Январь 1986
Январь 1986
10 января Париж, больница
Я в больнице в Париже. Уже пять дней. Мне делали первый курс (пятидневный) радио- и химиотерапии. Впечатление ужасное. Еще через 2–3 недели будет еще пять дней, и так еще четыре раза. Что это даст, никому не известно.
Сейчас позвонила Марина Влади (которая помогает нам вместе с Леоном Шварценбергом — врачом, который меня лечит). Позвонила и сказала, что Воронцов, посол, сказал ей, что Андрюшу выпускают буквально на днях. Неужели нужно смертельно заболеть, чтобы быть вместе! Теперь, Андрей, надо жить!
Ночная нянечка и Али пришли поздравить меня. Али — тоже ночная няня.
11 января
Да, вчера забыл важное: Марина дала мне на лечение два чека — на 16 и на 5 тысяч франков. Она просто ангел.
Живем (сейчас Лара) у Занусси. Все помогают. Франция хочет дать нам (очень скоро) паспорта и квартиру (государственную) и оплачивает лечение (до конца. Звучит грустно). Люси во Флоренции, в квартире, полной дорогой мебели и аппаратуры. В пустом доме. Опасно, кажется.
Чувствую себя плохо — вся брюшина онемела, и анестезия не проходит. Сегодня первую ночь спал без наркоза.
Только что были и ушли двое из советского посольства: Виктор Якович (видел его как-то у Кондрашова), культурный советник, и Александр Аристов, культ, атташе и первый секретарь.
12 января у Марины
Сегодня переехали и уже ночевали у Марины Влади. Ночью чувствовал себя неважно. Вчера выписался для передышки. Через две-четыре недели меня снова начнут мучить. Но надеюсь, что больница будет получше. То есть подороже.
Завтра из Парижа едет в Москву Наташа, которая зайдет к нам на Мосфильмовский и объяснит, как следует себя вести. Звонил в Москву, но Андрюши не было дома. Разговаривал с Олей, она, бедная, очень грустная.
13 января
Ночью было очень плохо: очень болели облученные места. И потом эти собаки!
Сейчас две задачи — дом, где можно было бы встретить наших. И делать это надо как можно быстрее. И потом — если бы я смог на своих ногах встретить их на вокзале. Только боюсь, что это невозможно будет.
Читаю «Колымские рассказы» Шаламова — это невероятно! Гениальный писатель! И не потому, что он пишет, а потому, какие чувства оставляет нам, прочитавшим его. Многие, прочтя, удивляются — откуда после всех этих ужасов это чувство очищения? Очень просто — Шаламов рассказывает о страданиях и своей бескомпромиссной правдой — единственным своим оружием — заставляет сострадать и преклоняться перед человеком, который был в аду. Данте пугались и уважали: он был в аду! Изобретенном им. А Шаламов был в настоящем. И настоящий оказался страшнее.
Андрюша Я[блонский] дозвонился до Москвы. Там уже знают, что они едут в Париж, у них кто-то откуда-то был и сообщил, что они летят в субботу.
Надо переиграть их переезд и устроить поезд. Из-за обысков в Шереметьеве и невозможности взять все необходимые вещи. Как странно — до сих пор ни Анна Семеновна, ни Андрюша не летали на самолете.
14 января
Провел совершенно ужасную ночь. Днем тоже — болит спина. Принял лекарство. Дышать стало труднее. Кашель. Поверхностный и болезненный.
Эту войну, которую я веду, надо выиграть. (Вывезти и Ольгу и выздороветь — хотя бы на несколько лет, чтобы сделать несколько картин.) И в том, что я ее выиграю, — нет сомнений, Бог поможет! А моя болезнь — это сотрясение, помогшее вывезти Тяпу и Анну Семеновну. Я выиграю, потому что мне нечего терять, я пойду до конца.
И главное — мне Бог помогает. Да святится Имя Твое!
15 января
Целый день лежал, не двигаясь. Страшная боль в спине (в позвонок).
16 января
Сегодня легче. Но до сих пор еще не вставал. Боюсь шевелиться.
Андрюша с Анной Семеновной прилетают в воскресенье.
После вчерашнего укола Леона всю ночь спал. И целый день. Опухоль на голове уменьшается, Леон говорит, что по ней можно судить о процессах в легких.
Вечером — поздно — говорили с Андрюшей, Анной Семеновной и Олей.
17 января
Утром вставал. И чуть не упал в ванне: потемнело в глазах, в затылке стало горячо, ноги ослабели… Еле добрался до постели. До сих пор трясусь от отвращения.
18 января
Сегодня спал. Сны.
Утром, кажется, лучше. Вставал умываться. Лучше.
Сольвейг: Норвегия. Печальные идеи.
Боль туповатая, глухая. Стараюсь не вставать.
Сегодня у Марины и Леона новогодний праздник для детей и их семей.
Разговаривал с Москвой. И с Мариной. Перепугана моей болезнью. Просила написать. Надо, конечно.
Видимо, я останусь дома, не поеду на аэродром. Слишком слаб. Это произвело бы на наших тяжелое впечатление.
Для Анны Семеновны и Андрюши (и для меня, когда смогу) найдено два варианта: квартира и резиденция. Надо выбрать.
«Сочувствие, не подтвержденное делом, худший вид фальши».
(В. Шаламов)
19 января
Приехал Андрюша и А[нна] С[еменовна].
Анна С[еменовна] совсем не изменилась — только ослабела, конечно. Да и с дороги и от волнений устала. На улице бы я Андрюшу не узнал. Очень вырос — 1 м 80 см. Это в пятнадцать-то лет! Хороший, милый, зубастый мальчик.
Все это из области чудес.
Леон (с Мариной) написал письмо Миттерану, который в свою очередь написал письмо Горбачеву с просьбой. Горбачев приказал выпустить их немедленно. В прошлую субботу я писал (когда уже была достигнута договоренность, видимо) письмо на имя посла, а ровно через неделю они уже здесь. Невероятно.
Крис Маркер встречал и снимал встречу в аэропорте. И у Марины (я не смог встать и ехать на встречу на аэродром). В Шереметьеве над ними, конечно, поиздевались, отменили их полет из-за, якобы, неверно оформленных виз, но тем не менее отправили в последний момент. В результате потерялась сумка с вещами Андрея.
20 января
Выходил на двор. Но устал. К вечеру снова боль.
Вечером разговаривал с Мариной и Леоном, вернувшимся с ужина у посла Воронцова. На прощание Воронцов сказал: «Передайте Тарковскому, что он всегда может вернуться…» и т. д.
Тяпус — длинный, молчаливый. Испугал я его немного вчера, когда стало больно. Он спросил у Ларисы: «Мам, а это опасно?» Милый мой сынок.
21 января
Сегодня надо попробовать переехать в город. 24-го уже Марины здесь не будет.
Звонил Макс[им] Шостакович.
На с.569: Отец и сын в день встречи. Париж, 19 января 1986 г.
22 января Париж rue Claude Terrasse
Переехали от Марины на временную квартиру в Париж ул. Claude Terrasse, 42, кв. 71. Помылся в ванне и очень плохо себя почувствовал: опять боли.
Вечером был Леон. В воскресенье снова в клинику. Вылезают волосы с облученной части головы, большая плешь справа. Опухоль на этом месте уменьшается.
Вечером приехал Михал из Стокгольма.
Тяпус до сих пор не видел Парижа.
Звонил Пио Де Берти. Поздравлял с приездом Андрюши и бессловесно сочувствовал моему положению.
Оле передать (через Марину):
1. Марки.
2. Кольца.
3. О Шарле.
4. Первый том «Мифов».
5. Фотографии и слайды.
23 января
Вечером стало получше.
Приехал Михал. Был у меня вечером.
24 января
Сегодня привезли видео и явились все: Анна-Лена, Свен Нюквист, Михал и Лейла. Работал по поводу печати копии и над монологами.
Потом сократил две сцены: Первый монолог Александра с Малышом — 1 мин. 40 сек и Монолог Отто с цитатой из Монтеня — 40 сек.
Был Леон. Сообщил о хорошем анализе крови. И о том, что поэтому надо как можно скорее ложиться в клинику. В воскресенье. Пока процесс лечения идет хорошо, активно. <…>
25 января
Видел сон. Будто я попал в самый центр, в гнездо змей. Выбравшись оттуда, долго не мог освободиться от уже мертвых, безвредных змей, приклеившихся к телу. Работал с Михалом.
Приехал архитектор Бруно и показал чудовищный проект дома на 270 кв. м в плане. Категорически плохо.
26 января Париж больница Сарсель
Звонил Бруно (архитектор) и сказал, что будет делать новый проект. Я не знаю, можно ли ему доверять… Скорее, нет.
Я снова в клинике Сарсель. Палата лучше — большая. Будут мучить меня неделю.
Прочел статью Чертока в «Континенте» об Эйзенштейне (№ 46). Очень хорошо. Справедливо, хоть и развенчал автор Сергея Михайловича совершенно. И за дело.
27 января
(Пишу 28-го — вчера плохо себя чувствовал после новой химии и радиотерапии.) Были Лара с Тяпой (и с Вивьен). Тяпус — я заметил — очень страдает из-за моего положения, бедный. Может быть, лучше ему не приходить часто. Особенно, когда мне плохо.
Лара сказала, что звонил Пио Де Берти из Рима, что он собирается в Париж и хочет, чтобы я с РАИ ставил «Святого Антония».
Св. Антоний: Разговор св. Антония с женщиной (В. Н.) через речку. Тихая, медленная и глубокая вода. Она начинает говорить громко (расстояние), затем вторит ему — тихо. Голоса далеко раздаются по воде. Хочет ребенка от него. Он объясняет невозможность. Она — необходимость. Идея заселить землю людьми, рожденными от святых. Он смеется. Пытается разглядеть ее лицо. Но далеко, плохо видно. Св. Антоний: Финал. Сон св. Антония с приходом В. Н. Любовь, рассвет. Св. Антоний плачет.
Если я действительно смогу работать, то сделать выбор: «Гамлет», «S. Antonio», «Евангелие по Штайнеру».
28 января
Ночью плохо спал. Утром 37,2. Болит голова после радиотерапии. Чувствую себя бодрее. Радиотерапию плюс химию на этот раз перенес лучше, чем в первый раз. Тошнило, но не рвало. Посмотрим, что будет дальше. Волосы лезут ужасно, надо бы постричься наголо.
«Голгофа» — Евангелие по Штайнеру. Живописцы во все времена писали «Голгофу», используя родной фон. И это нисколько не уменьшало значения произведения, не искажало его. Подумать о материале, фоне, эпохе…
После сегодняшних процедур не чувствую себя таким утомленным, как в первый цикл.
29 января
Сегодня лучше. Правда, рано проснулся и не спал. И грудь болела, но быстро прошла и пока не болит больше. Леон очень доволен процессом лечения, вернее, результатом. После вчерашнего рентгена стало ясно, что опухоль уменьшается. Хотя, когда у Леона спрашивают, сколько еще придется ложиться в больницу на подобные циклы — он отвечает, что не знает. Т. е. процесс этот, видимо, не такой уж управляемый, и что болезнь выкинет в каждый следующий момент знать наперед невозможно.
У Анны Семеновны давление 180/100, а у Ларисы 160/100 — ужасно прямо…
30 января
Плохо спал: пекло спину, грудь, ноги не то мерзли, не то пекло. Утром — 37,3. Вчера вечером был Леон.
Марина приехала из Москвы, видела Олега Халимонова, Ольгу. Почему-то не передала Ольге о Шарле. Тянет на себя одеяло. Будто бы сын Любимова переслал через нее письмо (с инструкциями, как отцу себя вести, что писать, чтобы вернуться в Москву).
Какими ошибочными и ложными представлениями о людях мы живем! (О французах, о неграх, да и об отдельных субъектах.) А кто к нам отнесся лучше, чем французы? Дают гражданство, квартиру, Комитет собирает деньги и платит за все и за клинику. А в клинике одна негритянка — просто ангел: улыбается, старается услужить, любезная, милая. Наши представления надо менять. Мы не видим. А Бог видит и учит любить ближнего. Любовь все преодолевает. И в этом Бог. А если нет любви, то все разрушается.
Я совершенно не вижу и не понимаю людей. Отношусь к ним предвзято и заведомо нетерпимо. Это истощает духовно и запутывает. А вот работа в Стокгольме мне очень помогла. <…>
31 января
Со снотворным спал. Утром 37,4. Вчера Лариса рассказала, что она позвонила Алле Дувалян, которая предложила жить в их доме (она второй раз вышла замуж за какого-то бизнесмена); но там нет мебели. Так или иначе, если у нас будет квартира в Париже, придется кое-что покупать…
Анна-Лена в Стокгольме беседовала с министром иностранных дел Франции, который сказал, что нам немедленно дадут французское гражданство.
«Видеть сердце, которое бьется, по телевизору»…
Если буду жить. Что:
«Откровение св. Иоанна на Патмосе».
«Гамлет».
«St. Antonio».
«Golgotha»?
Гамлет — чересчур известно и вторично.
«St. Antonio» — интимно и опять вглубь.
Евангелие по Штайнеру — насколько оно мое? Если бы мое! Но смогу ли? А что, если не Евангелие, а эпизод из Евангелия? Слишком лояльно. Ясно только, что если снимать, даст Бог, то самое главное, на что способен. Я обещал. Никаких «Гофманиан». Может быть, «St. Antonio»?
Завтра мне сделают маленькую операцию под общим наркозом. Вставят два аппаратика под кожу для инъекций. В районе горла и груди. Иначе вены на руках заболевают от лекарств.