От автора
От автора
Наверное, в сто первый раз, с тех пор как я уехал отсюда на отдаленную окраину Москвы, ноги вновь несут меня в эти места. Станция метро «Курская», длинный подземный переход, и вот она — родная, незабываемая улица Казакова, старожилам Москвы больше известная как Гороховская. Здесь я родился, здесь прошло мое детство. Если, выйдя из подземного перехода, дойти до развилки дороги у Театра имени Гоголя и Института землеустройства, а затем по правой стороне улицы пройти еще метров сто пятьдесят, то за металлической оградой можно увидеть фасад знаменитого дворца графа Алексея Разумовского, а на другой стороне улицы ваши глаза безразлично скользнут по большому пустырю, который некогда мы гордо именовали — «наш двор». На том месте, где сегодня разбита детская площадка, и стоял мой двухэтажный, много повидавший за сто с лишним лет дом.
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном…
Мои же, только не семнадцать, а пятнадцать мальчишеских лет, прошли здесь, на Казаковке. Летом мы гоняли в футбол, играли в «казаков-разбойников», в лапту и «расшибалочку» на те деньги, что выдавались нам родителями на кино и мороженое. Зимой пустырь заливался водой из ведери служил отличным местом для хоккейных баталий; из снега строилась настоящая снежная крепость, которая затем нами же по нескольку раз в день подвергалась азартному штурму.
Теперь же ни в одном московском дворе, будь то центр города или его окраина, нет ни тех игр, в которые мы когда-то играли, ни тех крепостей, которые мы когда-то строили.
Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь не верь…
Вглядываясь назад, порой поражаешься тому, как много событий и впечатлений смогли вместить в себя те годы. Так много друзей и знакомых подарил мне наш двор, из которых кто-то уже погиб, кто-то спился, кто-то угодил в тюрьму, но большинство разлетелись в разные края, и теперь вряд ли судьба когда-нибудь сведет нас всех вместе… Поэтому любая весточка из тех времен (будь то показ по телевидению «Неуловимых мстителей» или песни «Битлз») сразу переносит меня в мой родной двор, к моим друзьям.
Но самой, пожалуй, крепкой связующей нитью с тем временем для меня навсегда останется Владимир Высоцкий, его голос, его песни, его судьба. Я впервые услышал о нем году в 68—69-м, когда ребята постарше вовсю мусолили сплетни о том, как он сидел за изнасилование, как он беспробудно пьет и классно играет на гитаре. Причем говорилось это с таким восторгом и завистью, что не влюбиться в этого человека было невозможно. Вскоре я услышал и песни Высоцкого, среди которых сразу запомнились «На нейтральной полосе» и «В королевстве, где все тихо и складно».
Мы не были шпаной в том смысле, как это понимают все. Истинная шпана нашего района в основном группировалась возле сада имени Баумана и в Сыромятниках, и верховодили ею весьма сомнительные личности с не одной судимостью за плечами. Мы же были просто дворовой шантрапой, которую до серьезных дел и разборок никогда не допускали, да и сами мы вряд ли бы когда согласились в них участвовать. И хотя в душе каждый из нас опасался встреч с настоящей шпаной, в то же время нас почему-то необъяснимо тянуло к этим ребятам, мы тайно завидовали их смелости, риску и силе. Может быть, поэтому мы и не знали ничего о песнях Булата Окуджавы, так как единственным человеком, кто пел тогда нашим дворовым языком, был Владимир Высоцкий.
Уже потом, много лет спустя, повзрослев и собрав о Владимире Высоцком массу всевозможного устного и печатного материала, я старался понять: почему он так сильно пил, чего ему не хватало в жизни? Почему из молодого человека, когда-то принявшего в компании стакан вина, получился законченный алкоголик?
…никто не гибнет зря.
Так лучше, чем от водки и от простуд…
Так пел Владимир Высоцкий за четырнадцать лет до своей смерти. Он не желал себе гибели от водки, но все равно пил, с каждым годом уходя «в пике» все сильнее и сильнее. Его никогда не признавали официальные власти, но в народе любовь к нему была безгранична. Но даже эта любовь и слава не смогли удержать его от гибели. И кто знает, может быть, смерть эта, ставшая для миллионов людей трагедией, для самого Владимира Высоцкого была избавлением от одному ему известных мук и терзаний.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.