День рождения (январь 1986 года, Нарай)
День рождения
(январь 1986 года, Нарай)
Вот мне и 20! Удивительно устроено время в армии — всего год назад, когда исполнялось 19, я был «молодой». И жизни не было. Теперь мне всего 20, а я уже «дед»! И жизнь прекрасна!
Уже больше полутора лет в Афгане, скоро весна — а значит, домой! И плевать, что до дембеля еще минимум три месяца. Плевать, что день рождения придется отмечать на боевых. Так оно даже интереснее, если ты дембель, если на этой горке ты уже бывал раньше, если вообще горы теперь для тебя привычны. И многочасовой подъем, на котором ты умирал год назад и который непросто дался тебе даже девять месяцев назад, весной, теперь ты осиливаешь, не сильно запыхавшись. Даже идя почти по пояс в снегу.
Да и боевые складываются вполне удачно — похоже, на сей раз переть до Алихейля придется доблестному 4-му батальону. Во всяком случае, мы на своей горке сидим уже больше недели. И как раз вчера очень кстати наш взвод отряжали вниз за очередной порцией сухпая. Очень кстати потому, что сухпай теперь нам выдают «горный», а это значит — много вкусных консервов плюс сгущенка, шоколад и пшеничные галеты. Все, что нужно, чтобы 20-летие мое получилось отменным.
Спустились без проблем, хотя немного стремно было, что идем только с тем боекомплектом, что в автомате да в подсумках, — РД освободили под сухпай. Но сверху нас «пасли» наши, снизу — подошедшая броня, а взводный, Кондратьев, чуть ли не каждые 15 минут докладывал обстановку. Так что было ощущение «прикрытия». И потом, все-таки очень успокаивало, что это почти родной Нарай — сколько раз уже здесь лазали. Хотя ведь где-то здесь неподалеку и та горка, где подорвался в декабре 84-го Гришин, и та, где разорвало тогда нового замполита батальона.
Броня подвезла сухпай на всю роту к подножию гор. Мы распихали его по РД и еще на горб по коробке. Броня осталась внизу до нашего сообщения, что дошли. Назад пыхтели долго — сухпай, конечно, не патроны, но под завязку набитый банками РД весит тоже немало. Однако самое неудобное — коробка с шестью целыми сухпаями на горбу. Правда, на этот раз шел я без нее — оттаскал уже свое, хватит. Должен же быть какой-то смысл в сержантских лычках, кроме дополнительной мозгопарки…
Но наши молодые «забуксовали». Уходя с горки, мы просмотрели, что некоторые из них не стали снимать ватные штаны, в которых дежурили ночью. «Шнурам» же все время холодно… И теперь с них ручьем лил пот… Так что пока долезли назад — вымотались все. Они — идти, мы — подгонять. Броня уже материла нас по-всякому. Мол, сколько можно! Материла, но ждала.
Доставленный сухпай распределили по взводам, а потом началось его частичное «обратное движение» в расположение нашего взвода.
У Пахома с Толяном Кочетовым целый взвод «шнуров». А всякий знает — «шнуры» не любят сгущенку и шоколад. Да и вредно им… Вот они и пожертвовали все это добровольно в фонд празднования. Ну и наши «шнуры», конечно, тоже… Так что всего вполне достаточно для праздничного «торта» и «горячего шоколада». Три галеты промазываются сгущенкой, и это «пирожное» убирается в снег до утра. Часть галет черенком саперки перетирается в котелке в крошку и перемешивается со сгущенкой. Тоже в снег. А завтра остатки сгущенки разведем водой и смешаем с растопленным шоколадом. И потом как все это… Ресторан «Прага» отдыхает!
Наступает утро. Мысль о предстоящем пиршестве греет душу. Даже несмотря на то, что за ночь тело, как всегда, промерзло по самое некуда — морозу ведь плевать, кто «молодой», а кто «дедушка». Потихоньку шатаемся между позиций, постепенно согреваясь.
Пахом с Толяном уже подошли. Они со своими «шнурами» сидят совсем рядом с нами, на небольшом хребте, в который вытягивается горка нашего взвода.
Поздравили меня парни. Потихоньку прихожу в настроение именинника. Скоро должны подтянуться Белый, Леня Шеин и другие наши из третьего взвода — Серега Мельников, Давлетов… Да много еще кто — ведь и с осенниками, что на полгода младше, мы уж скорешились. Кто теперь помнит, что год назад именно на них переложили мы свои «шнуровские» страдания…
Как все соберутся — начнем «пировать». И так уже все только что не облизываемся, глядя на лежащие на снегу под елью «деликатесы»…
Но первыми на горизонте показываются ротный с замполитом. Они еще только проходят мимо первого взвода, но чую — идут к нам. Судя по направлению взглядов, именно к позиции моего отделения.
Плотников, что ни говори, нормальный мужик. Поначалу-то он как раз моим взводным и был. Хоть и натерпелись мы тогда, но он жизнь портил меньше, чем многие другие летехи. Теперь он старлей и ротный. Если б не Плотников, не видать бы мне ни звания, ни соответственно надежды на отправку в апреле…
И вот кто бы первый не допустил этого, не будь Плотников его другом, так это замполит. Вот уж кто ненавидит меня всей душой! Больше полутора лет с ним служим вместе, в горы ходим, а все не успокоится. Вот и недавно опять чуть под статью не подвел… Никак не уймется, тварь!
Да пошел ты! Ну что ты можешь мне сейчас «предъявить»? Допустим, стуканул кто-то про сгущенку и шоколад. Так большинство подтвердит, что отдали сами, типа в «общак». Я ж без нужды никого из наших «шнуров» не трогаю. А первый взвод и подавно — Толян носится с ними, как наседка. Сам наваривает, если что, а другие — не моги. Нам бы в свое время такого замкомвзвода…
Так что уверен я — ни у кого из «шнуров» обиды на меня быть не может. Не за что. Но, как ни успокаивай себя, а каждое появление замполита, хочешь не хочешь, напрягает. «Блин, неужели и этот день рождения мне испортит?» Прошлый раз никогда не забуду…
В голове проносятся подробности моего 19-летия. Всего-то год прошел, а кажется — полжизни…
…На утреннем построении замполит поздравил меня перед строем роты, отправлявшейся на «парко-хозяйственные работы», и объявил, что я, как новорожденный, от работы сегодня освобожден и могу остаться в палатке.
Ох как «по-доброму» посмотрели на меня… да все почти, кроме моего призыва. Мы же все еще самые молодые в роте, долгожданный февраль еще не наступил… И вот какой-то «шнурина» будет тащиться в роте, а «ветераны», «дедушки» и даже «граждане» ВДВ будут вкалывать на холоде?!
Замполит знал, что делал, — никогда не упускал он случая покуражиться над не захотевшим «стучать» для него москвичом. Что ждет меня вечером из-за его «подарка», прекрасно понимали и он, и я.
Но замполиту мало, он изобретательный. Рота уже затопала в сторону парка, а замполит чуть задержался, подрулил своей гусачьей походкой ко мне и ласково так шепчет на ухо:
— Шейнин, до вечера бушлат постирай. Чтоб на вечерней поверке был в чистом!
Вот сука!!! Нет, бушлат-то, конечно, не блещет чистотой. (А откуда ему быть чистым — ведь с утра до вечера что-то моешь, таскаешь, воруешь…) Но что значит «шнуру» постирать бушлат до вечера? Горы, 2800 над уровнем моря. Январь. Снег, влажность, ветер, при — 10–15 случались и обморожения. В палатке стирать не даст наряд — на хрена им нужно, чтобы кто-то их чистоту нарушал. Да еще и припашут наводить ее, если кто из старших призывов в наряде. Нет, от палатки нужно держаться подальше, причем лучше до вечера. Значит, единственный выход — к столовой. Там установлено приспособление для мойки котелков — длинный жестяной желоб, над ним труба с дырочками, из которых тоненькими струйками течет, если повезет, теплая вода. Под ней котелок-то пока отмоешь, руки отвалятся, а тут — бушлат целый! А что делать? День рождения же — гуляем-отдыхаем…
С водой повезло: сегодня течет, и довольно теплая. Не повезло с тем, что нарвался на Юрку Жаркова из разведроты — сегодня припахивать кого-то для мытья котелков разведчиков выпало ему. Мы земляки, да и в Фергане были в одном отделении. Но тут деваться некуда, припахивать ему придется меня. Он крупнее, сильнее, да и не стал бы я по-любому с разведчиком связываться… Ладно, значит, бушлатом займемся позже.
По идее, он должен только наблюдать за мной да «ускорение» придавать. Но Юрке неудобно — все же свои… К тому же, спросив, как меня сюда занесло, он узнает, что это я так день рождения праздную.
Юрка моет котелки вместе со мной. А что еще он мне может подарить? И это для него недешевый подарок: увидел бы кто из разведроты, как он вместе с припаханным котелки наяривает, огреб бы Юра по полной! Вдвоем управляемся быстро. «Ладно, Тема, давай. Не обижайся. С днем рождения тебя еще раз!» Ну, как тут не вспомнить мультфильм про Винни-Пуха, про день рождения ослика Иа-Иа, потерявшего хвост? Тот тоже иронизировал по поводу праздничного стола, подарков и гостей… которых не было.
Но мне не до мультфильмов — у меня «большая стирка». В меру способностей оттираю бушлат при помощи огрызка хозяйственного мыла. Полдела сделано. Но это только кажется. Главный-то фокус — не постирать, а высушить. Вот в чем «прелесть» всей затеи замполита — он же знает, что печки не топят в палатках до вечера. Да и когда затопят, никто не даст молодому спокойно сушить бушлат. Особенно когда вернется рота… Значит, либо надевать недосушенный, как нередко уже приходилось многим из нас, либо придумывать что-то нестандартное.
Есть, придумал! Решение, как всегда, перед самыми глазами. Мойка рядом со столовой. Столовая — это готовка. А готовка — это котельная с топками. Гениально! Заодно и погреемся, как говорится…
Обхожу столовую, захожу в полумрак котельной. В глубине призывным и обнадеживающим пламенем светятся несколько топок. Из полумрака выплывает черномазое чучело — истопник. Это одно из немногих существ в бригаде, не находящееся в солдатской иерархии выше «шнура». У таких нет призыва — как правило, они попадают в свои котельные, свинарники и так далее «шнурами», сломавшись и не выдержав «школы жизни» в этом ее проявлении. И дальше, сколько бы уже человек ни служил, отношение к нему как к чмо. А потом вдруг он исчезает куда-то, и на его месте оказывается точно такое же сомнамбулическое «тело» без срока службы. Всегда испытывал к ним смесь презрения и жалости…
— Слышь, мне тут бушлат нужно высушить!
— Да суши… У тебя закурить нету?
— Не курю.
— Ладно, суши.
Интересно, они все изначально такие «отмороженные» или им здесь все эмоции поотбивали? Больше ни слова от него не услышал — он сел в стороне и сидел, молча уставившись на огонь, лишь иногда подкручивая напор в горелках.
Тепло… Воняет, правда, немного. То ли это топливо для горелок, то ли результат его сгорания. Да плевать. Никто не кантует… Жрать, правда, охота, но на обед не пойду. Лучше здесь побуду спокойно, погреюсь. Звиздюлей вечером так и так получать… Скажу, сушил бушлат, сигнал не услышал, а часов у меня нет.
Бушлат высушился отлично — я его совсем близко подносил к огню; и наизнанку выворачивал, и снаружи просушил.
Как быстро летит время в тепле и спокойствии!.. Когда выхожу наружу, уже темно. Иду в роту. Наши готовятся к построению на ужин. Вхожу в палатку.
— «Шейнин, где был, сука? Тарился где-то? Что за херня, солдат? Иди сюда!»
Это Сираев, наш замкомвзвода, гроза и ужас. Шея уже заныла от предстоящих маклух.
— Че мне замполит за тебя мозги парит? Почему на обеде не был?
— Игорь, я бушлат стирал, потом сушил в котельной. Сигнал не услышал, часов нет… Вот, высушил и пришел.
Что-то у него изменилось во взгляде. К обычному для Сираича бешенству прибавляется еще какой-то оттенок. Что это? Удивление? Издевка?
— Ты бушлат стирал? Сушил, говоришь? А ты себя видел, чучело, чего ты настирал-то?
Только сейчас, при свете пусть тусклой, но все-таки лампочки, первый раз толком разглядываю бушлат… и медленно холодею от ужаса и безнадеги.
Бушлат сам по себе был чистым, но его словно посыпали тонким-тонким слоем золы, настолько мелкой, что заметить ее в полумраке котельной и в темени улицы я не смог. Да и не ожидал такого…
Первые несколько ударов в корпус я даже не почувствовал, настолько был удручен, что все насмарку. Следующая порция маклух-колобах была уже более чувствительной, но все же немного приглушилась мыслями о предстоящей «перестирке» уже ночью и сушке до утра. А потом я привычно вырубился от любимого сираевского «крюка».
Вот мне и 19…
Неужели все это было со мной и так недавно? Я даже успел забыть, как это, когда бьют тебя, а не ты. Хотя сираевской виртуозности мне не достичь.
…Ладно, к черту воспоминания, тем более такие. Мне 20, и скоро домой.
Ротный с замполитом уже подошли. Точно — ко мне и шли. Только лица какие-то странные у них. Хмурые какие-то физиономии. А я-то думал, поздравят…
— Ну что, — начинает ротный как-то вяло, — с днем рождения тебя, Артем!
— Спасибо, тащ старший лейтенант!
Чего он смурной-то такой, не пойму. Тут вступает в разговор замполит:
— Тебе сколько исполнилось-то?
— Двадцать, тащ старший лейтенант!
— А чтоб 21 исполнилось, хочешь?
Ну просто типичный, в духе нашего замполита, вопрос. Кто еще так «по-доброму» может «украсить» поздравление. Ну что тут скажешь?
— Конечно, хочу! Надеюсь…
— А вот семнадцати человекам из первой роты уже точно никогда не исполнится, — перебивает он. — Сегодня у них целый взвод перебила «духовская» банда. К вечеру могут выйти на нас. Так что хочешь до 21 дожить — долби окоп и не спи.
Настолько все услышанное не укладывается в голове, особенно при сегодняшнем блаженном настрое, что по лицу моему, видать, понятно, что торможу. И правда — как обухом по голове. Аж в ушах зазвенело… Взвод? Первой роты? Да там половина парней знакомых, у нас же в бригаде палатки рядом! Мысли никак не собираются в кучу… Как, почему?!
Ротный объясняет:
— Пошли вниз за сухпаем. По дороге назад нарвались на засаду. «Духи» перебили всех. Видно, серьезные ребята — есть данные, что могут быть переодеты в нашу форму. Так что посты усилить, быть внимательными и бдительными. Никаких костров. Возможно, они уже нас «срисовали». Всем сидеть на позициях, не шататься. И укрепляйтесь, укрепляйтесь!
С этими словами они удаляются туда, где сидят наш Кондрат с замкомвзвода Ванькой Зуевым.
Еще каких-то десять минут назад на нашей позиции царило радостное оживление и предвкушение застолья. Сейчас… И не знаю, как это назвать. «Обалдение», наверное… Сказал бы «шок» — да не говорили мы тогда так.
В этом вот невыразимом состоянии Пахом с Толиком молча уходят к себе на позиции. А что тут говорить? Погуляли…
А мы поднимаем всех, отдыхающих с ночи, и начинаем «укрепляться, укрепляться». Правда, не очень понятно, как выполнить приказ ротного, не нарушая другого его же приказа. Если не шататься по позициям, то чем укрепляться? Ведь все камни поблизости мы уже и так собрали, соорудив брустверы своих позиций и обложив возвышающийся в центре «Утес». Долбить каменистую, промерзшую землю, стараясь углубить окопы, почти бесполезно. Но слова замполита насчет «дожить до 21» засели в голове — и, видно, не только у меня. Все молча, исступленно долбят свои окопы до самой темноты. Ночью, против обыкновения, по одному-двое спать отправляем только молодых.
Не знаю, о чем думают, вглядываясь в эту тьму, парни. Наверное, все про те же слова замполита. Про ребят из первой роты, которым никогда уже не исполнится 21…
Первая рота реже ходила в горы. Обычной их работой в бригаде было «таскать» колонны. На это «мероприятие» периодически попадали по очереди и другие роты нашего и четвертого батальона, но первая рота ходила в составе сопровождения почти всегда.
Сопровождать колонны — занятие едва ли не более опасное, чем ходить в горы. Недаром при старом комбриге, Чижикове, говорят, было правило, что каждый, кто с апреля по октябрь отъездил пять колонн, представляется к медали. Может, и преувеличивала солдатская молва, но, во всяком случае, точно отражала, насколько это считалось опасным. Редко какая колонна проходила «зеленку» без обстрелов и подрывов. Одна знаменитая Мухамедка чего стоит: вспомнишь — вздрогнешь…
Так что лиха афганского ребята из первой роты, сопровождавшие колонны между Гардезом и Кабулом или Бараками, хлебали в полной мере. Но в горах нужны совсем другие навыки…
Почему на этот раз и их тоже решили отправить в горы — не знаю. Для многих, даже прослуживших по году, этот выход в горы был первым.
Пялясь в проклятую темень и дубея от холода, еще и еще раз перебираю в памяти все услышанное от ротного с замполитом. Первая рота сидит на соседней горке. Значит, спускались к броне той же дорогой, что и мы. Так, может, «духи» эти и вчера там сидели? Раз такие серьезные ребята, так вряд ли сразу бросились нападать, сначала понаблюдали.
Как ни холодно, а все равно зябко поеживаюсь еще и от мысли, что вчера за нами могли следить глаза выбиравших цель для нападения «духов».
В ту ночь, ночь после моего так и не отмеченного дня рождения, я не знал подробностей гибели ребят. Но и без этого навсегда остался во мне тот тоскливый ужас неизвестности. Мыслей о смерти семнадцати парней. И о том, что, возможно, сейчас эта смерть бродит где-то рядом с нами…
Вниз за сухпаем отправился взвод с приданными сапером и связистом. Все, как накануне у нас. Разница была только в том, что аккумуляторы у рации были севшими. И еще в том, что вниз спускался вместе с бойцами первой роты сидевший с ней до этого комбат. Был он мужик резкий и напористый. Во время спуска группа встретила «зеленых». Те сказали, что они здесь уже несколько часов и что все чисто.
То ли это подействовало на комбата, то ли сказалась его обычная напористость и желание поскорее оказаться после горки хоть в какой-то «цивилизации», в расположении бригады у подножия Нарая… Как бы там ни было, но как только бойцы забрали весь привезенный сухпай, комбат приказал броне трогаться. Никто не решился возражать, хотя по правилам броня должна была остаться прикрывать подъем группы. Но ведь «зеленые» сказали, что все чисто…
Двинулись назад. Через какое-то время встретили тех же «зеленых». «Все хорошо, шурави. Удачной дороги!»
Успокоенные «шурави» прошли еще метров десять. «Зеленые» скрылись с дорожки — и в тот же момент с обеих сторон по группе ударили почти в упор перекрестным огнем. Плотность огня и неожиданность нападения были такими, что почти никто не успел даже ответить. Все кончилось мгновенно. Так и легли все цепью, как шли.
«Духи» не особо спешили. Они же знали, что, в отличие от предыдущего дня, брони внизу нет и перестрелку никто не услышит.
Всех, кроме лейтенанта, добили разрывными в лицо. Собрали оружие. Всех раздели, опять же почему-то не тронув офицерский бушлат (вот откуда слова ротного про нашу форму…). Мусульманам отрезали «мужское достоинство».
Подробности случившегося на броне узнали лишь несколько часов спустя, когда туда добрались два чудом уцелевших солдатика первой роты. Чудом — потому что были они неопытными «шнурами», до того вообще в серьезных боевых не участвовавшими. Чудом — потому что нагруженные коробками сухпая шли в цепочке самыми последними. И когда началась стрельба, каким-то чудом сообразили, да не сообразили даже, а инстинктивно сориентировались, как нужно действовать. И действовали, как учили — один убегал, другой прикрывал. Так и ушли — то ли не заметили их «духи», то ли ввиду богатой добычи решили не тратить силы на мелочи.
…Тела погибших ребят, собранные у тропинки, привезли на броне, и несколько часов они лежали в ряд, обратив в небо изуродованные лица. То ли по глупости кто не досмотрел, то ли, наоборот, от большого ума решил «бдительность» таким образом усилить…
…Первую роту, потерявшую чуть ли не треть людей, в жуткой спешке заменили на третью… Комбата сразу же отстранили от командования, а потом просто перевели куда-то с понижением… Долго не знали, и что делать с двумя уцелевшими «шнурами» — то ли отдать под трибунал за дезертирство, то ли наградить. В результате решили просто оставить в покое.
И только целый ряд коек в палатке, заправленных по-белому и с лежащими на подушках беретами, еще некоторое время напоминал всем о случившемся. На них никто больше не спал…
Но ничего этого я не знаю ночью 26 января. Мне просто жутко от того, что вот так, в один день, не стало почти двадцати ребят, из которых кого-то я мог близко знать. Жутко, что день моего рождения стал днем их смерти. Что дембель, как оказалось, не так уж близок, как казалось мне еще сегодня утром. Что дожить до него не намного легче, чем мне казалось в этих же горах больше года назад. И нужно вглядываться в эту ночь — там смерть.
Вот мне и 20…
P/S
Вот мне и 40… Вроде полжизни прошло, а кажется — вчера все было. Нарай, сухпай, замполит; те слова, тот день, та ночь…
Не люблю свой день рождения. Да нет, не то чтобы не люблю… Просто плохо мне в этот день. Да нет, не то чтобы плохо… Тоскливо как-то, не по себе. От того, что нужно улыбаться, слушать поздравления, тосты. А в ушах все слова замполита:
«А чтобы 21 исполнилось, хочешь?»
Да хочу я, хочу! И исполнилось! И 21, и 31, и дальше, даст бог… Но каждый год в этот день в семнадцати семьях поминки…
Давно не справлял день рождения. Не хочу. Не могу. Не могу забыть. Не могу не вспоминать. Каждый раз 26 января у меня 1986 год.
«Укрепляться, укрепляться!..»
Расстраиваются родные, подкалывают друзья, мол, опять «зажал»… Ну как объяснишь… Вроде столько лет прошло — как объяснишь, что это не пройдет…
И ЭТО — НАВСЕГДА…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.