Двойной аспект социализма

Двойной аспект социализма

Вдалеке остались родина, мир, спокойствие. Только в этой стране впервые остро ощущаешь тяжесть последнего времени и накопившуюся усталость. Отсюда исходит ясность и свежесть. Каждый, кто попадает в эти освященные веками места, погружается в атмосферу великого прошлого. Изваяния древних римлян вдоль садовой стены, лебеди в крошечном водоеме, безмолвие старинной счастливой земли — война будто исчезла. Но зверь крадется за оградой. А величайший мир, мир интеллекта во всем своем великолепии раскинулся вокруг.

Мы выходим на ночную террасу. На горизонте пляшут языки пламени, доносится отдаленный гул и грохот. Там, где лежит великая столица, проходит фронт — такой же отчетливый, как и в прошлой войне. Только на этот раз Лондон сам оказался фронтом.

Зверь и здесь настигает нас — ночной покой разрывается монотонным гулом бомбардировщиков в вышине. Никому не удастся заснуть в своих великолепных постелях под расцвеченным небом и старинной живописью на стенах. Таинственная жизнь старых домов звучит в ночи мрачными голосами. Каждый понимает, что он втянут в орбиту великой традиции.

Англичане обрели умение восстанавливаться только благодаря своей сдержанности, благоразумию, мудро избегая крайностей. Как вырваться из порочного круга парадоксальной взаимосвязи прогресса и варварства? Именно здесь, в Британии, можно найти ответ на этот вопрос.

В этой стране не только компромисс поддерживает политическую жизнь в здоровом состоянии. Причину способности людей к подлинному компромиссу нужно искать в инстинктивном ограничении всей жизни, нежелании следовать чьим-то мыслям точно так, как индивидуум редко может быть совершенно правым, также редко в человеческих отношениях возможно довести принципы и идеи до крайности. В этом кроется долговременное здравомыслие британской жизни в эпоху интеллектуального кризиса. Британия Поистине свободна от доктрин и теорий. Благотворное воздействие либерализма оборачивается саморазрушением. Социализм из процесса справедливого уравнивания превращается в тиранию только тогда, когда этим необходимым элементом западной жизни доводится до крайнего предела, и когда достигнув этого предела, он становится своей противоположностью.

Если идеи, регулирующие нашу жизнь, доводятся до логического завершения, если они возводятся в абсолют, они превращаются в неизбежный абсурд. Идея становится абсолютной, когда она поднимается до уровня доктрины, когда служит материалом для создания системы и когда она провозглашается как цель, которой нужно следовать, или как истина, принимаемая бескомпромиссно и безоговорочно, и когда эта идея служит средством для достижения цели, полученной в результате опыта, и инструментом порядка, который постоянно изменяется. Здесь кроются причины нашей несчастной немецкой судьбы. Именно эта неискоренимая привычка — доводить все до своего логического завершения и строить систему из этого, приводит нас снова и снова к интеллектуальному и политическому краху. Чтобы вселить в нас уверенность в будущее Англии, едва ли можно придумать что-нибудь лучшее, чем привести факт, что здесь социализм сам по себе не доктринерский, что он остается свободной формой марксизма, управляемой практичной, непредубежденной партией социальных реформ.

Устарела ли доктрина марксизма как фактор, влияющий на политическую жизнь? Будь это так, это означало бы, что социалистические партии континента и рабочие организации, использующие язык марксизма, должны найти не только новую терминологию, но и новые методы политической пропаганды. Гитлер не уклоняется от признания, что он обязан многими своими методами и политическими суждениями марксизму. Он осмелился рядом действий доказать, что политический марксизм, по крайней мере в Германии, только пропагандируется, но никогда никто не рискнет осуществить его идеи на практике. Это довольно жесткое и несправедливое утверждение. Официальные представители изгнанных из своей страны немецких марксистов обиделись на меня за откровенное упоминание об этом.

Многое в настоящем социальном устройстве устарело и от многого необходимо отказаться, как от ненужного хлама. Самой дряхлой вещью в этой коллекции хлама является континентальный доктринализм, родившийся из неисторических рационалистических концепций. Этот доктринализм уже начинает приобретать влияние за пределами континента. Мир XIX столетия безвозвратно ушел в прошлое. Вне сомнения, это означает, что от пережитков феодальной системы и от остатков викторианской эпохи придется избавиться так же, как и от элементов эпохи Вильгельма II. Но существуют и другие элементы, которые также принадлежат к XIX столетию. Это — необоснованная вера в материальный прогресс, псевдогуманный оптимизм, одержимость рационализмом.

И Гегель и Маркс принадлежали XIX веку, демократическому индивидуализму национальных государств и абсолютизму великой Пруссии. Оба верили в возможность изменения человеческой природы путем изменения общественных институтов. Они полагали, что можно создать человека совершенно отличного от того, каким он является сейчас — двойственным существом, нисколько не соответствующим высшим требованиям, постоянной чертой которого является состояние разлада с самим собой.

Нацизм, конечно, перенял все националистические и милитаристские идеи, которые в прошлых десятилетиях использовали наши так называемые реакционные националисты. Позднее эти идеи нацисты довели до крайнего предела. Но не это делает нацизм столь опасным. Он похож на новую форму пангерманизма или прусского милитаризма, которые пока еще непреодолимы. Нацизм развивает свои огромные разрушительные политические силы за счет слабости противостоящих ему систем, и путем использования ресурсов и методов, разработанных и подготовленных не на националистической, а на социалистической и марксистской почве. Предполагается, что эти ресурсы должны дать волю безграничному разрушению, но они никогда не построят новый мир.

Здесь выдвигается задача, которую мы, кажется, не сможем понять — задача открытия нового порядка, который наделит новые общественные органы вечными элементами нашего исторического развития. Эти элементы ныне созрели для демократической формы существования, но это происходит без заимствования форм своего вечного врага — тоталитарной тирании.

После объявления войны США 11 декабря 1941 г. Гитлер заявил рейхстагу: "Если провидению будет угодно, чтобы германский народ не миновал этой схватки, то я буду благодарен ему за то. что он доверил мне возглавить историческую битву, которая на ближайшие пятьсот или тысячу лет определит ход не только нашей, германской истории, но и ход истории всей Европы, и даже всего мира".

Заключается ли прогресс, в разумном и реалистическом его понимании, в движении к всеохватывающей рациональной системе, всеобщему коллективизму? Будущая ли это цель? Разве прямой противоположностью этому не является активное сотрудничество многих независимых групп, ни одна из которых не компетентна установить всеобщий контроль? Не означает ли это, что все эти абсолютистские доктрины и проповеди исторического или любого другого материализма, все эти идеи рационального планирования составляют одну сторону, в то время как по другую сторону находится все, что ассоциируется со свободой, демократией, многопартийностью, инициативой, моральной ответственностью индивидуума, сохранением личной, духовной и моральной независимости, с прогрессом и дальнейшим развитием цивилизации и культуры Запада? Все это поднимает вопросы, которые показывают, что средний класс и рабочие не могут больше оставаться в противоположных лагерях, а должны стать партнерами в общем деле.

Немецкая социал-демократия имеет двойственный характер. Несправедливо упрекать ее в том, что в годы предшествующие великому кризису она была слишком демократичной, чтобы захватить и удержать власть незаконными методами. Это лишь одна сторона социал-демократии. Национал-демократическое чувство ответственности и истинно демократический характер заставили ее ограничить свою борьбу за власть и подчинить свои действия идеям беспристрастной справедливости. Не следует нападать на лидеров социал-демократии, проявлявших определенную сдержанность. Их нужно поблагодарить за создание нового рабочего движения, которое, возможно, разовьется в будущем, и за сохранение морального духа для него. Благодаря этому духу можно будет обрести особую значимость и известность в предстоящем мире.

Группа горных стрелков использовала свое наступление на Кавказе для установления спортивных достижений: 21 августа 1942 г. они взошли на Эльбрус. самую высокую вершину Кавказа (5629 метров) — и установили там имперский военный флаг. Но, несмотря на то. что о поднятии флага узнал весь мир. Гитлер был в ярости. Он кричал. что честь его армии — в том. чтобы побеждать русских, а не в том. чтобы взбираться на вершины.

Но существует и другой аспект старой социал-демократии, ставший одним из источников роста современного тоталитаризма. Здесь находилась та благодатная почва, на которой пышным цветом разрасталась ядовитая поросль, ничего общего не имевшая с рабочим движением и стремлением к более справедливому общественному устройству, — атеизм, методично насаждаемый исторический материализм, рационализм, освобождение плоти и духа, а также все те идеи всеобщего принуждения, диктатуры, планирования, уравниловки, коллективизации вплоть до веры, которые насаждались правительством и наукой, базирующейся на произвольных предпосылках. Будто бы наука наших ортодоксальных марксистов с их аксиомой исторического материализма была не настолько ad hoc[33] доктриной, и будто бы "идеологическая суперструктура" не столь умышленно рассматривала человека как исключительно социальную предпосылку, чем это делала "artbedingt" [34], — наука, приспособившаяся к порядку нацистов! Будто бы все эти идеи, столь гротесково выродившиеся в иррациональные доктрины нацистского расизма, не имели своего полного прототипа среди рационалистической сферы! Спортивные общества и культурные организации социал-демократической партии, ее литература с характерным партийным жаргоном, ее войска, поддерживающие порядок, ее марши и церемонии с развевающимися знаменами — сами становятся примером для коричневых батальонов и всех других организаций национал-социализма.

Этот второй аспект социал-демократии несомненно был таким же значительным, как и движение за интересы рабочего класса. Никто не будет сомневаться в огромной образовательной работе и в значительных положительных достижениях социал-демократического движения. Если германский рабочий принадлежал к одному из лучших или наиболее надежных типов населения современной Германии, то это только благодаря неутомимой работе нескольких поколений безвестных социалистических учителей и лидеров. Но эта удивительная работа была парализована коллективистской доктриной и ее воздействием, требовавшим только нового дополнительного фактора для того, чтобы превратиться в руководящую силу нашего времени — революционное движение нигилизма.

Таким образом, будущему рабочему движению придется решать: которой из этих целей оно отдаст предпочтение? Второй, возложившей на себя сущность движения, как чуждый элемент, или первой, представляющей собой обучение ответственных личностей на базе нашей западной культуры? Если продолжать следовать обоим путям развития, это может парализовать социал-демократию как созидающую силу в государстве и в истории. Социал-демократия не являлась бы фактором, влияющим на будущее установление справедливости и гармонии, а была бы очагом скрытого революционного разрушения. Весьма важно вырваться из этой двойственности и решить в пользу законности, с которой этот континент две тысячи лет назад начал свою историю.

Великое рабочее движение будет главным политическим и общественным достижением в переустройстве Европы. На его основе должен покоиться вечный мир. Но это станет невозможным, если социализм будет твердо придерживаться идеи радикального переустройства общества, так как это можно осуществить только средствами современной тирании. Если, с другой стороны, цель социалистов — примирить законные права на собственность и на частные предприятия с фактами новой концентрации средств производства и с социальными службами, то тогда не составило бы труда подлинному традиционализму заключить длительное соглашение с социализмом.

Идеи доктринерского социализма никогда не смогут быть претворены в жизнь без тирании. Диктатуре, которая согласно социалистической доктрине, должна быть диктатурой только для воспитания, суждено стать постоянной формой социалистического общества.

"Не существует социализма, который можно насадить без авторитарных средств, — утверждает Пиро. — В нашу эпоху государство осуществляет власть в пределах одной нации". Спорно, что нам придется продвинуться сразу к истинному интернационализму, минуя форму национального государства, и что именно устройство государства в рамках одной нации придется изменить. Несомненно, так думает большинство представителей социализма, которые только недавно стали его приверженцами, пока еще они не осознали неосуществимость своей доктрины на базе национального государства. То, что невозможно в пределах отдельной нации и национального государства, может быть осуществимо в социалистической Европе или в действительно мировом государстве.

Социалисты, несомненно, правы, полагая, что ни один новый порядок, будь то социалистический или экономический, или даже политический, недостижим в рамках отдельного национального государства. Поэтому положить конец системе государства в рамках одной нации — одна из задач будущего. Но что должно занять место этой системы? Может быть супергосударство, интернациональное государство социальных служб со всеми соблазнами, которые представляют власть всемогущей элите?