Апрель-май 1979

Апрель-май 1979

1 апреля Сант-Винсент

Целый день был замотан: пресс-конференция, телевидение и т. д. Тонино удивительный человек — приехал с Лорой на один день из Рима специально нас встретить. Беспокоится, все контролирует, помогает. Вечером на автобусе едем в Турин, оттуда на поезде в Рим. Здесь солнце, горы, остатки снега. Еще катаются на лыжах.

Ильин (наш «Совэкспортфильм» в Риме) прогулял премьеру.

2 апреля Рим

Приехали в Рим. Поезд удобный, удобные постели. Рим видели пока из окна такси. В одиннадцать за нами приедет автомобиль, чтобы везти нас к Тонино. Звонила Лора и сказала, что уже вышли две газеты со вчерашними интервью. Одна из них дала заголовок: «Знаменитый режиссер „Рублева“ будет снимать в Италии». Как посмотрят в Москве на такие заявления? Не будет ли скандала…

9 апреля Москва

Вернулся в Москву из Италии — и сразу неприятности. Дома, в моей комнате, гости, накурено, гремит музыка, на столе вино, коньяк. В общем, мерзость.

Италия прекрасна, Рим мощен и мужествен. Чистый воздух (даже в городе), фабрик и заводов нет — они сосредоточены на окраине. На улицах цветут глицинии, сливы, иудино дерево. Удивительный свет. В мой день рождения Тонино со своим приятелем Франко возили меня в провинцию: Перуджа (чудесная площадь в центре), Пьенца (город, построенный одним архитектором единовременно в честь папы Пия V), Ассизи — город, в котором похоронен Франциск Ассизский. Двойной собор на двойном уровне — потрясающие фрески Джотто. Удивительный Монтепульчино. Пейзаж и старинные города на скалах — удивительны. Давно не испытывал такого сильного впечатления.

Виделся с Антониони, Рози, Феллини. У Рози с Тромбадори — коммунист, член парламента произнес громовую речь, где изобличал нас и объяснял расхождения ит. коммунистов с нашими.

А это — гостиница, где мы жили в Сант-Винсенте и где была пресс-конференция, после чего мы уехали на автобусе в Турин, а из Турина на поезде в Рим:

10 апреля

Итальянцы предложили выставить «Зеркало» на премию Донателло (Академия) и обещали ее дать. Наши отказались и предложили вместо «Зеркала» какой-то фильм Лотяну. В Риме все в недоумении.

NB. Придумали с Тонино сценарий, по-моему, замечательный: Конец света — II fine del mondo. Один человек в ожидании конца света заточил себя в собственном доме вместе со всей семьей. (Отец, мать, дочь и сын.) У нее рождается еще один сын. Отец религиозен. Проводят они взаперти около сорока лет. В конце концов полиция и скорая помощь увозят их, каким-то образом узнав об их существовании. Они в ужасном состоянии. Старший сын говорит отцу, что тот совершил преступление, скрывая от него в течение стольких лет настоящую жизнь. Когда их увозят, маленький говорит, оглядываясь вокруг: «Пап, это конец света?»

Вчера вечером звонил Тонино. Говорит, что все очень хотят помочь мне с «Путешествием по Италии». Сегодня попросил Ларису сказать Шкаликову, что я намереваюсь писать письмо Зимянину с жалобой по поводу «[Давида] Донателло».

13 апреля

Во время полемики по поводу сдачи «Сталкера» Павленок заметил: «Зачем употреблять слово „водка“? Оно слишком русское. Ведь водка — символ России».

Я: «Как это символ России? Бог с Вами, Борис Владимирович, что Вы говорите!»

Ну и идиот! Да и вообще, весь уровень обсуждения — убрать «водку», «посошок на дорогу», «ордена несут» (как у нас!), «Весь этот мир им помочь не может» (а мы, страна развитого социализма?). Какой-то ужас.

«Голос Америки» якобы вещал, что американские врачи едут в СССР лечить Брежнева и берут с собой аппарат для исследования опухолей головного мозга. Боже мой! Что будет, когда он умрет? Что начнется? Куда пойдем? Одному Богу известно. И еще то известно, что лучше не будет, а только хуже.

Кажется, с фестивалями «Сталкеру» «не светит».

16 апреля 2 часа ночи

Все русские гении думали о том, что их величие не может идти от плоской, бессмысленной почвы, и называли свою страну Великой, а будущее мессианским. Они чувствовали, что они «глас народа», и не хотели быть «гласом вопиющего в пустыне», а хотели воплотить в себе суть если народа, то только Великого, и если страны, то только с великим будущим. Пушкин — скромнее других («Памятник», письма Чаадаеву, в которых говорил о предназначении России только как о буфере для Европы). И только потому, что гений Пушкина — гармоничен. Гений же Толстого, Достоевского, Гоголя — гений дискомфорта, дисгармонии, воплощенный в конфликте авторов с желаемым в их замысле. Достоевский не верил в Бога, но хотел. Нечем было верить. А писал о вере. Пушкин выше всех оттого, что не вкладывал в Россию абсолютного смысла.

Ермаш звонил в Комитет по печати и в «Искусство», чтобы не очень прижимали «Сопоставления». Может быть, это только для красного словца. Рассказать Ольге Сурковой.

Энн Реккор прислал рукопись Кросса для сценария. Правда, перед этим он переделал договор с 6 тыс. на 4 тыс… Попросить Ларису позвонить. Обидно. А я как-то не сообразил, что и прошлый сценарный договор должен был быть на основе современной эстонской прозы. Почему же вдруг срезать сумму договора? Не дело. Надо переиграть.

Может быть, есть смысл заняться эстонским сценарием — все-таки деньги. Ермаш настаивает на «Идиоте». Надо во что бы то ни стало делать в Италии «Путешествие».

Вечером, 15-го. Сегодня приходил Фридрих Г[оренштейн]. Через 2–3 года он (если уедет за границу, на что надеется) станет знаменитым.

Мама, Отец: вот в чем вопрос.

А что если поставить Кастанеду «Дона Хуана»?

А «Сталкер», кажется, получился самым лучшим из всех моих фильмов. Коля Ш[ишлин] и Станислав К[ондрашов], по-моему, не поняли. Наверное, не могут поверить в мою наглость и находятся в недоумении.

Ответить на телеграмму из Ташкента. Попросить Аркадия переделать финал.

7 апреля

Надо позвонить Сурковой насчет звонка Ермаша в Комитет по печати и «Искусство» по поводу «Сопоставлений».

19 апреля

Большое количество несчастных случаев после детских прививок: из-за недоброкачественных вакцин, из-за грязи. Даже врачи своим знакомым и близким не рекомендуют делать детские прививки.

Картина сдана, несмотря на усилия Бондарчука. Это касается комитетского обсуждения «Сталкера».

20 апреля

Опять Ольга приходит в десятом часу ночи! Ох, будет Лариса плакать горючими слезами, да будет поздно! Распустила она доченьку.

21 апреля

Вчера звонили из Союза кинематографистов. Чехи собираются в толстом литературном журнале издать сценарий «Зеркала».

[Текст вырезки из «Известий» от 8.2.1979 г., см. Приложение^{1}[6]]

23 апреля

Это частное письмо в адрес Н. Зоркой в связи с ее статьей в «Кинопанораме» обо мне (где-то осень прошлого года):

«Глубокоуважаемая Нея Марковна:

Прочла в свежей „Кинопанораме“ Ваши „Заметки к портрету Андрея Тарковского“, и мне захотелось Вам написать.

Я не знакома с Тарковским. До меня, как до многих, лишь доходят рассказы о его трудной судьбе, мужестве, бескомпромиссности, о трудной судьбе почти всех его фильмов. (В чем отчасти повинен и Ваш цех критиков, и что сами Вы признаете.)

Я — лишь зритель его фильмов. Фильмов, которые не кажутся мне таинственными, как иероглиф. Мне понятны мысли Тарковского, его историзм, его озабоченность судьбой России. Форма его фильмов, возможно, и сложна, и потому кто-то, выходя из рабочего клуба, как Вы пишете, может действительно не понять фильм Тарковского. И это действительно тревожный знак. Однако повинен тут не столько Тарковский, сколько „незнанья жалкая вина“, ибо наш зритель не видит сложных фильмов Пазолини, Бунюэля, Алена Рене, Феллини — тех больших художников, которые работают в мировой культуре и среди которых Тарковский занимает ведущее место.

Форма фильмов Тарковского, возможно, и сложна, но мне они понятны, я люблю его фильмы. И знаете, мне даже кажется, что он, Тарковский, говорит простые вещи… И потому, знаете ли, мне как-то не важно, почему мертвая птичка (и чего она символ?) капнула перышком на простыню. И уж совсем мне не интересно, что Дама в темном платье из „Зеркала“ — это директор картины Тамара Огородникова (что, кстати, знает узкая каста посвященных!). Для меня эта сцена таинственна и прекрасна, потому что метафорична. Я могу только блуждать в своих фантазиях, гадая, что Дама эта — внутренний голос героя, „свой Бог“, который есть у каждого человека, то вдохновение, которое редко нисходит, чтобы человек мог разгадать спущенный ему шифр судьбы. Или это — Поэзия…

Эта сцена, по слову Цветаевой, самознак и самосмысл, необходимый в фильме Тарковскому. Так я думаю. Ну, а критик — ведь он всего лишь вторичен, не правда ли? Он толкователь. Это не уничижение. Это его место. Мера его свободы и дистанции. Неукоснительность его „на Вы“ с художником. А так ли уж Вы, Нея Марковна, убеждены, что окончательностью слов можно дознаться до смысла и самосмысла, не убив их?

Я Вас спрашиваю об этом неслучайно, потому что у Вас, критика такого таланта и ранга, стишком часто встречаю в этой статье нарушение этических норм, нарушение этого неукоснительного „на Вы“ с художником. Со сверкающей свободой Вы пишете, например: „Ведь легко вывести формулу таланта балерины или живописца; определить формулу таланта кинематографиста — мы еще не умеем“. (Прелестно это скромное еще…)

Нея Марковна, но почему в чуждом Вам ремесле, в заведомо чуждом Вам роду искусств Вы убеждены, что эта формула так легко выводима? И кому она нужна? Я представила себе наш балет в виде некоей таблицы Менделеева. Уланова, Плисецкая, Васильев… И у каждого формула! А какая формула, на Ваш взгляд, у Анны Павловой, у Марго Фонтейн? И дальше — все, о чем Вы пишете, вызывает уже скепсис, раздражение, недоверие. А уж когда Вы беретесь давать Тарковскому советы — побольше легкости, юмора, скепсиса в отношении к своему художеству, когда Вы желаете ему преобразиться в Иоселиани, то тут уж позвольте Вас спросить: что это за дурная развязность? Откуда она в Вас? А уж что до „моцартовского“ — „куда уж больше!“ — легкого начала то после превосходной книги Чичерина о Моцарте эти эпитеты в устах критика просто бранные потому что невежественные!

Нея Марковна, мне бы тоже хотелось последовать Вашему примеру и дать Вам совет: осените робостью свои уста когда произносите имя большого художника.

С уважением, Рена Шейко».

27 апреля

Андрюша Смирнов и Серг[ей] Соловьев звонили в «Иск[усство] кино» и поздравляли со статьей из «Сопоставлений». Ростоцкий и Бондарчук возмущаются. Надо скорее делать книгу и выпускать ее. Сейчас напечатают.

12 мая

О фестивалях не может быть и речи. Ермаш отказал Канну, сказав, что картина настолько хороша, что он хочет ее выставить на Московском фестивале (?!).

Сейчас еще только печатается копия. 14.V будет первая — пойду в лабораторию смотреть.

Вчера разговаривал с Сизовым о письме с итальянского ТВ по поводу постановки. Он говорит, что писем еще не было. А как будут (он тоже должен получить одно), то сразу будет дан ход этому делу. Дай-то Бог! Неужели это возможно?

Из моих планов нарушилось уже то, что нет Канн. Не рухнули ли они все тем самым?

Письмо итальянцы послали 27 апреля. Никак не могу решиться окончательно.

На днях Лариса едет в деревню привести в порядок дом. Едет с Рашитом.

22 мая

Был в Риге. (Бюро П[ропаганды] Сов[етского] К[иноискусства].) Заработал 400 рублей за 4 дня (7 выступлений и 20 минут на телевидении). Устал. Скучно. Как я не люблю эти «встречи со зрителем»! Если бы не нужда, никогда бы не согласился.

Лариса разговаривала с Лорой, а сегодня и я выяснил. 4 дня назад письма ит[альянского] ТВ вручены (с оказией) Сизову, Ермашу, Шауро. Завтра пойду к Сизову.

Лариса с Араиком и Рашитом уехала в деревню. Послал ей 200 рублей. Ах, если бы Италия удалась!

Сегодня кое-кто из студийных смотрели фильм в третьем зале. Все находились в обалдении.

Вчера в Москве в кинотеатре «Тбилиси» началась ретроспектива Иоселиани. Я представлял его и его «Пастораль».

Меня со «Сталкером» зовут в Киев, Ленинград, Сибирь, Таллин и т. д. и проч[ее].

2 июня

Буду вести здесь денежные записи.

Май: 170 р. — зарплата Л. и А. Т.

(100 р. — заказ в деревню).

Конец мая: 400 р. — 7 выступлений и ТВ.

Рига: (200 р. за квартиру, 200 р. в деревню).

Встретился с С[ашей] Мишариным, с которым никак не мог встретиться: вчера — проспал свидание с ним, сегодня забыл о нем и вспомнил слишком поздно. С задержками торопился к сроку, и, опоздав на 30 минут, все-таки застал. Какой-то он вторичный. Не пьет.

Познакомился с двумя милыми какими-то молодыми людьми. Он — Коля, из Ленинграда. Она — Таня, из Москвы. Верующая.

«…Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы. Жаль, что нельзя себе представить то, что не с чем сравнить.

Гений, это — негр, который во сне видит снег…»

(Набоков. «Дар»)

Если говорить о том, в чем я вижу свое призвание, то оно в том, чтобы достичь абсолюта, стремясь поднять, возвысить уровень своего мастерства. Достоинство мастерового. Уровень качества. Утерянный всеми, потому что не нужен, и заменен видимостью, похожестью на качество. Я хочу сохранить уровень качества. Как Атлант, держащий на плечах землю. Ведь мог же он ее, устав, просто сбросить. Но не сбросил, а держал почему-то. Кстати, в этой легенде самое удивительное именно это, не то, что удерживал долгое время, — а не сбросил, обманутый, а держал.

5 июня

«…У Ленина „Травиата“ исторгала рыдания…»

(Набоков. «Дар»)

15 июня

Хочу попросить Фридриха написать сценарий для Энна: я никак не смогу сам. Придется заплатить.

Морская соль — 2 ст. ложки.

Хвойный экстр. — 1 коф. л.

Баклаж. шкурка — 1 коф. л.

Аир (корень) — 1 коф. л.

На растительном масле. Натирать десны.

Прополис — 5 г. В темную керам. посуду.

Неделя — полторы, залить 150 гр. спирта.

Процедить, осадок соединить с борн. ваз.

Раствор сварить.

360 г отвара дубовой коры смешать с настойкой на 150 г.

Полоскать.