Июнь 1983

Июнь 1983

2 июня

Сегодня вернулся из Милана измотанный, измочаленный. Виделся с Аббадо и с Колей Двигубским. Кое-что придумали. Но я устал. Совершенно измучен. Квартиры нет, надо работать, решать что-то, что-то делать, а я ничего не делаю и жду чего-то.

Ольга сказала, что будет звонить Ростропович.

4 июня

Лара ездила с Франко в Сан Грегорио: там можно снять квартиру на время, пока будет строиться дом.

Работали с Двигубским, после чего он отправился в Париж, чтобы вернуться на следующей неделе. На следующей неделе (м. б.) начну переговоры с Ермашом. Правда сначала хочу переговорить с Ростроповичем.

5 июня

Очень устал: ездили за город к Анжеле. Она совершенно за наш план действий.

Хочет программировать наши события. У нее сейчас появилось двенадцать молодых людей от 13 до 20 лет — экстрасенсы, которые ее разыскали и хотят ее помощи. Они же связаны с инопланетянами и загадочным «Союзом 24-х» — вернее, Советом. Все это чистейшая фантастика, но Анжела говорит, что многое она проверяет и это оказывается правдой.

Сейчас нам надо переезжать. А затем звонить Ермашу и писать заявление в консульство.

6 июня

Сегодня были в S. Gregorio — смотрели квартиру. Тесновато, бедновато… Кухня очень маленькая. Но посмотрим, пообвыкнем.

Сегодня звонил Жиляев — хочет меня проводить к послу. Во всяком случае, говорит, что хочет. А мне хочется его, или их спросить:

— Что ж это вы нас на праздники не приглашаете?

— На просмотр «Ностальгии» тоже.

— Показываете фильм без переводчика, чтобы ваши зрители меньше поняли.

Меня бы пригласили, я бы объяснил, как его смотреть следует.

11 июня San Gregorio

8-го переехали в S. Gregorio с целью быть поближе к дому, который мы с Ларисой хотим купить, чтобы следить за ремонтом. Надеюсь, что мы (с помощью братьев Терилли, конечно) не прозеваем эту выгодную возможность. А то уже многие покупатели интересуются домом.

Это неотправленное письмо Ермашу (январь м-ц) и письмо, отправленное с Янковским из Канн:

«Председателю

Госкино СССР

Ф. Т. Ермашу

Уважаемый Филипп Тимофеевич!

Вынужден обратиться к Вам с этим письмом в связи с Вашим вызовом меня в Москву для переговоров. Хочу прояснить Вам некоторые вопросы, которые могут вызвать у Вас естественные беспокойства.

Прежде всего речь, видимо, пойдет об отмене тех съемок фильма „Ностальгия“, которые по первоначальному замыслу должны были происходить в Москве. Такие перемены „географии“ съемок фильма были связаны с урезанными экономическими возможностями финансирующих меня организаций, но они ни в коей мере не повлияют на выплату „Совинфильму“ всех тех денег, которые были оговорены в окончательном контракте.

В связи с отказом от съемок в Москве могут также возникать вопросы о характере тех перемен, которые в этой ситуации неизбежно возникли в сценарии фильма. Хочу заверить Вас со всей ответственностью и убежденностью, что как смысловая, так и идеологическая установка фильма „Ностальгия“ нисколько не переменилась в сравнении с той версией замысла фильма, которая Вам хорошо известна и Вами санкционирована к производству. Отказ от съемок в Москве лишает меня лишь одного — пейзажных зарисовок города. Но, смею Вас уверить, что не эти пейзажи суть драматургическая пружина действия фильма. Что же касается финальной сцены фильма — „Луна“ — то по давнишней договоренности все натурные съемки „Дома Горчакова“ должны были происходить в Италии в выстроенной декорации. Такие съемки уже действительно произведены и, надо сказать, вполне удовлетворительно. Во всяком случае, они не вызывают у меня никаких сомнений или опасений с точки зрения их соответствия моему замыслу, изложенному в известном Вам сценарии.

Вас, видимо, не должно огорчить, что в процессе работы над фильмом мною была выброшена сцена, цитатно заимствованная мною из „Преступления и наказания“ Достоевского. А за счет высвободившегося местя я сумел ввести линию духовного взаимодействия моего героя, советского человека, с т. н. „простыми“ людьми Италии. Эту функцию не могли вобрать в себя взаимоотношения моего героя с центральным женским персонажем картины. Доменико — новый персонаж фильма, о котором мы разговаривали с Вами в Риме, — как бы воплощает для моего героя образ протестующей Италии. Его нежелание, как теперь говорят, „интегрировать“ в современное ему капиталистическое общество, его протестанство, как мне кажется, и как Вы согласились со мною во время нашей беседы в Риме, — многообразит и углубит образ той Италии, которая предстает взору героя фильма „Ностальгия“…

Теперь хочу объяснить Вам, почему обращаюсь к Вам с этим письмом, а не лечу попросту в Москву, чтобы объясниться с Вами изустно. Тому есть несколько причин разного характера, но равно для меня важных в самый ответственный период завершения работы над фильмом.

Во-первых, должен Вам сказать, что производству картины сопутствует сложная экономическая и производственная атмосфера. Обстановка для меня крайне нервная и напряженная. Я вынужден следить буквально за каждым движением административной группы, которая готова завершить работу над фильмом в самые короткие сроки, даже если это понесет за собою существенные качественные потери для будущей картины. Как Вы понимаете, это намерение идет вразрез с моими собственными авторскими намерениями, от которых я никогда не отступал и не отступлю. Вы понимаете, что в такой ситуации выбиваться из ритма работы для меня совершенно немыслимо — тем более, что завершающий монтировочный период работы над фильмом всегда был для меня самым важным и напряженным временем работы. Я просто не могу позволить себе отвлекаться и рассредоточиваться в интересах наиболее полнокровного воплощения замысла, в котором, не сомневаюсь, заинтересованы и Вы тоже.

Во-вторых, приезд в Москву на два-три дня ставит меня перед необходимостью встречи меня с моим сыном, даже телефонные разговоры с которым в последние месяцы становятся для меня глубоко травмирующим фактом. Наше общение неизменно оканчивается его слезами, которые мне непросто переносить — шутка сказать, что нас разлучили с ним уже на год. Такая ситуация представлялась и представляется мне столь бессмысленно антигуманной, что нанести ему (да и себе) еще одну травму „молниеносностью“ нашего свидания кажется мне и вовсе недопустимым.

Сейчас я мечтаю только об одном — о завершении работы над фильмом. У меня нет ни сил, ни возможностей ни на другие, посторонние мысли, ни на другие дела. Кстати, мне делают целый ряд предложений для работы в кино, театре, так же, как и на педагогическом поприще, но я регулярно отказываюсь, ибо все мои мысли и чувства отданы сейчас фильму.

Поэтому еще раз прошу Вас понять меня в моем нежелании приехать сейчас в Москву. Это не каприз и не прихоть, а тяжелая необходимость теперешнего момента. Напротив, я очень прошу Вас, Филипп Тимофеевич, походатайствовать о пролонгации нашего (моего и Ларисы Павловны) срока пребывания в Италии до конца мая, т. к. в предусмотренные договором сроки (конец апреля) я не уложусь и не укладываюсь.

Еще раз повторяю Вам, что условия моей теперешней работы крайне тяжелы, но я не стану и не смогу поступиться качеством работы, чего бы это ни стоило. Надеюсь, Вы меня понимаете и окажете мне эту поддержку, на которую я всегда от Вас рассчитываю, чтобы я мог спокойно довести до конца работу над фильмом.

Должен сознаться Вам, что ко всему прочему, я еще очень неважно себя чувствую — и даже в этом смысле два перелета в несколько дней кажутся мне крайне тяжелыми.

14.1.83

Андрей Тарковский»

«19. V.1983 (Черновик)

Добрый день, Филипп Тимофеевич!

Вот и кончается моя „ностальгическая“ эпопея, причем очень неприятным образом: всему Каннскому фестивалю известно, что С. Ф. Бондарчук, объединившись с американским президентом жюри, вел яростную борьбу против фильма „Ностальгия“.

Все наши — работающие в Риме, такие, как Нарымов и приезжавшие туда по делам Костиков, Суриков и Мамилов — так настоятельно убеждали меня, что Ф. Т. Ермаш беседовал с С. Ф. Бондарчуком с тем, чтобы тот вел себя корректно и лояльно по отношению ко мне и моей (нашей, советской!) картине, представленной на фестивале, что задолго до Канна мне стало ясно, что против фильма готовится серьезная погромная акция.

Но, памятуя о том, что инициатива поездки в Канн с картиной была Вашей (за несколько дней до начала фестиваля я просил Сурикова уточнить по телефону из Рима Ваше отношение к моей поездке туда), мне было трудно себе вообразить, что меня обманывают, заманивая в Канн с тем, чтобы расправиться с фильмом, сделанным мной с единственным намерением рассказать о драме человека, оторванного от своей Родины. Я считал своим долгом сделать такую картину — ту, которую ждали от меня не только Вы, но и многие и многие советские зрители. И я сделал эту картину, несмотря на некоторое недовольство итальянцев образом той Италии, который возник в моем рассказе.

Вместо ожидаемой, нет-нет, не благодарности! уверяю Вас! (разве можно ждать от Вас благодарности!), я столкнулся с нечеловеческой ненавистью С. Ф. Вы скажете, что я ошибся в своем впечатлении. Но факт борьбы Бондарчука с „Ностальгией“ стал уже общеизвестен. И во-вторых, я видел лица С. Ф. и Скобцевой в день вручения мне призов.

Вы, конечно, знаете, что „Ностальгия“ получила их три. Два из которых чрезвычайно важны.

Вы помните историю с „Рублевым“, вошедшим в число 100 лучших фильмов всех времен и народов? Сейчас произошло что-то в духе Рублевской истории, только хуже, т. к. все это происходит на новом этапе и сегодня. Принесла советскому искусству травля этой картины пользу? Нет, никакой, кроме вреда.

Но тем не менее, я спешу поздравить Вас с победой (огромной победой! Вы, конечно, познакомитесь с прессой) советского киноискусства, хоть фильм и был сделан за рубежом. А может быть его особая заслуга именно в этом.

Завтра я возвращаюсь в Рим собирать чемоданы.

Конечно, мне не хватит нескольких дней на это, так как я должен получать окончательный расчет на телевидении (вторую половину денег), встретиться с послом.

Андрей Тарковский

PS: Я понимаю, что Вы никак не можете согласиться с тем, что я режиссер не самого последнего разбора, но что поделать — не могу же я из-за одного только чьего-то желания стать таковым — в такого превратиться. Не будем выдавать желаемое за действительное».

Снова будто бы возник министр, занимавшийся моим письмом к Пертини. Сказал, что будто бы «все сделано». В понедельник, кажется, можно будет выяснить, что именно сделано, чтобы я не выглядел идиотом при разговоре с Ермашом. Кстати, я, может быть, уже выглядел таким образом, когда виделся с послом и говорил насчет машины. Он спросил меня о планах в связи с Достоевским. Я ответил, что не уверен в Достоевском. Но почему — не объяснил, т. к. у посла было мало времени. А несколько дней тому назад наш консул будто бы спрашивал Лору Яблочкину о том, буду ли я ставить «Годунова». Очень страшно.

Мы оба (с Ларой) устали за эти дни и плохо себя чувствуем. Два или даже три дня не могли разобраться с ящиками и вещами. Завтра надо будет предпринять последние усилия. Пачифико (Pacifico) сегодня сказал, что при правильной организации, на которую уйдет не меньше месяца, можно сделать ремонт за два месяца. Значит:?15 июня — 15 июля — организация дела (контракты и проч.) и с 1 августа по 1 ноября (пусть 3 месяца) — ремонт.

Дай Бог сил и помоги!

13 июня

Вчера приезжал Франко и сказал, что надо покупать дом, иначе купит кто-то другой. Сразу следует заплатить 50 млн за дом, 2 млн — Pacifico за обмен земли и 7 млн налога за покупку. Подсчитаем: 58 млн. После оплаты останется — 48 млн внести к концу года, плюс — 30 млн за ремонт. Сейчас я расчитываю получить от А[нны]-Л[ены] — 45 млн и 30 млн от Тули = 75 млн. К концу осени Тули заплатит мне еще 20 млн, А.-Л. - 35 млн = 55 млн.

Итого от А.-Л. 75 млн

От Тули 50 млн

125 млн

Заплатить за дом: 58 млн

48 млн

30 млн

136 млн

Расплатившись за дом, не хватит 11 млн. Но есть надежда, что будут деньги за докум. фильмы. Сколько? «Гофман»? Блоки к/ф?

15 июня

Блок — 10 фильмов по 1 час 30 мин. х10 = 15 часов. Каждые 45 мин., сказал Франко, вернее каждый фильм по 45 мин. будет стоить от 10 до 15 млн, т. е. 250 млн. В М. блок будет стоить 75 млн.

Значит, заработок 175 млн = Франко -15, нам 80 и Т. - 80. Не знаю, что-то слишком хорошо… Что-то не верится.

Вчера заплатил 50 млн принцессе за домик.

Сегодня приезжает К[оля] Двигубский, и я еду в Рим с ним работать.

«Ностальгия» в Риме и Болонье собирает по максимуму. В Милане была пока только треть в первые два дня. Все безумно довольны. Американская фирма («Гранд Фильм») купила картину для американского проката.

Изя сказал, что разыщет мне самого крупного издателя в Германии для «Сопоставлений».

Вчера же разговаривал с Кау. Уже первая встреча с ней оказалась очень полезной. (Надо иностранные деньги класть в особое отделение банка, лучше в швейцарский.) Иначе я теряю на обмене.

16 июня

Написал письмо Ермашу, но еще не отправил. Подожду два дня результатов от министра.

Работал с Колей довольно неудачно. Совершенно запутался в возможностях перестройки.

Звонила Анна-Лена, сказала, что в шведских газетах сказано, что я сделаю фильм со шведами. Господи! Час от часу не легче!

А в доме должно быть, конечно, три этажа. Во втором и третьем вместе сейчас 4 + 1,5 потом.

19 июня

Решил написать, вернее, послать Ермашу два письма: одно по почте, другое (копию) через наших кого-нибудь. Сегодня говорил с Нарымовым.

Франко прислал мне Codice Fiscale[17]. Также soggiorno продлили нам до конца августа. Теперь — Москва и визы в Лондон (английские и итальянские) для поездки в «Covent-Garden».

21 июня

Вчера отправил письмо Ермашу, одну копию почтой. Другую оставил Нарымову. Он сказал, что для того, чтобы отправить письмо диппочтой, оно должно быть незапечатанным и иметь сопроводительную бумагу. Но в любом случае дойдет оно лишь к началу июля, т. е. поздно для меня. Я сказал Нарымову, что, если письмо будет прочтено, Ермаш будет недоволен, т. к. оно может его скомпрометировать в глазах свидетелей. Короче говоря, любопытство Нарымова таково сейчас, что он, конечно, письмо тут же вскрыл. И может быть, сообщил в Госкино (а в КГБ наверняка) о его содержании. Сейчас они примут решение, как со мной быть — а у них есть запас времени — на почту и на ответ.

Сейчас во временном смысле я в проигрыше. Позвонил Пио в пятницу, может быть, надо с ним встретиться с тем, чтобы поговорить о некоторых беспокоящих меня аспектах.

Ремо Терилли уже разговаривал с геометром коммуны, и ему кажется, что много можно добиться (в смысле строительства), правда, нам в любом случае стоит все поделить на два раза: из-за архитектурного плана террасы-кухни и из-за денег.

30 июня

Письмо, видимо, уже попало к Ермашу. Позвонил Нарымову, который почти не разговаривал со мной, т. е. говорил очень неохотно и адресовал меня к Жиляеву в посольство, как к человеку, который (намекнул он), видимо, в курсе дела. Жиляев захотел со мной встретиться в посольстве; я сказал, что лучше будет, если это произойдет в другом месте. Он настаивал. Я сказал, что завтра позвоню ему в 3.30 и скажу, где мы увидимся.

Надо где-нибудь в кафе. Завтра назначена встреча с министром обороны и Пио. Посоветуюсь с ними. Хочу показать письмо Жиляеву.