Г. Смирнов ДВОЙНОЙ РЕЙС
Г. Смирнов
ДВОЙНОЙ РЕЙС
I
Капитан Стасов бросил короткий взгляд на оперуполномоченного Ахметова.
— Слыхал? Ночью совершен вооруженный налет на магазин Бобровского совхоза. Сторожа обезоружили, магазин ограбили.
Стасов тяжело поднялся из-за стола, кашлянул и выжидательно посмотрел на Ахметова.
— Вот так-то. Готовьте оперативную сумку и машину. Я свяжусь с Павлодаром, доложу в райком и прокурору.
Сборы были короткие.
Слева на всем пути петлял Иртыш. Усиливался ветер. По широкому полотну шоссе вместе с песком шуршал мелкий гравий.
— Ну и погодка, — заметил Ахметов, глубже натягивая на уши цигейковую шапку.
— Очень некстати, — дернув плечами, ответил начальник милиции. — Очень! Следы забьет, тогда ищи ветра в поле.
Въехали в поселок. Хорошо накатанная дорога привела к магазину. Вокруг него уже толпились группами жители поселка.
— Подберите понятых, — кивнул Стасов оперуполномоченному.
Два висячих замка вместе с вырванным пробоем лежали возле крыльца. На дверных косяках глубокие вмятины.
Жители поселка показывали работникам милиции ружейные гильзы и пыжи, валявшиеся подле. Продавец магазина, девушка с бледным лицом, подозвала Стасова и, приподняв фанерный ящик, указала на отпечатки колес автомашины. Рисунок протектора четкий.
— Это вы правильно догадались ящиком след прикрыть, — одобрительно отозвался Стасов и, обернувшись к оперуполномоченному, произнес: — Зафотографируйте и снимите отпечатки протектора.
По предварительному подсчету, преступниками взято около двух десятков полупальто, восемь рулонов драпа, шерсти, вельвета.
Сторож, женщина лет сорока пяти, пугливо смотрела на разложенные листы протоколов допроса.
— За полночь было, — заговорила она и вместе со стулом пододвинулась к Стасову. — Обошла вокруг магазин, заглянула в пристройку. Навес-то видели? И туда прошла. Постояла, прислушалась. Тихо. Вдруг погас свет. Я зашла в сторожку, зажгла свечу. Думаю, съем пару яиц. Слышу, кто-то скребется. Взяла ружье. Оно не убийственное, только огонь бросает. Крикнула: «Кто там?» Никто не отвечает. Решила, что ветер шалит. Вывеска-то, что над магазином, плохо укреплена, стучит при ветре. Поела, направилась в обход, и тут все случилось…
Она глубоко вздохнула и смахнула концом шали набежавшие слезы.
— Меня сбили с ног, вырвали ружье, стали пинать.
Она закрыла глаза. Подбородок дергался. Женщина пыталась сдерживать себя, но не могла.
— Когда пришла в сознание, слышу, как железо по железу лязгает, — продолжала она. — Я кое-как поднялась и — на квартиру к продавцу. У нее смыла кровь, и мы вместе побежали до конюха нашего. Тот взял ружье. Подбегаем к магазину, а навстречу автомашина. Конюх два раза выстрелил. Пальба началась.
— У них были ружья?
— Они тоже стреляли.
— Номер машины не заметили?
— Свет они не включали. В потемках все.
— А друг друга по имени не называли?
— Может, и называли, не знаю…
Были допрошены многие, но ясности в дело они не внесли. Можно было предполагать, что преступников было, по меньшей мере, трое. Они имели свой транспорт, действовали нагло.
Из вещественных доказательств имелись девять охотничьих гильз и отпечаток протекторов автомашины марки ЗИЛ-164.
По улицам поселка ежедневно проходят десятки автомашин, сотни людей имеют ружья одинакового калибра…
II
Участковый уполномоченный Абишев, попрощавшись с дружинниками, решил еще раз пройти по селу. Ночь стояла тихая, звездная. С юго-запада тянул сухой ветер.
Закурил, взглянул на часы. «Днем высплюсь», — успокоил он себя и неторопливо зашагал к Набережной улице.
Где-то послышался гул мотора. С Качирского тракта в сторону поселка, определил Абишев, мчалась машина.
Вскоре свет фар прорезал темень в ближнем проулке, потом машина развернулась и мотор заглох. «Евлоев. Совхозный шофер», — подумал участковый.
Все сильнее тянуло ко сну. Но участковый все же сделал лишний круг, чтобы убедиться: не ошибся ли? Нет, не ошибся. Раздался резкий голос и шлепок. Евлоевы что-то подымали с земли.
Утром участкового срочно вызвали к телефону. Дежурный райотдела милиции сообщил о ночном налете на магазин Бобровского совхоза.
— Улик пока нет, — говорил он. — Товары вывезены на автомашине ЗИЛ-164.
— В какое время?
— Во втором часу ночи. Отстреливались, негодяи.
Абишев сделал подсчет, и у него захватило дух. Неужели Евлоев? Зря не подошел вчера!
Он сообщил о возникших подозрениях дежурному.
— Я доложу начальнику. Из поселка не отлучайтесь, — сказал дежурный.
Появление автомашины полностью совпадало с расчетом по времени. Спешная разгрузка каких-то предметов невольно наводила на подозрение о причастности Евлоева к разбойному налету.
В третьем часу дня к приземистому домику участкового подкатил «газик». Стасов молодцевато вылез из машины, закурил. Застегивая на ходу полушубок, к нему выбежал Абишев.
— Садись, указывай и рассказывай, — бросил начальник, — сейчас я рубану под корень!
Пятистенный дом Евлоева, обнесенный плетнем из тальника, казался нежилым. Печная труба не дымилась, ставни окон закрыты. Только в просторном дворе гремели цепи у собачьих конур.
— Приглашай понятых, — распорядился Стасов, рассматривая евлоевские постройки.
Дверь открыла молодая женщина.
Стасов назвал себя, представил понятых. Хозяйка отступила и, преодолевая испуг, заговорила на ломаном русском языке:
— Хозяин дома нет. Уехал… совхоз.
— Когда?
— Ночью.
— Что он привозил?
Женщина замялась. В ее глазах блеснул страх.
«Не успела кошка умыться, а гости приехали», — подумал Стасов и прошел в комнату.
Открыли ставни. Первое, что он заметил, — двуствольное охотничье ружье, приставленное к спинке койки.
— Вот и вещдок, — не скрывая радости, сказал Стасов, беря в руки ружье. Ловким движением открыл патронник, наставил стволы на свет и заглянул внутрь.
— Гарь, — заключил он, морща крупный с седловинкой нос. Участковый проделал то же самое и подтвердил:
— Определенно так.
Произвели обыск. Несколько мешков муки, три ковра с узбекским рисунком — обычные домашние вещи. И первоначальная уверенность начальника милиции исчезла.
Уже более сдержанно спросил хозяйку:
— Муж спал дома?
— Нет. Там спал. — Она показала в сторону шоссе.
Стасов недоверчиво смерил выцветшими светло-голубыми глазами Евлоеву.
— Значит, не спал. А где он был днем вчера?
— В дороге.
— Понятно. А вчера когда он выехал из дому?
— Рано…
Все вышли во двор. Стасов, участковый и понятые заглянули в коровник, потом в курятник, обшарили дровяник. Обыск не оправдал надежд. Снова вернулись в дом. На этот раз не впустую. Из голенищ старых сапог Стасов извлек патронташ с патронами.
Он горделиво посмотрел на понятых, участкового, хозяйку дома. Глаза его говорили: «Что? Тертый калач попался? То-то же!»
Опустившись на стул, он нетерпеливо расстегнул ворот кителя. Внутри все кипело от удачи. По всему видно было, что Стасов чувствовал себя в этот момент, как грузчик, сбросивший с плеч тяжелую ношу. Рубанул под самый корень! Взыскания, разумеется, все снимут.
После того как сличили калибр и замерили длину гильз, в протоколе обыска записали:
«…из 23 заряженных патронов десять полностью совпали по размеру и калибру с гильзами, изъятыми на месте происшествия, тринадцать патронов на два миллиметра оказались короче».
Садясь в машину, Стасов шепнул участковому:
— Гляди в оба. Я на центральную усадьбу, за Евлоевым.
III
За совхозными постройками по соседству с нефтебазой под навесом стояло несколько автомашин. Стасов еще издали приметил автомашину ЗИЛ-164.
Евлоев возился под машиной, раскинув длинные ноги. Завидя милицейский «газик», он не спеша развернулся на спине и, собрав ключи, выполз из-под грузовика.
— Не ждал, Евлоев?
— Почему? Машина исправная, наказывать не за что.
— Хм! Машина у тебя действительно исправная, летает, как ракета. Только куда и зачем — вот вопрос.
Евлоев молча пожал плечами, а Стасов обшарил машину, ее кузов в надежде обнаружить вещественные доказательства — пробоины от дроби. Но не нашел. Затем он пристально осмотрел замасленный полушубок Евлоева. По всему полушубку рассеяны крошечные проколы. Дробь! Попался, голубчик! И усадил его в свою машину.
В райотделении милиции Стасова поджидал заместитель начальника областного отдела уголовного розыска капитан Прокопьев. Прокопьев уже успел осмотреть место происшествия, поговорить с очевидцами и выслушать их мнение. Все доказывало: к ограблению односельчане не причастны. Недавний налет на магазин в Кызыл-Кагане, вспомнил Прокопьев, имеет сходство с этим грабежом. Трое арестованных по этому делу были жителями Павлодара. Но некоторые из участников налета могли остаться на свободе. Это обстоятельство настораживало Прокопьева и наводило на мысль, что следы преступления, скорее всего, ведут в Павлодар.
Скромный по натуре, выглядевший моложе своих тридцати пяти лет, Прокопьев считался в области лучшим оперативным работником. Для раскрытия тяжких и сложных преступлений руководство управления часто направляло именно его. Случалось, что и у Прокопьева раскрытие преступления вначале шло по ложному пути, порою затягивалось, но, как известно, и осторожному человеку соломинка в глаз попадает.
Самолюбие Стасова было задето. «Выше стоит — больше видит», — оправдывал себя Стасов и досадливо посмотрел на Прокопьева.
Прокопьев знал, что Стасов лет восемь работал в уголовном розыске и имел на своем счету немало раскрытых преступлений. Отдельные бесспорные удачи вскружили ему голову, и он перестал считаться с мнением подчиненных.
Но жизнь вносила новое, а Стасов по-прежнему оставался влюбленным только в свой прием — идти напролом. Один управленческий работник как-то сказал о нем: «Гром он создает раскатистый, да только дождик после него всегда редкий».
— На мою долю всегда выпадают сложные преступления, — то ли хвастался, то ли жаловался Стасов. — Но, как говорится, порох держу сухим. Не скрою, бывали ошибки. Не без этого. Но «бобровское дело» обязательно рубану под корень.
Прокопьев поверх очков глянул на Стасова, заметил:
— Медведь еще в лесу, а ты уже шкуру продаешь.
Стасов на замечание не ответил, только с силой нажал кнопку звонка.
— Доставьте ко мне Евлоева, — приказал он вошедшему дежурному и многозначительно посмотрел на Прокопьева.
Вошел Евлоев — высокий, стройный, растерянный.
— Ну, Евлоев, опомнился?
— Не пойму, товарищ начальник…
— Рассказывайте: с кем на «деле» были?
— На каком «деле»? О чем говорите?
— Ах, вот как! — Стасов артистически протянул руку за сейф, взял охотничье ружье, изъятое у Евлоева, повертел его в руках и без слов поставил на прежнее место.
— Признал, небось? И почистить было некогда, спешил товары припрятать.
— Какие товары?
Вмешался Прокопьев.
— Гражданин Евлоев, нам нужно знать: где вы были и чем занимались в ночь на 8-е марта? Припомните.
— В рейсе был. Утром восьмого в пятом часу вернулся домой. Поел и снова в рейс.
— Значит, дома не ночевали? — переспросил Прокопьев. — Где вы были в рейсе?
— В Павлодаре на элеваторе.
— Когда выехали в рейс?
— Седьмого, после обеда.
— Вернулись когда?
— Я же сказал. Сегодня на рассвете.
— Хорош гусь! — не выдержал Стасов. — Что сгружал с машины?
— Муку.
— Ишь ты, как наловчился пыль в глаза пускать. Какую муку? В рулонах?
— Обыкновенную муку.
Стасов сорвался с места и вплотную подошел к Евлоеву.
— А ружье зачем брал?
— Ружье? Оно в дороге не лишнее. Ночь, степь.
— Стрелял? — горячился Стасов.
— Было дело. Лисица сманила. Не выдержал.
— Ишь ты! Напала совесть на свинью, когда отведала полена. Ты лучше расскажи, кто и где по тебе стрелял?
— Как стрелял?
— Хватит очки втирать! — крикнул Стасов. — Посмотри на свой полушубок. Весь изрешечен.
Евлоев наклонил голову.
— Это, что ли? — поднимая полу, переспросил он. — Так это кислотой брызнуло. Заливал аккумулятор и не поберегся.
Прокопьев с досадой подумал: «Вместо того, чтобы разобраться на месте, тащит в отделение. Несведущий человек и тот скажет, что полушубок сожжен кислотой».
IV
Был апрель. У ворот городской автобазы стояли лужи грязной воды. Автоинспектор Касымов, приподняв полы милицейской шинели, легко перепрыгнул одну из луж и, встав на сухое место, подождал Прокопьева.
— Где вас искать, товарищ капитан?
Прокопьев осмотрел огромную площадку автобазы, заставленную неисправными машинами.
— Скорее всего, в мастерских. Или в конторе.
— Ну, а я в диспетчерской.
Прокопьев отыскал главного механика и, выбрав удобный момент, предъявил удостоверение личности. Тот понимающе кивнул головой, вытер о телогрейку измазанные руки и, затоптав окурок, направился за Прокопьевым.
— Мне нужно кое-что посмотреть. Кстати, сколько на ходу машин ЗИЛ-164?
— Шесть.
Прокопьев достал блокнот и записал фамилии шоферов. Разговорились. Главный механик довольно метко характеризовал достоинства и недостатки каждого из шести шоферов.
— Вергала — рубаха-парень. Как говорится, душа нараспашку, язык на плечо. Коноплев, что Плюшкин. Потерялись ключи или еще что — ищи у него в машине. Скажет: «Валялись, вот и подобрал». Работящий мужик. Карпенко — человек молчаливый. Слова не добьешься. Но дельный.
Назвав фамилию Далиева, механик на минутку задумался, разминая узловатыми пальцами папиросу.
— О Далиеве мы не раз говорили. Что ни рейс в районы области, так километраж больше других, хотя пункты разгрузки или погрузки на одинаковом удалении. Или друзей у него много? Но не пьет. Для нас, пожалуй, это самое главное. Сколько побито машин по пьянке. А план грузоперевозок не снижает.
— А как Далиев на руку?
— Это уж, так сказать…
— По нашей линии, — подхватил Прокопьев.
— Да, да.
Оба засмеялись.
Автоинспектора Прокопьев застал при изучении путевых листов.
— Ну как?
— Пока что доложить не о чем, товарищ капитан. В ту ночь в сторону Бобровского совхоза рейсов не было. Вот в Осмерыжский пункт «Заготзерно» ходило шесть автомашин.
— С каким грузом?
— Сухой асфальт в брикетах.
— Марка машин?
— Та, что ищем.
— Давайте еще раз посмотрим путевые листы.
Читая фамилии, Прокопьев вспомнил характеристики водителей.
Когда автоинспектор открыл путевой лист Далиева, Прокопьев подумал: «Наверное, опять двойной рейс» — и внимательно стал рассматривать разбросанные цифры.
— Не разберу. 460? — спросил Прокопьев.
— Да, а что?
— Сейчас узнаем. Какой километраж у других?
— Вергала — 250, Коноплев — 260, Карпенко тоже 260…
— Опять двойной рейс. Так, путевой лист Далиева, видимо, потом изымем. Возьмите в бухгалтерии официальную справку о расстоянии до Осмерыжска.
По копиям накладных Прокопьев установил, когда был сдан груз в Осмерыжский пункт «Заготзерно». У Далиева значилось восьмое марта, тогда как у других — седьмое. Где был Далиев в ночь с седьмого на восьмое марта? Почему у него километраж вдвое больше других?
Чтобы дать ответы на эти вопросы, капитан решил выяснить личность Далиева и его связи.
Каждый шаг Далиева теперь уже подробно изучался работниками милиции. В «бобровское дело» подшивались все новые и новые данные, добытые кропотливым трудом.
Прокопьева вызвали с докладом.
— 29 апреля, — начал капитан, — в 5 часов утра Далиев на машине подъехал к своему дому, через десять минут вынес узел, который уложил под сиденье машины. В Комсомольском поселке вошел в дом номер 23, постучал во вторую дверь справа…
— Кто там проживает?
— Установили: Семенов Борис, ранее судимый.
— Приметы?
— Выше среднего роста, скуластый, стрижен под машинку. Перед отъездом Далиев отсчитал несколько кредиток. Вышедший вместе с ним из дому Семенов чем-то возмутился. Далиев отсчитал еще.
— Встреча зафотографирована?
— Да.
— Хорошо. Чем занимался после этого Семенов?
— А через два часа Семенов с чемоданом был на вокзале, купил билет до Жолкудука. В Жолкудуке подходил к водителям автомашин, просил подбросить дальше, до станции Калкаман. Почему он не взял билет сразу до Калкамана, выяснить не удалось. Выехал на машине ЗИЛ ШЮ-63-17. В кузове было пятеро. В Калкамане Семенов долго кружил по улицам. Потом с чемоданом зашел в третий дом от поворота шоссе. Момент зафотографирован. Проживает там Харченко. От него вышел без чемодана.
— Что за человек Харченко?
— Есть сведения, что Харченко на днях продал два отреза драпа.
— Немедленно и одновременно сделайте обыск в квартирах Семенова и Харченко.
— Есть!
V
Ночь. Косой дождь больно хлещет в лицо, холодные капли скатываются за воротник плаща.
Хромовые ботинки сотрудника уголовного розыска Шафикова насквозь промокли. До боли мерзнут поясница и коленки, а пальцы ног он уже давно перестал чувствовать. Но сменить место на другое нельзя: отсюда отличный обзор для наблюдения.
Идет третий час… «Теперь скоро», — вздыхает облегченно Шафиков, посматривая на дверь квартиры.
Через час из-за угла кирпичного дома выкатился «газик» и три раза мигнул фарами — условный знак. Шафиков вышел из-за укрытия. Окинув продрогшую фигуру оперуполномоченного, Прокопьев сочувственно проговорил:
— Выдержал?
— Дело привычное.
— Что нового? — осведомился Прокопьев.
— Без изменений. После двадцати двух Семенов не выходил.
— Значит, не подозревает. Как с понятыми?
— Договорился. Из двадцать первого дома.
— Приглашай.
Дверь открыла жена Семенова. Из спальни, чертыхаясь, вышел Семенов.
— Что за воронье слетелось? — прошипел он.
— Гражданин Семенов, вот ордер на обыск.
— Нема делов, начальники. Пустые хлопоты.
— Посмотрим.
Семенов, захлебываясь папиросным дымом, выдавил:
— Щенки! Сопляки! Сявки! Да я таких, как вы запросто…
Он сорвался со стула, сделал быстрое движение снизу вверх, как бы нанося удар финкой, и вдруг отскочил. На лице Прокопьева не дрогнул ни один мускул. Только его плечи чуть подались вперед.
— А-а, гады! — рычал Семенов, тяжело дыша. — Ха-ха-ха! — вдруг истерически рассмеялся он. — Милости прошу. Вижу птицу по полету. Ценю. Эй, ты! — метнул он взгляд на кухню, где плакала жена. — Поднеси моим «спасителям» по стаканчику коньяку за упокой моей души.
— Кончайте, Семенов!
Обыск начался с лежанки, застланной пуховыми подушками. Под ними лежали ковры. Насчитали пять. Понятые помогли Шафикову отнести их в комнату.
— Прошу ключ от сундука.
— Потерян, — не подымая головы, бросил Семенов.
— Взломать! — распорядился Прокопьев.
— Эй, ты, сексотка, отдай ключи, — со злобой швырнул слова Семенов. Жена передала связку ключей.
Открыли массивную крышку доверху наполненного разными товарами сундука. Шафиков едва успевал вносить в протокол наименования вещей. Две «москвички», семь пар женской модельной обуви, пять отрезов шерсти, вельвет, драп…
Из спальни перешли в просторную комнату. Прокопьев долго смотрел на разостланный под ногами ковер.
— Вписывай и этот, — распорядился он. Когда убрали ковер, Прокопьев присел на корточки.
Подошел Шафиков.
— Щель свежая.
Семенов заерзал на стуле.
— Хозяйка, принесите топор, — сказал Шафиков и попросил понятого пройти вместе с нею.
С большими усилиями вскрыли половицу. Затхлый запах сырости ударил в нос.
— Давай, Федя, — кивнул головой Прокопьев. Шафиков посветил фонариком в темную пасть подпола и спустился.
— Принимайте! — вскоре донеслось из-под пола. Мешок, второй, картонная коробка. Осмотрели. В одном мешке — вельвет, в другом — рулон шерсти. В коробке — карманные часы.
— Где ружье, Семенов?
Семенов скривил рот:
— Какое ружье?
— Охотничье. Из которого стреляли в Бобровском совхозе. Чье оно? Ваше или Далиева? А может быть, Харченко?
Вопрос не на шутку встревожил Семенова. Он вдруг размяк, втянул стриженую голову в плечи, задумался. За перегородкой на кухне все громче плакала жена.
— Ружье на вешалке под плащом.
Потом добавил: — Заряжено картечью.
VI
Харченко, задержанный в Калкамане, признался первым. На очной ставке с Семеновым, в момент, когда оперуполномоченный отвлекся, Харченко с диким воплем сорвался с места и сильным ударом сапога в один миг сбил Семенова на пол.
— Ты, подлюга, посадил меня! — захлебываясь, ревел он. — Ты ограбил Кызыл-Каганский магазин. Ты!
К «бобровскому делу» вскоре прибавилось еще три объемистых тома по другим кражам.
Харченко рассказал все подробности ограбления. Но скрыл фамилию третьего соучастника, шофера…
Обыск на квартире Далиева ничего пока не давал. Изъятое трехствольное охотничье ружье, как утверждал Далиев, принадлежит не ему, он принял его на хранение в конце апреля, то есть после ограбления магазина, от брата, отбывающего наказание.
Что касается двойного километража и сдачи груза только восьмого марта, он пояснил, что в соседних совхозах искал запчасти и представил справку, что седьмого марта в одном совхозе ремонтировал свою автомашину. К справке приложил список деталей, заимствованных им в тот рейс. Поэтому он и сдал груз только 8 марта.
Правда, оперативники не принимали всерьез доводы Далиева, но в санкции на его арест было отказано. Связь в Семеновым пока что нельзя рассматривать как доказательство соучастия в грабеже.
Прокопьев направил на баллистическую экспертизу ружье и заряженные патроны, изъятые у Далиева, а также гильзы с места происшествия.
Вскоре пришли результаты экспертизы:
«Четыре исследуемых гильзы, обнаруженные на месте ограбления магазина в совхозе «Бобровском», расстреляны из охотничьего ружья, изъятого у Далиева Ю. Ш.»
…На второй день после ареста Далиев был вызван на допрос. Прокопьев, просматривая за отдельным столом блокнотные записи, казалось, не имел никакого дела к допросу, который вел опытный следователь.
Далиеву двадцать восемь лет. Подтянутый. Цепкие темно-карие глаза. Нос орлиный, длинная шея и на ней — выпирающий кадык. Губы тонкие, бледные.
— Расскажите подробней, как вы провели день седьмого марта, — обратился к Далиеву следователь.
Далиев говорил без запинки. Он привел десятки фамилий людей, с которыми встречался, как доставал запасные части, где спал ночью, в каком селе, как рано утром, устранив неисправности, ехал в рейс.
— Непонятно, Далиев, как же могло случиться, что вы разъезжали на неисправной машине в поисках запасных частей?
На несколько секунд Далиев приумолк, потом ответил:
— Ездить было можно. Масло гнало из картера.
— А почему на неисправной машине выехали из гаража?
— Не заметил.
— А может быть, спешили в другое место?
Неподвижные глаза Далиева сузились. Вмешался Прокопьев:
— Вы начните лучше с того, как в ночь на 8 марта остановились с грузом в Комсомольском поселке, там вас видели.
Видели? В глазах Далиева потемнело. Прокопьев, поднявшись из-за стола, крупными шагами стал ходить по кабинету.
— Ждем, Далиев.
— Послушаю сначала вас, гражданин начальник. — Кривая, дрожащая улыбка расплылась на лице Далиева.
— Можно и так. Нам известно, что седьмого марта, примерно в полдень, вы погрузили на свою машину сухой асфальт в брикетах и вместе с другими шестью машинами выехали в сторону Качир. Не доезжая моста, в районе элеватора, вы свернули в Комсомольский поселок и загнали машину во двор знакомого вам шофера. Там скинули груз. Машину оставили и пешком направились к Семенову. Вскоре на такси приехал Харченко.
— Не докажете! — крикнул Далиев.
— Докажем, — невозмутимо ответил Прокопьев, доставая из кармана блокнот. — Слушайте дальше. До пяти часов вечера вы пьянствовали. Вы пили мало. Это нам тоже известно. Мелочь? Допустим. Выехали в седьмом. Вы за рулем. В десятом часу прибыли в Бобровский совхоз. Зашли на квартиру к Николаеву, вашему соучастнику по другим кражам. Кстати, он арестован. Николаев на «дело» с вами не пошел…
— На хитрость берете? — перебил Далиев.
— Можно вас ознакомить с протоколом допроса Семенова.
— Ознакомить! На чужой рот пуговицы не нашьешь.
— Вы распили литр водки и в первом часу ночи взяли ружья, лом и поехали в сторону магазина. Не доезжая до магазина, Семенов и Харченко вышли из кабины и пошли пешком, вы, Далиев, остались у машины с заданием сорвать провода. Когда погас свет, Семенов обезоружил сторожа и помог Харченко взломать запоры магазина. Потом Харченко прибежал за вами. В руках у него было ваше, заметьте, ваше ружье. Он сел в кабину. В вас начали стрелять. Вы ответили тем же. Примерно за три часа доехали до Павлодара. Товары оставили на квартире Семенова. У него безопасно. Потом, загрузив машину сухим асфальтом, рано утром 8 марта выехали оттуда. Вот почему у вас получился двойной рейс.
В окнах синевою хмурилась ночь. Где-то глухим ударами бухал первый гром. Прокопьев подошел к открытой форточке, вдохнул полной грудью прохладный воздух.
— Продолжайте, Александр Семенович, — обратился Прокопьев к следователю, не поворачивая головы. Он почувствовал себя нездоровым. Перед глазами всплывали красные круги.
— Я не стрелял! — наконец заговорил Далиев. — Я не грабил!
— Кто же стрелял?
— Они, все они. Я только шофер. Где правда?
— Правда? Да, всякий правду ищет, да не всякий ее творит.
Далиев замолк. Потом он ухватился за голову, вскочил со стула и со стоном опять опустился на свое место.
— Вы брали свое ружье?
— Нет.
— Тогда я вам напомню, что из вашего ружья произведено четыре выстрела. Ровно четыре.
Это подействовало на Далиева. Колючий страх, бессильный гнев и удивление перемешались на его лице.
— Не удивляйтесь, Далиев, ровно четыре выстрела. Один из левого ствола, три — из правого. Это доказано экспертизой.
Стоптанный каблук сапога Далиева начал выбивать короткую дробь. Облизывая сухие губы, он жадно смотрел на графин с водой. Следователь наполнил стакан и подал арестованному.
— Еще, — прошептал он…
Г. СМИРНОВ, подполковник милиции.
г. Павлодар.