многие другие подразделения Особой Дальневосточной Красной Армии, неожиданно расформировали, погрузили в эшелон без коней и срочно направили на запад страны. У нас не было никаких сомнений насчет того, куда нас направили: мы ожидали войну с Германией. Мы все без исключения понимали, что расформирование больших воинских подразделений на востоке страны и переброска их на запад были связаны с подготовкой к войне. Мы понимали также то, что заключение пакта о ненападении с Германией имело целью лучше подготовиться к войне. Мы не знали лишь одного "пустяка" того, до какой степени мы были не готовы к войне. Наша пропаганда действовала в отношении армии так же, как в отношении колхозов. В отношении колхозов у людей создавали иллюзию, будто где-то есть богатейшие колхозы. В отношении армии создавали иллюзию, будто где-то есть части, вооруженные новейшим оружием и способные в течение нескольких дней разгромить любого врага. Жестокую правду о военных столкновениях с Японией и о войне с Финляндией мы не знали. Нам их изображали как блистательные победы. Войны мы не боялись, даже хотели, чтобы она скорее началась. В случае воины, мечтали мы, отменят строевую подготовку и многое другое. Мы думали, что легко разгромим врага, ворвемся в Европу, мир посмотрим. Многие мечтали о военных трофеях. Полк, в который я попал после переброски на западную границу страны, участвовал в разделе Польши. Меня поразили трофейные одеяла, которые выдавали даже рядовым бойцам. Они казались признаком неслыханного богатства. И вообще кое-какие слухи насчет более высокого жизненного уровня за границей просачивались в нашу среду.

С каждым километром нашего движения в Европу настроение улучшалось. Дело шло к весне. Исчезало тягостное давление отдаленности. Ребята продавали вещи, оставшиеся от гражданки, покупали водку. Пили даже одеколон. Мое настроение, однако, портилось одним обстоятельством "Особняк" передал меня с рук на руки офицеру "органов" в эшелоне. Мне это стало ясно после того, как этот офицер как бы случайно столкнулся со мной на платформе и завел явно провокационный разговор мол, мы поедем через Москву и мне захочется повидаться с "единомышленниками". Шпиономания в это время достигла чудовищных размеров. На Дальнем Востоке нам всюду чудились японские шпионы и диверсанты. Теперь их место стали занимать немецкие. Я боялся, как бы меня не зачислили в немецкие шпионы. Тем более я немного говорил по-немецки. Всю дорогу ко мне подлизывался тот самый бывший друг Юра, который написал донос насчет моего сомнительного прошлого. Я не уклонялся от разговоров с ним. чтобы не возбуждать дополнительных подозрений. Состояние мое всю дорогу было тревожное. Я даже не принимал участия в дорожных солдатских приключениях. Я мучительно искал выход из опасного положения.

Судьба меня хранила. Выход нашелся сам собой. Еще в пути мы узнали об опровержении ТАСС, напечатанном в центральных газетах. В нем говорилось, что распространенные за границей слухи насчет переброски войск в Советском Союзе с востока на запад лишены каких бы то ни было оснований. Мы смеялись над этим опровержением. Мы знали, что все железные дороги, ведущие к западным границам, были забиты воинскими эшелонами. Мы не знали лишь того, что высшее советское руководство и высшее военное командование тем самым готовили многие миллионы потенциальных пленных для Германии. Я, как и все прочие солдаты, понимал, что это "опровержение" было чисто политическим трюком. Но в моем миропонимании оно осело прежде всего как пример лжи на государственном уровне. Последующие события добавили в это понимание более чем достаточно фактического материала, чтобы оно перешло в принципиальное убеждение. Много лет спустя, обдумывая советскую информационную политику, мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы признать некоторую долю правдивости в ней, да и то лишь как средства обмана.