1979 год

1979 год

В последнюю неделю года уходящего и в первую неделю года наступившего Владимир Высоцкий был целиком поглощен совместной с драматургом Эдуардом Володарским работой над сценарием под названием «Каникулы после войны». Идея написания этого сценария целиком принадлежала Высоцкому, который однажды, встретившись с фронтовиком генералом Войтенко и наслушавшись его рассказов о злоключениях в побежденной Германии вместе с поляком и французом, решил создать на этой основе сценарий полнометражного фильма. За помощью Высоцкий обратился к маститому кинодраматургу и своему другу Эдуарду Володарскому. Работать они начали на даче Володарского, и работа эта забирала у обоих все силы. Кроме этого, Высоцкий успевал ежедневно ездить на репетиции и спектакли в театр.

Через пять дней кропотливого труда 87 страниц машинописного текста были написаны. Правда, с самого начала работы над этим сценарием Володарский предупреждал Высоцкого о том, что это произведение в Союзе — непроходное. Впоследствии так оно и оказалось: ни одна киностудия не решилась поставить фильм по этому сценарию. Тогда авторы его решили пробить свое предприятие на Западе. Марина Влади по своим каналам перевела текст на французский и показала его своим друзьям. Принципиальное согласие на участие в съемках подобного фильма дал Жерар Депардье. Польского героя согласился сыграть Даниэль Ольбрыхский. А воплотить на экране образ Войтенко должен был, естественно, сам Владимир Высоцкий. Дело было за продюсером, которого никак не могли найти.

Сценарий был переведен и на английский язык, и его судьбой решил заняться проживавший в США Михаил Барышников. Но в результате неаккуратного обращения с рукописью он ее попросту потерял.

В конце концов первоначальный пыл всех участников этой затеи иссяк, и дело было спущено на тормозах. Фильм так и не был снят, и лишь его сценарий появился на книжных прилавках страны, да и то после смерти Владимира Высоцкого, в 1988 году.

В середине января 1979 года Владимир Высоцкий по приглашению ряда американских колледжей улетает в десятидневную поездку в США и Канаду. Маршрут его гастрольной поездки весьма насыщен: Нью-Йорк (Бруклин колледж, Вайтмэн Холл, Куинс колледж, Голд Сентер), Бостон (Темпл Сентер, Охабет Шалом), Нью-Джерси (Хэмилтон Мидскул), Балтимор (Информационный центр), Филадельфия (1009 Анрах Авеню, Тиккет Информейшн Холл), Лос-Анджелес (Файярфэкс Хайскул), Торонто («Ин он зе Парк»), Детройт (Лазруп Хайскул) и, наконец, Чикаго (5959 Норт Шеридан Роад).

Если советские средства массовой информации по поводу этой поездки сохраняли гробовое молчание, то американская пресса уделила значительное место на своих страницах приезду «советского бунтаря». Более того, как только нога Высоцкого ступила на американскую землю, в нью-йоркском аэропорту толпы журналистов окружили плотным кольцом русского гостя. Всем хотелось услышать от бунтаря Высоцкого что-нибудь сенсационное по поводу «ужасного коммунистического режима». Но Высоцкий на все вопросы подобного содержания спокойно ответил: «Не думаете ли вы, что если у меня есть проблемы с моим правительством, то я приехал решать их здесь?»

Говорят, что когда отцу Владимира Высоцкого передали эти слова сына, он был искренне обрадован и горд. Ведь ему, отставному полковнику, директору московского почтово-телеграфного училища, так часто до этого приходилось давать объяснения высоким начальникам по поводу выходок собственного сына. Было дело, он и сам, не дожидаясь разносов свыше, написал письмо о безобразном поведении сына и отослал его в соответствующую инстанцию. Об этом случае вспоминал друг Владимира Высоцкого Артур Макаров: «Лишь однажды я видел слезы в глазах Высоцкого. Мы сидели у Гладкова-Прохоренко, Тарковский и я. Володя пришел позже… Чтобы рассказать, что отец написал на него письмо в соответствующую инстанцию. И, словно стыдясь минутной размягченности, крепко сжал мои руки: «Ты же знаешь, Артур, я совсем не такой слабый».

Марина Влади на страницах своих воспоминаний писала: «Всю свою жизнь ты разыгрываешь некое тихое помешательство, чтобы скрыть глубокий внутренний разлад. Ты каждый день маскировал отчаянье шутками… Твое мужество тем более велико, что никто тебя не поддерживает — твои близкие отказались от тебя, мучают тебя и предают. И твои стихи, полные скрытого смысла, здорово их раздражают».

Удивительно, но почти то же самое писала о своем муже — Олеге Дале — его жена Елизавета: «К моменту нашего знакомства в 1969 году Олег считал себя бродягой и дом не любил. Жилось ему дома трудно и неуютно. В семье его не понимали и не одобряли. Вообще он удивительным образом не походил ни на кого из родственников».

Воистину гениальные люди никогда не бывают понимаемы своими ближайшими родственниками!

Нежелание Высоцкого вступать в полемику с западными журналистами было продиктовано прежде всего тем, что он не хотел осложнять свои и без того сложные отношения с официальными советскими властями. Перспектива стать невозвращенцем Высоцкого не прельщала. Хотя, с другой стороны, в том же Нью-Йорке Высоцкий жил в доме не кого-нибудь, а самого Михаила Барышникова. Перед поездкой в Америку бдительные чекисты вызвали Высоцкого к себе и спросили: «Если вдруг вы встретитесь там с Барышниковым, то как будете себя вести?» «Так же, как в Ленинграде, он же мой друг», — ответил Высоцкий.

Год назад Владимир Высоцкий посвятил своему другу Михаилу Барышникову песню «Гранд-опера лишилась гранда».

Старавшийся на людях казаться бодрым и здоровым, наедине с собой Высоцкий по-прежнему терзался своим многолетним недугом. Даже в Америке он не мог долго находиться без привычного допинга. Встретившийся с ним у Михаила Барышникова Павел Леонидов вспоминал те январские дни:

«— Ты хочешь? — Володя идет куда-то в глубь квартиры.

— Я — не хочу, больше никогда не захочу, — говорю я, смотрю ему в спину и думаю, что часа через два-три он будет готов.

Слышу, как в коридорчике перед кухней открывается дверь холодильника, слышу позвякивание горлышка бутылки о стакан — руки трясутся, и бульканье жадное…

Володя сидит с закрытыми глазами и вслушивается в происходящее с ним.

— Тоска какая! — Он это простонал тихо-тихо. — Такая тоска, и от питья тоска, и от непитья тоска, зажигаюсь, только когда ночью нападу на новую песню. Даже петь становится неинтересно. Я Марину люблю… и не люблю, но не в том смысле, что не люблю, как это обычно бывает, а моя любовь к ней больше не спасает ни от чего, а раньше — спасала.

Сейчас — не за что ухватиться. Сыновья, и они не могут ничего изменить, знаешь, какая-то подвешенность на чем-то гнилом, на чем-то, что в любую секунду может оборваться, и ты грохнешься… Всмятку».

Гастроли Владимира Высоцкого по Америке завершились раньше положенного срока: 28 января услужливый работник советского посольства сообщил Высоцкому о том, что его гастроли в США закончены и обратный билет на родину ему уже куплен. Отменив шесть запланированных концертов, Высоцкий сел в самолет и улетел в Москву, заработав на 14 концертах 38 тысяч долларов. Правда, все эти деньги он отдал Марине Влади, в те же дни проходившей лечение в США.

Пока Владимир Высоцкий колесил по дорогам Америки и Канады, на его родине вокруг его имени сгущались тучи. В Театре на Таганке близилась дата премьеры спектакля «Преступление и наказание». Свидетель тех событий В. Смехов вспоминает: «В январе 1979 года, когда Володя продлил свое пребывание в США с концертами, а на Таганке без него «Преступление и наказание» уже шел на выпуск, меня вызвал Любимов. Разговор был тяжелый:

— Я прошу тебя, Вениамин, сегодня же возьми роль Свидригайлова и давай активно в нее входи…

— Как это? Володя приедет и…

— Не надо мне про Володю! Надоели его штучки и заграничные вояжи! Бери роль и работай!

…Я еле отговорился: сказал, что смогу глядеть в текст роли только тогда, когда смогу глядеть ему, Высоцкому, в глаза. При нем — это одно дело, а за его спиной — другое. На это было резко отвечено: мол, он же просил у меня твоего Воланда! На это я: да, но я плохо репетировал, и это было вначале, и вообще все об этом знали… Хотя, конечно, Юрий Петрович, если как человек я против, то как солдат я готов подчиниться приказу командира… Хитрость удалась, ибо покушаться на чужую свободу, видимо, не было в правилах создателя Таганки…»

В те же дни, когда Любимов готовил замену Высоцкого в спектакле по роману Ф. Достоевского, должна была решаться и судьба литературного альманаха «Метрополь», на страницах которого были представлены и поэтические произведения Владимира Высоцкого. 17 января Василий Аксенов и Виктор Ерофеев принесли копию сборника для обсуждения в Московскую писательскую организацию. Но не надо было быть большим знатоком нравов, что царили тогда в обществе, чтобы заранее предсказать реакцию высоких литературных начальников на инициативу нескольких литераторов издать собственными силами неподцензурный сборник. Естественным ответом на эту инициативу был категорический отказ.

Тогда, 25 января (в день рождения Владимира Высоцкого), Карл Профер в интервью радиостанции «Голос Америки» заявил, что оригинал сборника находится в его руках и принят к изданию в издательстве «Ардис Пресс». Это был откровенный вызов властям со стороны составителей сборника, и остаться без должного ответа эта акция никак не могла.

Руководитель московских писателей Феликс Кузнецов разродился статьей под названием «Конфуз с «Метрополем». Литые строки этой статьи должны были навсегда припечатать к позорному столбу литературных отщепенцев из «Метрополя».

«Так называемый альманах, в действительности сборник тенденциозно подобранных материалов и прежде всего — предисловие к нему.

Здесь нет и отзвука заботы о советской литературе, зато много неправды о ней.

Предисловие это, как подчеркнуто в нем, адресовано людям, не вполне знакомым с некоторыми особенностями нашей литературной «жизни». А особенности эти охарактеризованы так: «хроническая хвороба, которую можно определить как «боязнь литературы», «муторная инерция, которая вызывает состояние застойного, тихого перепуга», и как следствие — чуть ли не подпольное существование некоего «бездомного пласта литературы», «целого заповедного пласта отечественной словесности, обреченного на многолетние скитания и бездомность», который, как оказывается, и представляет указанный альманах…

Натуралистический взгляд на жизнь как на нечто низкое, отвратительное, беспощадно уродующее человеческую душу, взгляд через замочную скважину или отверстие ватерклозета сегодня, как известно, далеко не нов. Он широко прокламируется в современной «западной» литературе. При таком взгляде жизнь в литературе предстает соответствующей избранному углу зрения, облюбованной точке наблюдения. Именно такой, предельно жесткой, примитизированной, почти животной, лишенной всякой одухотворенности, каких бы то ни было нравственных начал, и предстает жизнь со страниц альманаха, — возьмем ли мы стилизованные под «блатной» фольклор песни В. Высоцкого, или стихотворные сочинения Е. Рейна, или безграмотные вирши Ю. Алешковского, исключенного из Союза писателей и уже выехавшего в Израиль».

Высоцкий прилетел из Америки в Москву в тот момент, когда скандал с «Метрополем» был только в самом начале и к участникам альманаха еще не успели применить меры «воспитательного» характера. Все это еще впереди, а пока Владимир Высоцкий дает несколько концертов в Москве и Дубне (3–11 февраля). 12 февраля в Театре на Таганке состоялась премьера «Преступления и наказания». В роли Свидригайлова — Владимир Высоцкий.

Говоря о своем герое, Высоцкий позднее объяснял: «Свидригайлов — человек уже оттуда, потусторонний такой господин. И даже у самого Достоевского написано в дневниках, что он должен выглядеть как привидение с того света, тем более что он все время ведет разговор о привидениях. Так что я знаю, как там, на том свете, в потустороннем мире, что там происходит. Поэтому у меня сейчас очень сильное потустороннее настроение…»

Откровенное признание Высоцкого о том, что он «знает, как там, на том свете», не может быть подвергнуто сомнению, так как за последние десять лет Владимир Высоцкий дважды находился в состоянии клинической смерти. Последний раз — через пять месяцев после премьеры «Преступления» во время гастролей по Средней Азии. Но об этом — разговор ниже.

Значительно позднее, уже после смерти Высоцкого, критики об этой его роли напишут, что роль эта будто рождала в нем какой-то очень личный внутренний отзвук, он все время как бы прислушивался к нему, поражаясь чему-то в себе самом, какой-то роковой связи между судьбой героя и судьбой собственной. «В этой роли так обнаженно, хотя вроде бы спрятано, прорвалась обостренная жажда жизни и трезвое до цинизма понимание слишком приблизившегося конца» (Р. Кречетова).

Жизнь тем временем идет своим чередом. В начале апреля Высоцкий и Влади отправляются в Западную Германию. Высоцкий, заработав во время гастролей в Америке и Канаде приличную сумму, покупает себе новый «шоколадный» «Мерседес». Это вторая машина подобной марки у Высоцкого, до этого он ездил на «Волге», «Жигулях», «БМВ». Но с тех пор, как в народе пошли разговоры о многочисленных «Мерседесах» в коллекции Леонида Брежнева, Высоцкий тоже решает не отставать от моды. Да и с практической стороны это выгодно: запчасти к этой машине можно легко найти и в Москве у немецких дипломатов, с которыми знаком Высоцкий.

Итак, новый «Мерседес» куплен, и Высоцкий и Влади возвращаются на нем в Москву. Марина Влади вспоминает: «Только что купленная «шоколадка» — спортивная и норовистая — везет нас из Германии в Москву… Мы едем со скоростью больше двухсот километров в час по немецким дорогам, проезжаем польскую границу, и ты с гордостью сообщаешь мне, что для Олимпийских игр строится дорога Брест — Москва: «Покончено наконец с той жуткой дорогой в ухабах и рытвинах. Теперь и у нас можно нестись на полной скорости».

27 апреля Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин, Леонид Филатов, Дмитрий Межевич и другие артисты Театра на Таганке приезжают в Ижевск, в котором дают несколько представлений спектакля «В поисках жанра». Администратор театра Валерий Янклович вспоминает: «Люди из Ижевска пришли ко мне в театр с просьбой посодействовать участию Любимова в их мероприятиях. В качестве режиссера, разумеется. (Высоцкий еще работал в театре, но был на грани ухода.) Петрович согласился. За постановку спектакля «В поисках жанра» на сцене Дворца спорта ему обещали 1200 рублей. Договорились, что Володя отработает в этом спектакле, а потом пять дней будет выступать один.

За эти одиночные концерты Высоцкому предложили весьма приличную по тем временам плату: триста рублей за концерт. Причем заранее оговаривалось, что если концерты не состоятся не по вине Высоцкого, деньги все равно будут ему выплачены. В Глазове, например, так и получилось. Народ из-за непогоды добраться туда не смог, но Высоцкому за сорванный концерт деньги заплатили».

К этому времени власти усилили давление на многих из тех, кто участвовал в составлении альманаха «Метрополь».

Не упустили они и Владимира Высоцкого. Вскоре после его отъезда из Ижевска органы БХСС завели на всех организаторов и участников концертов уголовные дела. Кое-кого даже арестовали. Для Высоцкого все это совпало с очередным обострением отношений в театре и с Мариной Влади. В отношениях с последней дело доходило до того, что впервые за эти шесть лет он мог не поехать в отпуск во Францию.

Именно тогда с Мариной Влади случилось несчастье, едва не стоившее ей жизни. Об этом случае рассказывает Н. Тамразов: «Работали в Глазове… Жили в каком-то партийном коттедже: двухэтажный роскошный особняк. Мы жили на втором этаже, заняли две спальни: шиковать так шиковать… Володя звонил Марине. Вначале ее не нашли: она была на съемках фильма «Багдадский вор»… Марина играла героиню, и когда она «летала» на ковре-самолете, вся эта конструкция рухнула. Она упала и разбилась.

Вечером сидим, ужинаем. А у Володи в Москве были девочки-телефонистки, которые ему помогали. Они нашли Марину в больнице, и Марина подробно рассказала, что и как… Как она летела вниз головой…

— Володя, только ты не волнуйся!

А Володя кричал:

— Я немедленно вылетаю!

Марина его успокаивала…»

В эти же самые дни готовилось его выступление в Политехническом музее в Москве. Все было уже заранее обговорено и даже отпечатаны афиши к выступлению. Утром Высоцкий отыграл в спектакле на Таганке, а вечером перед самым выступлением в Политехе узнал, что концерт отменен решением из Отдела культуры ЦК КПСС. Трудно объяснить, на что надеялся Высоцкий, рассчитывая выступить в здании, стоявшем напротив зданий ЦК КПСС и КГБ. 9–10 июня Высоцкий отыграл несколько концертов в Минске. Но последний его концерт был отменен, так как выяснилось, что администратор концертов попросту «химичил» с билетами: вместо положенных 50 копеек взимал со зрителей по два рубля пятьдесят копеек. Когда его уличили в этом, он, недолго думая, свалил все на Высоцкого, заявив, что все левые деньги отдавал ему. Возникло еще одно уголовное дело на Владимира Высоцкого. Правда, следователь оказался грамотным и быстро во всем разобрался. Но вся нервотрепка, связанная с этим, не проходила для Высоцкого даром.

После минских гастролей Высоцкий решил отдохнуть в Сочи, благо там находился и его друг Валерий Янклович. Но даже там по какому-то роковому стечению обстоятельств неприятности не оставляли его. В. Янклович вспоминает: «Возвращаемся в санаторий. А я жил в номере рядом с Алексидзе (он тогда был председателем Союза театральных деятелей Грузии). Он говорит:

— Вы знаете, к вам залезли воры.

— Как это залезли воры?

— А очень просто, через балкон.

Входим в номер. Украли зонт, Володины джинсы и куртку. Бритву «Филипс» почему-то оставили. А в куртке у него были паспорт, водительское удостоверение, другие документы, ключ от московской квартиры — в общем, все! Даже из Сочи не вылетишь, а он все же собрался лететь к Марине.

На следующее утро мы пошли в милицию. Начальника нет. Все стали глазеть на Высоцкого, это начало его раздражать… Пришел начальник, завел разговор о задержании какого-то барыги… Наконец дали нужную справку. Мы поехали в аэропорт за билетом. Возвращаемся в санаторий — лежат куртка и письмо на имя Высоцкого. Вскрываем письмо — оно примерно такого содержания: «Дорогой Владимир Семенович! Прости, не знали, чьи это вещи. К сожалению, джинсы мы уже продали. Возвращаем куртку и документы».

А я уже позвонил в Москву администратору, чтобы тот вызвал хорошего слесаря: надо было открыть Володину квартиру, а там был американский замок, который и взломать-то очень сложно».

Вернувшись в Москву, Высоцкий в начале июля все-таки улетает в Европу по маршруту Рим — Париж. 2 июля даже выступает в римском ресторане «Да Отелло». 14 июля он уже вновь в Москве, поет свои песни в МИНХе имени Плеханова. После этого летит с гастролями в Среднюю Азию по маршруту Заравшан — Учкудук — Навои. И эти гастроли едва не стоили ему жизни. Смерть вновь пришла за ним и опять, как и десять лет назад, ошиблась временем. Врач Анатолий Федотов, бывший в те дни рядом с Высоцким и вернувший его к жизни, вспоминает: «В июле он собирался на гастроли в Среднюю Азию. Я знал, что с ним едут Валера Янклович, Сева Абдулов, Володя Гольдман… Высоцкий собирает вещи, я стою рядом…

— Володя, а ты не хочешь взять меня с собой?

— Толян, с большим удовольствием! Почту за счастье.

Я как раз был в отпуске, и меня оформили артистом «Узбекконцерта»… В Бухаре он проснулся очень рано, часов, наверное, в шесть. И пошел на рынок, что-то там съел. Я тоже встаю рано. Вдруг прибегает Гольдман:

— Володе плохо!

Я — туда. Он абсолютно бледный: беспокойство, громадные зрачки. Клиника отравления, но не только пищевого. И на глазах ему становится все хуже и хуже.

А все стоят напуганные. Я закричал:

— Ребята, он же умирает!

Он успел сказать:

— Толя, спаси меня…

Сказал и упал.

Я успел ввести ему глюкозу, но диезинтоксикация не наступала. Остановилось дыхание, на сонной артерии нет пульсации. И полное отсутствие сердечной деятельности.

У меня был кофеин — ввел прямо в сердце. И стал делать искусственное дыхание: рот в рот. Абдулову показал, как делать массаж сердца. И, видимо, сердечная мышца возбудилась — сердце заработало. Минут через пять стали появляться самостоятельные дыхательные движения. Я с таким остервенением дышал за него, что он, когда пришел в себя, сказал:

— Я чувствовал, что моя грудная клетка расширяется — чуть не разрывается.

Это была самая настоящая клиническая смерть. Я был рядом, поэтому удалось его спасти. А стоило чуть-чуть опоздать — и я бы ничего не смог сделать.

Володя немного отошел и говорит:

— А концерт?

Я — ему:

— Нет, Володя, с таким сердечком и в таком состоянии твои концерты здесь закончены.

Написал записку, что делать, если приступ повторится, засунул в карман куртки. И в тот же день мы с ним улетели в Ташкент, а оттуда отправили его в Москву».

После этого случая врач прописал Высоцкому два месяца восстановительного отдыха. Но уже через месяц после случая в Бухаре Высоцкий летит в Минск с новыми концертами.

Вторая клиническая смерть Владимира Высоцкого случилась ровно за год до настоящей кончины. Поистине июль был роковым месяцем в судьбе Высоцкого: июль 1969-го… июль 1979-го… июль 1980-го… Как будто смерть гналась за ним по пятам, а он ускользал от нее, вырывался из ее цепких костлявых лап, чтобы в скором времени вновь попасть в них и опять из них вырваться. Ведь одних автомобильных катастроф, после которых он мог не выжить, на его веку было несколько.

Но июль 79-го, по всей видимости, впервые по-настоящему заставил Высоцкого почувствовать, что его гонки со смертью подходят к концу. После этого «хождения во смерть» и возвращения обратно Владимир Высоцкий часто повторял друзьям, что к жизни вернули другого человека. Вспомним его слова о Свидригайлове: «Так что я знаю, как там, на том свете, в потустороннем мире, что там происходит».

Это «сильное потустороннее настроение» преследовало Высоцкого и в другой его работе того года: в фильме Михаила Швейцера «Маленькие трагедии» Высоцкий играл Дон Гуана. И как писал один из критиков: «Дон Гуан Высоцкого вовсе не падок до веселья и любовных забав… Пройдя половину жизненного пути, познав немало побед, но и немало разочарований, гонимый за нарушение общественной морали властями и церковью, Дон Гуан не перестал предаваться ночным похождениям, подталкиваемый собственной славой и именем. Но он уже осознал, что преследует недостижимые цели и что его ждет глубокая душевная пустота. Вся роль Высоцкого — вдохновенно спетая песнь о жизни, любви и смерти».

Вспоминая Высоцкого тех дней, его лечащий врач Леонид Сульповар рассказывал: «В 1979 году мы сидели с ним в машине и часа полтора разговаривали. Его страшно угнетало болезненное состояние, он чувствовал, что уже не может творчески работать, что он теряет Марину. Он говорил обо всем, чего уже никогда не сможет вернуть в своей жизни…

К этому времени я уже знал о наркотиках. Володя говорил, что ощущает в себе два «я»: одно хочет работать, творить, любить — и второе, которое тянет его совсем в другую сторону, в пропасть безысходности. Он метался из одной стороны в другую. Два раздирающих начала делали его жизнь страшной и невыносимой…»

Меня опять ударило в озноб,

Грохочет сердце, словно в бочке камень, —

Во мне живет мохнатый злобный жлоб

С мозолистыми цепкими руками.

Когда, мою заметив маету,

Друзья бормочут: «Снова загуляет», —

Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!

Он кислород вместо меня хватает.

Он не двойник и не второе «я» —

Все объясненья выглядят дурацки, —

Он плоть и кровь, дурная кровь моя, —

Такое не приснится и Стругацким.

Он ждет, когда закончу свой виток —

Моей рукою выведет он строчку, —

И стану я расчетлив и жесток,

И всех продам — гуртом и в одиночку.

Я оправданья вовсе не ищу —

Пусть жизнь уходит, ускользает, тает —

Но я себе мгновенья не прощу —

Когда он вдруг меня одолевает.

Но я собрал еще остаток сил, —

Теперь его не вывезет кривая:

Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —

Пусть жрет, пусть сдохнет, я перехитрил!

(1979)

Л. Сульповар: «Болезнь Высоцкого к этому времени зашла уже очень далеко… Наркотики — для меня были очень грустным открытием — с наркотиками бороться куда трудней.

Доз я не знал. Хотя слышал, что они были совершенно фантастическими! Мы с Володей об этом никогда не говорили. Но отказ от них мог привести к смерти — вот как далеко уже зашла болезнь. Абстинентный синдром. Это трудно себе представить, как мучаются люди. Страдает все, весь организм. Но Высоцкий боролся. У него в последнее время был такой настрой: или вылечиться, или — умереть. Дальше так он существовать уже не мог. И откровенно говорил об этом…

И я начал искать, что еще можно сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился. И у меня была большая надежда — и я Володю в этом убедил, — что мы выведем его из этого состояния. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию, но… То не было абсорбента, то ребята выезжали в другие города. А Володя ждал, каждый день звонил: «Ну, где? Ну, когда?» И наконец мы это сделали. Я пришел к нему, посмотрел — и понял, что мы ничего не добились. Тогда мы думали, что гемосорбция поможет снять интоксикацию, абстинентный синдром. Но теперь ясно, что это не является стопроцентной гарантией…

Поэтому я так расстроился, когда после гемосорбции посмотрел ему в глаза. Хотя сам Володя говорил:

— Все нормально. Все хорошо.

Но я-то вижу. По-моему, это был последний удар. Рухнула последняя надежда. А ведь мы так его настроили. «Это гарантия!»

…Я от суда скрываться не намерен,

Коль призовут — отвечу на вопрос.

Я до секунд всю жизнь свою измерил

И худо-бедно, но тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо и что свято, —

Я понял это все-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята. —

Мне выбора, по счастью, не дано.

(1979)

Будучи уже серьезно болен, Высоцкий летом того года закончит работу над ролью капитана Жеглова в фильме Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя». В один из тех дней Высоцкого встретил его друг и участник работы над этим же фильмом Олег Савосин. Он вспоминает: «Я закончил эпизод в фильме «Место встречи изменить нельзя», почти всю ночь мы не спали, — а утром должен был лететь в Москву. И примерно в это же время прилетел Володя вместе с Аркадием Свидерским (тоже снимался в этом фильме). Они вышли из самолета и идут мне навстречу. И я взял и схватил его в охапку, даже приподнял немного…

— Да ты что, очумел! Мне же больно!

Володя буквально закричал на меня, а я же не знал, что он болен: никто и никогда не говорил мне об этом, а сам он все время скрывал. Я поставил его на землю:

— Извини, Володя, — я не знал.

И вся наша встреча была испорчена…»

Надо сказать, что в период работы над этой ролью больное тело Владимира Высоцкого «терзали» не только друзья, но и всякие экзальтированные поклонники, которые после этого даже не извинялись. Подобный эпизод произошел на одной из улиц Москвы, где снимался очередной эпизод фильма. Одна из женщин, стоявших вокруг съемочной площадки, внезапно выскочила из толпы и, подбежав к ничего не подозревающему Высоцкому, укусила его за руку. Высоцкий от боли вскрикнул, да так громко, что на этот крик сбежалась чуть ли не вся съемочная площадка, которая и помогла ему отцепить от себя ненормальную поклонницу. С того дня места, где проходили съемки, окружались милицейскими кордонами, а сам Высоцкий в перерывах между съемками отдыхал в милицейской машине.

Летом 1979 года у В. Высоцкого, кажется, появляется реальная возможность в качестве режиссера-постановщика снять художественный фильм «Зеленый фургон». И. Шевцов вспоминает:

«Владимир Семенович, у меня есть предложение… — говорю не торопясь, представляя себе, как он нетерпеливо держит трубку, готовый швырнуть ее на рычаг, — в Одессе должен сниматься «Зеленый фургон» по моему сценарию. Это…

Коротко пересказываю, он терпеливо слушает.

— Там будет несколько песен. Можно на вас рассчитывать?

И вдруг — полная неожиданность:

— Почему же только песни? Я с удовольствием и сам снял бы эту картину.

— Как? Режиссером-постановщиком?

— Ну да! Я эту книжку знаю, люблю… Несколько лет назад на радио была постановка, я участвовал… А почему «Зеленый фургон»? Ведь уже была картина?

— В том-то и дело, что была, — я, конечно, зачастил, «зашестерил» в предвкушении неожиданной удачи, — так она была двадцать лет назад (на самом деле — поменьше), снимал ее Габай, а он уехал.

— А что? Это заманчиво.

— И вы готовы на полтора-два года уйти из театра?

— Готов.

— А поехать в Одессу?

— Да, готов, готов!..

— Владимир Семенович, случай неординарный, но давайте пробовать.

— Нет! Я никого ни о чем просить не буду. Сейчас, после картины («Место встречи» к этому времени уже сняли), они ко мне хорошо относятся, но я — просить не буду!

— Так давайте я начну!

— Вот и начинайте! Получится — я готов. Договорились, Игорь?

— Договорились.

— Ну, звоните».

Но после этого столь многообещающего разговора пройдет еще несколько долгих месяцев, прежде чем идея с режиссерством В. Высоцкого начнет реально воплощаться в действительность.

Между тем скандал вокруг альманаха «Метрополь» не утихал. В мае журнал «Советская литература на иностранных языках» опубликовал на английском языке перепечатку статьи «Мнение писателей о «Метрополе»: порнография духа». Из газеты «Московский литератор». В начале августа пять известных американских писателей — Э. Олби, А. Миллер, Дж. Апдайк, К. Воннегут и У. Стайрон — направили в Московскую писательскую организацию телеграмму протеста по поводу запрещения альманаха и тех репрессивных акций, которые имели место в отношении составителей и участников альманаха, стремившихся получить разрешение на публикацию антологии, минуя цензуру. 12 августа эту телеграмму на своих страницах опубликовала газета «Нью-Йорк таймс». 22 августа из Московской писательской организации был послан ответ американским коллегам. В сентябре этот ответ, в несколько сокращенном виде, был опубликован в «Нью-Йорк таймс».

«Но мы верим, — писали в своем письме московские писатели, — что те глубокие и органические связи, которые связывают подлинных писателей с родной литературой и родной землей, неразрывны.

Эти надежды распространяются и на начинающих литераторов В. Ерофеева и Е. Попова. Секретариат правления Союза писателей РСФСР, как вы правильно заметили, «приостановил» окончательное решение о приеме их в Союз писателей СССР. Но, простите, прием в Союз писателей — это уж настолько внутреннее дело нашего творческого союза, что мы просим дать ему возможность самому определять степень зрелости и творческого потенциала каждого писателя».

В это самое время на имя Владимира Высоцкого из Ижевска приходят повестки: немедленно явиться для дачи показаний в связи с незаконными заработками во время апрельских концертов. Но Высоцкий, вместо того чтобы ехать в Ижевск, в начале сентября вместе с Театром на Таганке отправляется на гастроли в Тбилиси. Вспоминает В. Янклович: «Планировались выступления Высоцкого в спектакле «В поисках жанра» вместе с Золотухиным, Филатовым, Межевичем. В течение пяти дней по два спектакля во Дворце спорта, а уже потом начинались официальные гастроли Театра на Таганке.

Мы приезжаем, и неожиданно выясняется, что зритель во Дворец спорта не идет. Все билеты на «Мастера и Маргариту», на «Гамлета» давно проданы, а на «Поиски жанра» (практически на Высоцкого) — никаких аншлагов. Вместо десяти спектаклей прошло всего пять. А вот на концертах в институтах и других залах были битковые сборы. Это несколько приободрило Володю, а то он очень переживал… И только позже мы узнали, что тбилисцы вообще не любят ходить в свой Дворец спорта…»

Нервы Высоцкого в те дни были на пределе. Не дождавшись конца гастролей театра, он ночью внезапно срывается из гостиницы и уезжает в Москву. Но там его ждут новые повестки от ижевских следователей, в Ижевске уже назначена дата суда, и требуется присутствие на нем и Высоцкого. Но по совету знакомого юриста Высоцкий и на этот раз остается в Москве.

И вновь — обострение болезни, новые уходы «в пике до чертиков».

Слева бесы, справа бесы.

Нет, по новой мне налей!

Эти с нар, а те из кресел, —

Не поймешь, какие злей.

(1979)

Эдит Пиаф, сама много раз переживавшая подобное состояние, в своих воспоминаниях писала: «В течение сорока восьми часов я не переставая выла, билась на постели в белой горячке, я видела вокруг себя кишащую толпу гномов в белых халатах, с громадными ухмыляющимися лицами, а прямо перед собой — огромного хирурга.

Гномы и хирург потрясали надо мной кулаками, а потом начинали меня бить. В этот момент я от страха приходила в себя, и видение исчезало на несколько секунд.

Потом кошмар начинался снова. Вновь появлялись гномы и доктор, они проклинали меня, бранились, грозили кулаками… И каждый раз, стоило мне только закрыть глаза, я начинала видеть их…»

Коллега Владимира Высоцкого по театру И. Дыховичный высказался на этот счет кратко: «В последний год или полтора это была жизнь в аду. В аду, который я не пожелал бы ни одному своему врагу».

В периоды затишья, когда Высоцкий приходил в себя, он вспоминал о своих близких.

Его вторая жена Л. Абрамова рассказывает: «Володя позвал меня к себе на Малую Грузинскую. Я там была один-единственный раз. А до этого Володя встретился с ребятами, и что-то его обеспокоило. Аркаша уже перешел в 10-й, Никита в 9-й класс…

Все, что он мне тогда сказал, можно уложить в одно предложение… Куда бы ребята ни захотели поступить — хоть в литинститут или в военную академию, — куда угодно, он это сделает. Но ему тогда хотелось, чтобы Аркаша пошел в геолого-разведочный институт, а Никита — в институт военных переводчиков. Еще его беспокоило, какие у них друзья… А не пьют ли они? Нет ли у них каких-то рискованных друзей? А я с ним немножко невпопад общалась: его беспокоили дети, а я только о нем думала. И ничего умного и связного про ребят я ему не сказала.

И тревожно было, — почему-то очень много замков в квартире… И как-то уж очень он меня убеждал, что у него здоровый, совершенно молодой организм: в Штатах так тщательно его обследовали, просветили все на свете. Как будто ему двадцать лет… Он меня в этом убеждал, а мне совсем наоборот показалось. И мрачен он был, вот я и испугалась».

Будучи с детских лет веселым, легким на подъем человеком, душой любой компании, Высоцкий к концу жизни очень изменился, и не в лучшую сторону. Непростая судьба и многолетний тяжкий недуг сделали свое дело. Олег Савосин вспоминал: «Мы встречались, разговаривали, вспоминали. Но Володя часто был усталый, мрачный, раздражительный. Он к тому времени здорово изменился — мне показалось, что он очень сдал. Он выглядел старше своих лет, часто плохо себя чувствовал. Даже характер у него изменился: появились какие-то другие черты. Прежняя его веселость бывала уже очень редко».

«Но с годами тот, который был способен на всевозможные эскапады, розыгрыши, шутки, уступал место человеку необщительному, замкнутому, сдержанному. Круг друзей и знакомых заметно сужался, лишь к немногим близким ему по «группе крови» людям сохранял он дружеское расположение. Однако общаться даже с ними становилось мучительно — чем дальше, тем больше: и нехватка времени, и отсутствие радостей, а делиться неприятностями не хотелось — у всех их было предостаточно. Потому-то желания «почудить» хватало с некоторых пор только для дома».

Слова эти, сказанные Н. Галаджевой про Олега Даля, вполне могут быть отнесены и к Владимиру Высоцкому последних лет жизни. И вновь поражаешься, как много общего в судьбе этих двух, совершенно разных по характеру, людей.

Мне скулы от досады сводит:

Мне кажется который год,

Что там, где я, — там жизнь проходит,

А там, где нет меня, — идет.

А дальше — больше — каждый день я

Стал слышать злые голоса:

«Где ты — там только наважденье,

Где нет тебя — все чудеса.

Ты только ждешь и догоняешь,

Врешь и боишься не успеть,

Смеешься меньше ты, и, знаешь,

Ты стал разучиваться петь!

Как дым твои ресурсы тают,

И сам швыряешь все подряд.

Зачем? Где ты, там не летают,

А там, где нет тебя, парят.

Я верю крику, вою, лаю,

Но все-таки друзей любя,

Дразнить врагов я не кончаю,

С собой в побеге от стыда, —

Я каждый день хочу отсюда

Сбежать куда-нибудь туда…

Хоть все пропой, протарабань я,

Хоть всем хоть голым покажись —

Пустое все, — здесь прозябанье,

А где-то там такая жизнь!

Фартило мне, земля вертелась.

И, взявши пары три белья,

Я — шасть — и там. Но вмиг хотелось

Назад, откуда прибыл я.

(1979)

Осенью 1979 года на телевизионных экранах страны прошла премьера пятисерийного фильма «Место встречи изменить нельзя». За многие годы страна не знала такой телевизионной премьеры: улицы городов буквально вымирали во время показа очередной серии. Люди упивались неотразимым Глебом Жегловым в исполнении Владимира Высоцкого. Даже дружная армия кинокритиков впервые за долгие годы благожелательно отозвалась об очередной роли Владимира Высоцкого. В хор этих голосов включилась даже антитаганковская «Литературная газета», поместившая 27 ноября на своих страницах статью Ольги Чайковской с похвалой в адрес фильма. 29 ноября, после месячного перерыва, Высоцкий возобновляет свою концертную деятельность концертом в московской библиотеке № 60. Затем улетает в Канаду и 4 ноября уже выступает с концертом в Торонто. В этом году он даст около ста концертов в различных городах Союза и за рубежом. Сил на то, чтобы повторить прошлогодний рекорд (150 концертов), уже не остается. Количество произведений, созданных в этом году, колеблется в пределах 25. Веселых, жизнерадостных, полных едкой сатиры и юмора произведений среди них почти нет.

Смеешься меньше ты, и, знаешь,

Ты стал разучиваться петь!

В середине декабря вновь дает о себе знать сценарист с Одесской киностудии Игорь Шевцов, предложивший летом этого года В. Высоцкому совместно работать над картиной «Зеленый фургон». В середине декабря И. Шевцов вернулся из Крыма и в Москве встретился с В. Высоцким. К этому времени было уже получено окончательное разрешение Одесской киностудии на то, чтобы режиссером картины был В. Высоцкий. И вот после этого И. Шевцов и В. Высоцкий, на квартире последнего, приступают к совместной работе над сценарием. И. Шевцов вспоминает:

«В последнюю неделю декабря мы встречались почти ежедневно. Вечером я приезжал к нему на Малую Грузинскую. У Володи всегда были люди. Всегда шум, гам. Он то играл спектакли, то уезжал на концерт, а потом, наговорившись, накричавшись вдоволь, все понемногу расходились, и мы начинали работать. Уже наступала поздняя ночь.

Он говорил, фантазировал. Однажды наговорил целую кассету, я с ним спорил, мы страшно, по-черному, матерились, а потом сломался диктофон. Жалко, если он стер кассету. Я же дома только расшифровал ее для работы. Там был его живой голос, темперамент — и это звучало убедительно, а втолкать все это в сценарий никак не удавалось. Он фантазировал, разрывал сюжет, активно проигрывал роли разных персонажей, сыпал одесско-еврейским жаргоном и при этом почему-то все время называл одного из героев, начальника оперативной части угрозыска (сокращенно начоперот), — начапортом. Все, что было можно, я сначала старался втискивать в сценарий, но возникали противоречия, нелепости в тексте, и я… терялся.

Приближался Новый год, Володя собирался ехать на дачу, где сидела Марина, и — «там мы все сделаем». Я не знаю точно, была ли там Марина, но он так говорил. И я к нему на дачу в Пахру так и не выбрался — заболел гриппом…

Дальше трудно восстановить в деталях, как мы работали, но несколько длинных ночных разговоров пока еще в памяти, отчетливо вижу «картину» — так фрагментами и передаю.

Глубокая ночь. Володя угомонился и пошел к себе спать. Я остаюсь за письменным «таировским» столом в кабинете, записываю. Через час-полтора он вдруг заходит:

— Ну как?

— Да вот — пишу.

Видно, что ему не спится. А мне, конечно, болтать с ним куда интереснее, чем писать сценарий. Я подбрасываю ветки в костер:

— Володь, а зачем тебе это кино вообще? При том бардаке, который там сейчас, ты же просто утонешь в путине.

— Знаешь, а мне надо!

— Ты пишешь прекрасные вещи. Есть просто гениальные. — Я не хочу льстить, но и не сказать, что так думаю, не могу, раз уж поехало.

Он усмехается, и в этой усмешке вдруг видно что-то… не знаю… незащищенность какая-то… неуверенность…

— Я давно удивлялся, Володя, твоей рифме. Кажется, Брюсов утверждал, что трехсложная рифма в русском языке — редкость, а у тебя — сплошь и рядом.

— Я почти времени на это не трачу. Проглядел «Словарь русских рифм» (я о таком словаре не знал) — там для меня мало нового. Но дело не в этом. Мне нужно менять поле… Актерство, лицедейство — это я не люблю. Ненавижу!!! — это вдруг прозвучало так страстно, что я удивился».

Между тем подходят к концу 70-е. Кажется, что уже ничто не сможет разбудить эту некогда великую державу. Булат Окуджава пишет свою знаменитую «Римскую империю времен упадка»:

Римская империя времен упадка

сохраняла видимость твердого порядка:

цезарь был на месте, соратники рядом,

жизнь была прекрасна, судя по докладам…

Римляне империи времени упадка

ели, что достанут, напивались гадко,

а с похмелья каждый на рассол был падок…

Видимо, не знали, что у них упадок…

В июне Леонид Брежнев и Джеймс Картер в Вене подписали Договор ОСВ-2. Советский руководитель выглядел весьма плохо: весь мир обошли фотографии, где его буквально на руках несут дюжие телохранители. Тем временем во Франции и в Японии выходит в свет его трилогия: «Малая земля», «Возрождение», «Целина». Вдобавок к этому и «Страницы жизни». По центральному советскому телевидению Вячеслав Тихонов с упоением читает «Малую землю» и «Возрождение».

17 января в Москве, всеми забытый, в возрасте 55 лет скончался известный советский киноартист Валентин Зубков, блиставший в 50–60-х годах в таких фильмах, как «Летят журавли», «Иваново детство», «Евдокия» и др. 12 апреля в Киеве в автомобильной катастрофе трагически погиб 50-летний замечательный советский актер и режиссер Леонид Быков, навсегда оставшийся в живых в «Алешкиной любви», «Максиме Перепелице», «В бой идут одни старики», «Аты-баты, шли солдаты».

Породив неимоверное количество слухов, навсегда уехал в США киноартист Савелий Крамаров. И чего только о нем не говорили: и что наследство огромное получил, и что Родину из-за него продал. На самом деле Крамаров уехал из Союза почти налегке: оставив московской синагоге все свои сбережения и прихватив с собой лишь два полупустых чемодана.

На экраны страны в тот год выходят новые фильмы: «Москва слезам не верит» (побил все рекорды посещаемости!), «Пираты XX века» (на 2-м месте после «Москвы»), «Сибириада», «Вкус хлеба», «Осенний марафон», «Несколько дней из жизни Обломова». В ноябре этого года, когда неугомонные следователи из Ижевска пытались уличить Владимира Высоцкого в незаконно полученных за концерты деньгах и слали ему повестки в Москву, грозя арестом, в это самое время антикварные ценности на сумму 248,8 тысячи рублей, являвшиеся вещественными доказательствами по уголовному делу валютчика М. С. Акопяна, были перевезены на квартиру министра внутренних дел СССР Николая Щелокова на улицу Герцена с его дачи в Серебряном Бору и заняли достойное место в его частной коллекции.

А мы живем в мертвящей пустоте, —

Попробуй надави — так брызнет гноем, —

И страх мертвящий заглушаем воем —

И те, что первые, и люди, что в хвосте

И обязательные жертвоприношенья,

Отцами нашими воспетые не раз,

Печать поставили на наше поколенье —

Лишили разума, и памяти, и глаз

(1979)

В декабре Высоцкого сразил новый сердечный приступ. Вновь, как и в прошлом году, он отправился в свою поликлинику. Кардиограмма показала предынфарктное состояние. Врачом ему был предписан немедленный отпуск и лечение. Придя домой и бросив выписку врача в стол, Высоцкий через несколько дней о ней забыл.

27 декабря 1979 года советские войска пересекли государственную границу Республики Афганистан, вызвав этим бурю возмущения во всем мире. Тут же последовало американское торговое эмбарго против СССР и решение бойкотировать Олимпийские игры в Москве. Афганская акция была задумана и блестяще проведена с подачи Юрия Андропова, обеспокоенного наметившейся после июньской встречи Брежнева и Картера в Вене разрядкой отношений между Советским Союзом и США. К этому времени Юрий Андропов обрел реальную власть в Политбюро, убрав из него Николая Подгорного (в октябре 1977-го) и лишив фактической власти Алексея Косыгина. До восшествия Андропова на престол оставалось без малого три года. Большинство советских людей встретили весть о вторжении в Афганистан без особого энтузиазма, но и без особой боли. Помогать голодающим в Африке или нуждающимся в нашей помощи тем же афганцам мы считали делом хоть и хлопотным, но нужным. В среде же особ высокопоставленных и обладавших большей информацией о реальном положении вещей реакция на это событие была не столь простой и однозначной.

За несколько дней до вторжения на собственной квартире покончил жизнь самоубийством заместитель министра внутренних дел СССР генерал-лейтенант Виктор Папутин. В этом году это было уже второе самоубийство в среде высокопоставленных работников МВД. Первым пустил себе пулю в голову 19 апреля затравленный Щелоковым генерал-лейтенант С. М. Крылов, начальник Академии МВД. С этим человеком В. Высоцкий дружил и в трудную минуту всегда мог рассчитывать на его поддержку. Когда С. М. Крылов покончил с собой, В. Высоцкий был в Москве (он только-только вернулся из Германии), и эта смерть его потрясла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.