5. В ГРУППЕ СТАНКЕ ДИМИТРОВА-МАРЕКА. НА САМОЛЕТЕ К ЮГОСЛАВСКИМ ПАРТИЗАНАМ

5. В ГРУППЕ СТАНКЕ ДИМИТРОВА-МАРЕКА. НА САМОЛЕТЕ К ЮГОСЛАВСКИМ ПАРТИЗАНАМ

Наступил февраль 1944 года. Великая Отечественная война близилась к победоносному концу. Если после битвы под Москвой противник все еще лелеял какую-то надежду и рассчитывал «поправить» свои дела и восстановить потерянный престиж, то после Сталинградской битвы и, особенно, после разгрома на Курской дуге его поражение стало очевидным. В конце февраля 1944 года Вооруженные Силы Советского Союза одержали новую победу — было прорвано кольцо блокады Ленинграда. По всему фронту, от Прибалтики до Одессы, наши войска перешли в неудержимое наступление. Огненный вал войны по-прежнему катился со страшной силой, но теперь уже в обратном направлении, а конечной целью, указываемой на стволах орудий и бронетанков, был Берлин!

Начало 1944 года внесло специфические изменения и в политическое положение Болгарии. Монархо-фашистские правящие круги впали в панику после гитлеровского поражения на Восточном фронте. Паника усилилась и в связи с изменениями, которые произошли на юге Европы: Апеннинский полуостров внезапно, будто перезревший плод, отпал от пресловутой «оси» Рим — Берлин. После высадки на полуостров англо-американских войск Италия капитулировала.

С начала 1944 года война постучалась, вернее забарабанила кулаками и в дверь монархо-фашистской Болгарии: из символической она вдруг превратилась в жестокую реальность. Англо-американские военно-воздушные силы подвергли массированной бомбардировке Софию и другие крупные города. Под развалинами домов погибли десятки тысяч жителей столицы. Столица охранялась лишь несколькими десятками болгарских «мессершмиттов» и четырьмя зенитными батареями, которые оказались беспомощными перед воздушными армадами «летающих крепостей», эскортируемых сотнями скоростных истребителей…

Народ платил кровью за продажность и преступное сумасбродство своих правителей.

Эти бомбардировки мирных городов не были вызваны военно-стратегическими соображениями: англо-американская военщина фактически совершила предумышленное массовое убийство мирного и беззащитного болгарского населения.

Буржуазия и правители лихорадочно организовывали политические комбинации, балансируя на грани пропасти. «Смена курса» для буржуазии означала попытку перебраться с явно гибнущего корабля гитлеровской Германии на более надежный корабль англо-американского империализма: на смену старому предательству интересов народа они готовили новое…

1 июня 1944 года был составлен кабинет во главе с бывшим деятелем правого крыла БЗНС, верным слугой реакционных сил Иваном Багряновым. Буржуазия поручила ему сложную двойственную игру — установить дружеские связи одновременно с гитлеровской Германией и Западом. Таким образом, болгарская буржуазия стремилась изменить своему вчерашнему «вечному» союзу с Гитлером, не поступаясь своими классовыми интересами…

Георгий Димитров и Заграничное бюро партии внимательно следили за малейшими изменениями во внешнеполитическом курсе страны, за каждым новым шагом правящих монархо-фашистских кругов, которые отчаянно искали политический выход из тупика. Еще в марте — апреле, когда в парламенте начались дебаты по поводу смены правительства, Димитров предвидел, что буржуазия непременно попытается, хотя бы для вида, сменить цвет своего политического знамени. Он опасался, что ловкие политиканы смогут путем демагогии ввести в заблуждение некоторые слои населения.

Опасения Георгия Димитрова были основательными. Существовала опасность, что на удочку политической демагогии могут попасться и некоторые деятели партии внутри страны. Подняв народ на всеобщую, бескомпромиссную борьбу против монархо-фашистской тирании, партия в начале 1944 года почувствовала острую нужду в руководящих кадрах. Прошедшие годы ожесточенной борьбы вырвали из ее рядов многих прекрасных руководителей. В июле 1942 года были расстреляны Антон Иванов — уполномоченный Заграничного бюро, Цвятко Радойнов — руководитель Военной комиссии ЦК, его первые помощники Никола Вапцаров, Атанас Романов, Антон Попов. В Пловдиве, летом 1942 года была казнена группа коммунистов во главе с членом ЦК Петром Ченгеловым. В то же время властям удалось схватить и бросить в тюрьму секретаря партии Трайчо Костова и ряд других видных партийных руководителей. Летом 1943 года погиб в неравном бою с полицией Эмил Марков, заместитель Цвятко Радойнова в Военной комиссии ЦК. В декабре 1943 года был убит из засады член ЦК Никола Парапунов. В феврале 1944 года пал от полицейской пули видный руководитель, ветеран революционного движения Христо Михайлов. Избежать ареста и расстрела удалось очень немногим деятелям Центрального Комитета. Им заочно было вынесено по одному, а то и по два смертных приговора, приходилось работать в глубоком подполье… Георгий Димитров учитывал, что Центральному Комитету партии внутри страны, перед которым события и время ставят все более новые, сложные и ответственные задачи, нужно помочь опытными и подготовленными руководящими товарищами. И уже в декабре 1943 года Заграничное бюро решило направить на родину Станке Димитрова. Он должен был усилить Центральный Комитет и в случае необходимости возглавить антифашистское движение Сопротивления, перед которым в ближайшее время должна была встать во всей своей сложности и актуальности задача всенародного вооруженного восстания.

Выбор пал на него не случайно. Станке Димитров — Марек был одним из выдающихся деятелей нашей партии. Еще с двадцатых годов, когда он вошел в состав руководства партии, а затем после Сентябрьского восстания стал секретарем Центрального Комитета БКП и решительно отстаивал здоровый сентябрьский курс в борьбе против атак слева и справа, Марек выделялся как одна из самых талантливых личностей не только в нашем революционном движении, но и в рядах Коминтерна. Станке Димитров вместе с Георгием Дамяновым за десять лет до этого нелегально был послан в страну, где в течение 1935—1937 гг. проводил в жизнь новый, димитровский курс, закладывал основы Народного фронта. В годы войны Марек самым активным образом содействовал правильной политической ориентации трудящихся, развертыванию антифашистской борьбы на родине. Он являлся одним из самых деятельных сотрудников радиостанции имени Христо Ботева, а с октября 1941 года по февраль 1944 года непосредственно руководил деятельностью радиостанции «Народен глас», которая работала на волнах фашистского радио Софии.

В марте 1944 года я срочно был вызван к Георгию Димитрову на подмосковную дачу. Марек только что закончил работу на радиостанции «Народен глас». Кроме Марека, там находились Димитров, Васил Коларов и Георгий Дамянов. Я прибыл, когда они уже заканчивали совещание. Запоздал.

— Должен был встретить наших людей, прибывших из вражеского тыла, — извинился я.

Дело было в том, что в тот вечер из Словакии внезапно прибыл самолет, который прошлой ночью улетел туда, к словацким партизанам, чтобы доставить группу чехословацких бойцов, оружие и медикаменты. Во время обратного рейса самолет, на борту которого находилось несколько раненых партизан и один офицер из нашей бригады, был поврежден зенитным огнем где-то в районе Кишинева.

— Что, навоевался, Ванко? — сказал мне с улыбкой Димитров после того как я поздоровался со всеми.

— До Берлина еще далеко, товарищ Димитров, — ответил я. — Пройдет год или два, пока мы доберемся до Унтер-ден-Линден. Хотелось бы побродить около рейхстага, взглянуть на Моабит…

Димитров рассмеялся:

— Должен признаться, что и я не прочь… До сих пор иногда снится процесс. Пожалуй, мне действительно полегчает, когда увижу Моабит в руинах, а над рейхстагом — знамя с серпом и молотом…

— Сдавай полк, — обратился ко мне Георгий Димитров. — Поедешь с Мареком…

Новая задача, которую выдвинуло Заграничное бюро, состояла в том, чтобы сопровождать с группой товарищей Станке Димитрова — Марека во время его возвращения на родину и быть полностью в его распоряжении в качестве военного специалиста. Димитров остановился на исключительном значении задания, которое возлагалось на Марека. Группа должна была вылететь на самолете и высадиться с парашютами на партизанской земле в Черногории, а оттуда в спешном порядке перебраться в Болгарию. Все это время группа должна была поддерживать регулярную радиосвязь с Димитровым.

Марек, руководитель нашей группы, выглядел неважно. Он был физически истощен, под глазами темнели круги, лицо покрыто сетью морщин, волосы почти совсем седые. А ведь он не был старым — в феврале 1944 года ему исполнилось пятьдесят лет. Но тяжелая жизнь подпольщика на родине, трудности эмиграции, напряженная работа в годы войны, особенно когда он начал работать на радиостанции «Народен глас», дали себя знать. К тому же здоровье у Марека было хрупким с молодых лет.

Но этот болгарский революционер был одним из тех непоколебимых борцов, которых никакая болезнь, никакая физическая слабость, никакая помеха не могли заставить свернуть с избранного пути.

Заграничное бюро еще раньше направило в Болгарию ряд старых и опытных революционных деятелей — Штерю Атанасова, Благоя Иванова, Ивана Пейчева, Павла Царвуланова. Я уже упоминал о группе Жечо Гюмюшева, все члены которой трагически погибли во время авиационной катастрофы в Карпатах.

В группу Марека, кроме меня, входили наши политэмигранты Димитр Гилин — майор Советской Армии, участник обороны Москвы; Петко Кацаров — боец интернационального полка бригады особого назначения; Илия Денев и Иван Цивинский — также бойцы интернационального полка; Радил Иванов (Сашо) — первоклассный радист-инструктор; Любен Жеков, сын старого партийного деятеля Жеко Димитрова, выросший и получивший образование в СССР, также опытный радист-инструктор; Елена Касабова — талантливая радистка, дочь варненского партийного руководителя Благоя Касабова, выросшая в Советском Союзе.

Кандидатура каждого члена группы Марека предварительно самым внимательным образом была обсуждена Заграничным бюро с учетом участия в революционном движении, боевых и политических качеств. Первые пятеро членов группы — Гилин, Кацаров, Денев, Цивинский и Иванов — прошли испытания во многих битвах революционерами, доказали свою преданность делу и готовность к самопожертвованию. Двое более молодых — Любен Жеков и Елена Касабова, — хотя и не имели такого революционного опыта, как их старшие товарищи, но были верны идеалам своих отцов, являлись пламенными коммунистами и интернационалистами, готовыми выполнить самое рискованное задание.

Еще на даче Димитрова, во время нашего первого разговора о полете в район партизанской земли, мы обсудили вопрос о способе приземления. Димитров был за посадку, считая этот способ самым надежным, но для посадки нужно было обеспечить подходящую площадку.

Поступило предложение сбросить группу на парашютах, и на первых порах на этом остановились. Обсуждался также вопрос о том, как полетит группа — вся сразу или в разбивку. Был принят второй вариант. В таком случае первая подгруппа, в которую входил я, должна была подготовить условия для приема второй подгруппы, с которой прилетит Марек. Окончательное решение по этому вопросу следовало принять на месте перед самым вылетом, после консультации с членами Заграничного бюро.

Группа Марека вылетела из Москвы в Калиновку: первыми отправились Марек с радистами Любеном и Еленой, а затем Гилин, Кацаров, Цивинский, Денев, Иванов и я.

После обсуждения в Заграничном бюро было решено перебросить нашу группу в Черногорию на самолетах и сбросить с парашютами. Первая подгруппа, командиром которой был я, состояла из Димитра Гилина, Петко Кацарова, Радила Иванова (Сашо), Илии Денева и Ивана Цивинского. Нас должны были доставить на партизанскую землю двумя самолетами, так как машины не могли брать более трех пассажиров.

25 июня 1944 года двухмоторный самолет оторвался от покрытого травой аэродрома Калиновки. Под нами остались ангары военного аэродрома и небольшое украинское село, утонувшее в вечерних сумерках.

Мы летели в Югославию вторично. Первый раз мы улетали туда на этом же самолете неделю назад, держа курс к партизанской территории, расположенной южнее Белграда (координаты были уточнены по радиосвязи, которую советские товарищи поддерживали с югославскими партизанами). Мы не долетели. Самолет поднялся на высоту 4000 метров, перелетел Карпаты, пересек Дунай, под крыльями заблестел огнями Белград. После этого мы повернули на юг и начали снижаться, выключив моторы, чтобы не привлечь внимания вражеских зенитных батарей. На высоте 800 метров самолет начал планировать над территорией, где должны были гореть сигнальные огни. Мы их обнаружили легко. Они были зажжены в форме «запечатанного конверта»: четыре костра по углам воображаемого прямоугольника и один в середине. «Товарищи, готовьтесь, — предупредил нас советский майор — командир самолета. — Идем точно над нашими координатами…» Мы осмотрели парашюты и автоматы. Каждую секунду ожидали сигнала… И тут случилось неприятное. Майор, который напряженно смотрел через иллюминатор самолета, вдруг принялся оживленно обсуждать что-то с пилотами, у которых видимость была лучше. «Товарищ полковник, — обратился ко мне майор, — посмотрите налево», — и указал рукой.

Я ясно увидел «запечатанный конверт» сигнальных огней. «Да! — подтвердил я. — Это, должно быть, то самое место. Нет никакого сомнения». Но майор снова показал рукой: «А теперь посмотрите прямо». Прямо перед самолетом горели костры второго «запечатанного конверта»…

«Скажите, которые сигналы наши? Где вас выбрасывать?» — Майор был встревожен, он не знал, что делать…

Я посмотрел на него. Мы познакомились с ним на аэродроме в Калиновке. Он был молод, лет тридцати, ко мне относился с большим уважением (я летел по указанию Станке Димитрова в офицерской форме, хотя и без погон, а Иванов и Гилин были одеты в полувоенные костюмы). Командир самолета отвечал за благополучную высадку десанта — я не имел никакого права вмешиваться в его дела.

«Решайте вы, товарищ майор, — ответил я. — Сейчас я не полковник, а рядовой. Мы только выполняем ваше указание».

Майор пристально посмотрел на меня и покачал головой. Потом снова посоветовался с пилотом и радистом, который поддерживал связь с базой. «Возвращаемся обратно, — сказал он решительно. — Один из «запечатанных конвертов» внизу — ловушка. Непременно ловушка… Домой!..»

«Ловушка?» Что имел в виду майор? Потом, когда самолет лег на обратный курс, он объяснил. Гитлеровцы ночью посылали свои самолеты, которые кружили с выключенными моторами высоко над партизанской территорией, чтобы установить места, где партизаны ожидают «гостей». Если замечали где-нибудь партизанские огни, фашистские летчики сообщали по радио на землю своим, и те быстро устраивали ловушку, зажигая на своих базах нечто вроде сигнальных огней. Некоторые наши самолеты, как объяснил майор, попались на эту вражескую уловку и погибли, а сброшенные на парашютах люди были уничтожены…

Самолет набрал высоту, снова стороной облетел Белград, миновал Карпаты и после полуночи приземлился на аэродроме у Калиновки…

Эта история случилась около недели тому назад. И сейчас, когда Марек и другие товарищи обнимали нас на прощанье, мы решили прыгать во что бы то ни стало, будь что будет. Время не ждало. Георгий Димитров из Москвы постоянно интересовался: «Когда полетите?» По его указанию после первой неудачи советские товарищи запросили у партизан новые координаты. Димитров категорически настоял, чтобы нас отправили дальше на запад от Белграда, в горы Черногории, где в это время были свободные партизанские территории.

Мы сидели молча, каждый думал о своем. Говорить при адском шуме было почти невозможно. Все готово к выброске. Готовы и грузовые парашюты: их шесть штук, в каждом — автоматическое оружие с большим количеством боеприпасов, продукты, радиостанция и два ручных генератора к ней, один аккумулятор.

Кроме этого груза, каждый из нас имел при себе личное оружие — по пистолету и автомату с боеприпасами, а я и Радил Иванов по одной рации. Их всего три. На таком количестве коротковолновых радиостанций настоял я: группы, улетевшие до нас в Югославию, не смогли установить прочной радиосвязи с Георгием Димитровым, несмотря на его категорическое указание. Не смогли связаться с ним ни Штерю Атанасов, ни Благой Иванов. Как мы узнали позднее, при приземлении грузовые парашюты с радиостанциями разбились. Этой опасности мы хотели избежать. Если грузовой парашют с рацией не раскроется, то у нас останется еще две, и мы непременно сможем установить радиосвязь с Димитровым.

Радист Иванов имел соответствующий шифр для радиосвязи. Кроме того, у меня в одном из внутренних карманов лежала небольшая книжечка. Она служила для шифровки и расшифровки радиотелеграмм, которые Иванов должен был передавать Димитрову и принимать из Москвы. Я когда-то изучал шифровальное дело, но оно мне не требовалось в разведывательной работе — у меня почти всегда был специальный шифровальщик и радист: моя жена Галина или кто-либо другой. Сейчас мне впервые предстояло самому зашифровывать телеграммы. Перед отъездом в Калиновку я прошел под руководством Елены Димитровой краткосрочные курсы по шифровальному делу — Елена, в то время радистка и личная шифровальщица Георгия Димитрова, в совершенстве владела этим искусством. Она не только за короткий срок посвятила меня в тайны шифровального мастерства, но и уточнила конкретные тексты из книги, по которой нам предстояло работать. У нее, разумеется, была такая же книга. Она должна была принимать наши радиотелеграммы из Югославии и передавать нам очередные указания Георгия Димитрова до прибытия Марека, а после этого поддерживать регулярную радиосвязь между нашей группой и Заграничным бюро партии.

На этот раз сигнальные костры имели вид «дорожки»: четыре с одной стороны, четыре с другой. Внутрь этой «дорожки» самолет должен был сбросить людей и грузовые парашюты. Мы на всякий случай сделали широкий круг километров на десять в сторону от сигнальных огней. И когда командир самолета убедился, что внизу все «чисто», дал сигнал к выброске.

Местность, куда мы втроем — Радил Иванов, Димитр Гилин и я — приземлились в июне 1944 года, представляла собой широкую ровную поляну в горах Черногории. Неподалеку возвышались заснеженные вершины горного массива Цырни-Кук, зияли пропасти. Югославские товарищи выбрали подходящее место для приземления на парашютах, но погода, которая была неподвластна людям, оказалась неподходящей: поднявшийся ветер отнес несколько грузовых парашютов далеко в сторону от «дорожки». Иванов угодил в ущелье, к счастью, не глубокое. Гилин упал на ветви граба. Почти благополучно приземлился и я, слегка ударившись одним коленом.

Иванова мы нашли легко — югославские партизаны знали каждую пядь земли. Он был жив и здоров, хотя немного ушибся при ударе о скалу. Но некоторые грузовые парашюты, отнесенные ветром, приземлились на скалы, найдя их, мы обнаружили, что драгоценный груз испорчен. Разбилось несколько автоматов, большая 25-ватная радиостанция с аккумулятором и один из двух ручных генераторов. Беда, разумеется, была не столь уж велика. Запасные рации — моя и Иванова — были в полном порядке. Ручной генератор Иванов исправил, и мы могли надеяться, что связь будет обеспечена. Иванову предстояло кое над чем подумать — при помощи маломощных портативных радиостанций было крайне трудно установить связь на расстоянии тысяч километров, пришлось ему употребить все свое мастерство, все свои радиотехнические знания.

Свободная территория, на которую мы приземлились, оказалась районом действия Босненской партизанской дивизии. Партизаны, которые были посланы на «дорожку» встретить нашу группу, отвели нас в штаб дивизии. После приземления и по дороге в партизанский штаб нас окружали сердечным вниманием. Для югославских партизан мы были советскими людьми, прибывшими с Большой земли, мы символизировали грядущую победу. Этот храбрый народ, поднявшийся на всеобщую борьбу против немецко-фашистских оккупантов, отлично сознавал, что его свобода немыслима без идущей с востока победоносной железной лавины. С освобождением всей Европы Красная Армия принесла свободу и югославскому народу, доказавшему на деле, что он ее полностью заслуживает.

В штабе дивизии, куда мы пришли, нас ожидал приятный сюрприз. Ее командир — генерал Пеко Дапчевич — оказался моим старым боевым товарищем. Мы были знакомы с ним по Парижу, где он бывал в годы гражданской войны в Испании для организации пересылки югославских добровольцев в интернациональные бригады, виделись перед самой войной, незадолго до начала которой Пеко Дапчевич выехал на родину, чтобы принять участие в укреплении рядов Коммунистической партии Югославии.

Конец июня, июль, август 1944 года мы участвовали в партизанском походе, продвигаясь по югославской территории на восток, к границе родины. В начале пути к нам присоединились еще двое наших: Петко Кацаров и Илия Денев. Они вслед за нами были сброшены на парашютах на поляне под Цырни-Кук. Иван Цивинский, который должен был прилететь с ними, в последний момент заболел, и Марек настоял, чтобы он подлечился. Со Станке Димитровым остались Любен Жеков и Елена Касабова. Вместо Цивинского Заграничное бюро включило в группу Васила Дончева, старого политэмигранта, партийного деятеля из Кюстендилского края.

Вскоре после этого, еще на территории Черногории, мы встретились со Штерю Атанасовым и Бояном Михневым. С апреля 1944 года до конца июня Штерю Атанасов и Благой Иванов находились при Главном штабе югославских партизан в качестве представителей нашей партии и участвовали в целом ряде тяжелых боев. (Благой Иванов в спешном порядке отправился в Болгарию.) Встреча была радостной. Им удалось связаться с югославскими партизанами, и они успешно продвигались к болгарской территории, но не смогли наладить связь с Димитровым. Когда это удалось сделать через нашу радиостанцию, Штерю Атанасов был по-настоящему счастлив.

Радиосвязь нашей группы с Димитровым и Мареком была регулярной с первого и до последнего дня нашего пребывания на югославской территории. С Георгием Димитровым (так было условлено с Еленой Димитровой) мы выходили на связь три раза в день — в 11 часов дня, в 7 часов вечера и в час ночи по московскому времени. Когда наступало назначенное время, Иванов включал радиостанцию, устанавливал антенну на дереве и принимался выстукивать сигналы морзянки. Если мы находились в населенном пункте, где имелось электричество, Радил включал станцию в обычную сеть. Однако в горах, вдали от селений, нужно было питать радиостанцию энергией, вырабатываемой ручным генератором. Все сообщения, передаваемые Радилом в Москву, мы зашифровывали. Шифровку и расшифровку полученных от Димитрова указаний производили втроем — Радил, Гилин и я. Регулярную радиосвязь — разумеется, шифрованную — мы поддерживали и с Мареком. За три месяца, которые мы провели на югославской территории до вступления на болгарскую землю, мы обменялись с Димитровым (через Елену) и Мареком (через Жекова и Касабову) более чем сотней телеграмм. Димитров и Марек интересовались всем: нашим маршрутом, подробностями встреч с югославскими партизанами, их отношением к нам. Они спрашивали также в чем они терпят нужду и делали все возможное для оказания им помощи оружием, боеприпасами, лекарствами.

Георгий Димитров интересовался также условиями для приземления самолета.

Мы сообщали несколько раз: вблизи того места, где нас сбросили на парашютах, вполне может сесть самолет. Ответ был таков: «Продвигайтесь в сторону Болгарии. Ищите площадку ближе к востоку». Южнее Белграда, в горах Шумадии, мы обнаружили просторную ровную поляну и тут же сообщили: «Удобная площадка. Может сесть любой самолет…» На этот раз ответ из Москвы был тот же: «Продвигайтесь дальше на восток. В настоящий момент Марек не может вылететь. Ищите площадку и поддерживайте связь!..»

Добро-Поле — небольшая горная деревушка на восточном склоне горы Ястребац в Сербии, вблизи границы с Болгарией. В то время, когда мы там очутились — в середине августа 1944 года, — она находилась в центре небольшой свободной партизанской территории, которая охватывала кроме Добро-Поля, села Цырна-Трава, Кална, Долно и Горно-Гаре и другие. Вся эта территория была освобождена от немецко-фашистских оккупантов и очищена от недичевцев и сторонников Д. Михайловича в результате совместных сражений югославских и болгарских партизан.

До Добро-Поля наша группа должна была пройти нелегкий путь длиной более чем в 500 километров через Черногорию, горы Комови, Цырна, Кочници, Шумадии. Форсировав сильно охраняемую реку Ибар, мы очутились в Сербии. Вместе с партизанами дивизии Пеко Дапчевича мы участвовали во многих ожесточенных сражениях. Партизанское соединение Дапчевича в то время получило задание перебазироваться из Черногории на территорию Сербии и принять участие в предстоящих операциях Советской Армии по освобождению страны.

Югославские партизаны, которые считали нас советскими военнослужащими, еще в начале похода предоставили нам коней. Это было просто великолепно: на крепких горных конях ездили штабные командиры партизан и связные. Каждая лошадь, единственное быстрое и удобное средство передвижения в горах, ценилась на вес золота.

Группа болгар, которая двигалась с партизанским соединением Дапчевича, вначале состояла только из нас пятерых, высадившихся у подножия горы Цырни-Кук. Но на свободной партизанской земле в Сербии кроме нас находилась еще сотня болгарских партизан и партийных деятелей. Здесь работал Димо Дичев, которого Центральный Комитет партии направил в Сербию в Главный штаб партизан с двойной задачей — встретить группу Станке Димитрова и позаботиться о формировании и вооружении Первой софийской партизанской дивизии. Здесь располагался и созданный в июне на югославской территории из бывших болгарских солдат партизанский батальон под командованием Бояна Михнева. Батальон был сформирован из болгарских военнослужащих, антифашистов, дезертировавших из частей оккупационного корпуса, чтобы бороться против гитлеровцев. Батальон, численность которого постепенно выросла до двухсот бойцов, участвовал в целом ряде жестоких сражений. Комиссаром батальона был Штерю Атанасов. Это был третий большой болгарский партизанский отряд, сформированный из бывших военнослужащих, которые сражались в то время плечом к плечу с югославскими партизанами против общего врага; двумя другими партизанскими соединениями являлись солдатская бригада имени Георгия Димитрова во главе с капитаном А. Русевым и Кириллом Игнатовым и солдатский партизанский батальон имени Христо Ботева под командованием поручика Дичо Петрова.

Димо Дичева мы встретили на партизанской территории около куршумлийских бань, где в то время находился Главный штаб сербских партизан. Здесь мы установили контакт с ответственными деятелями сербского и югославского национально-освободительного движения, такими, как Коча Попович, представитель Национального Комитета Освобождения Югославии в Сербии, Нешкович-Михайлов, секретарь Коммунистической партии Сербии, Цона Бабович, член Политбюро ЦК КПЮ, и другими. Возле куршумлийских бань мы расстались с дивизией Пеко Дапчевича и до нашей границы продвигались в сопровождении специально приданной для нашей охраны югославской партизанской роты.

В Главном штабе сербских партизан мы встретили группу офицеров советской военной миссии, направленной сюда для оказания помощи партизанскому движению, Когда советские товарищи узнали о несчастье, случившемся с нашими грузовыми парашютами, они подарили нам небольшой генератор с двигателем и запасом горючего, который заменил ручной генератор и до конца обеспечивал электроэнергией нашу рацию.

Неподалеку от села Цырна-Трава мы узнали от сербских партизан, которые встретили нас и обеспечивали связь нашему отряду, что сюда направились Боян Болгаранов, член ЦК и уполномоченный нашей партии при штабе македонских партизан, и Благой Иванов.

Встреча нашей группы с Димо Дичевым имела существенное значение для дальнейшего решения наших задач. После установления контакта мы решили связаться с помощью курьера с ЦК БКП и Главным штабом Народно-освободительной повстанческой армии (НОВА).

Во второй половине августа Георгий Димитров прислал нам важную радиограмму. Она носила инструктивный характер и была адресована Центральному Комитету нашей партии:

«Передайте срочно всеми возможными средствами ЦК партии следующее:

1. Сплотить все демократические, прогрессивные силы народа, все антигерманские группировки вокруг Национального комитета Отечественного фронта — выразителя воли болгарского народа, организатора и руководителя борьбы против гитлеровских головорезов и их болгарской фашистской агентуры.

2. Принять меры к немедленному разоружению германских вооруженных частей, гестаповцев и пр., к их беспощадному обезвреживанию, а также к решительной ликвидации всякого сопротивления и враждебных действий против Отечественного фронта и Красной Армии.

3. Призвать народ, солдат и офицеров на борьбу против гитлеровцев и их агентуры и всеми силами поддерживать действия Национального комитета по созданию правительства Отечественного фронта.

4. Мобилизовать все силы с целью парализовать попытки ведения в стране военных действий против Красной Армии со стороны немцев и их фашистских агентов.

5. Принять срочные меры к обеспечению свободной деятельности Национального комитета Отечественного фронта, его партий, групп, бесцензурной печати и освобождения арестованных патриотов.

6. Болгарский народ и его вооруженные силы должны решительно перейти на сторону Красной Армии, освободительницы Болгарии от немецкого ига, и вместе с ней очистить болгарскую землю от гитлеровских бандитов и их подлых пособников.

Получение и передачу в ЦК подтвердите. Сообщите срочно, что происходит.

Г. Димитров».

Сразу же после расшифровки радиограммы специальный курьер отправился в Болгарию, чтобы передать Центральному Комитету новые указания Георгия Димитрова в решительный для страны политический момент.

Затем мы отправились в район Добро-Поле — Цырна-Трава, где надеялись застать вызванные Димо Дичевым болгарские партизанские отряды.

Во второй половине августа в районе Цырна-Трава — Добро-Поле было сосредоточено около тысячи болгарских антифашистов — от членов ЦК и его уполномоченных до рядовых партизанских бойцов. Кроме вышеуказанных членов и представителей ЦК БКП, здесь мы застали Трынский партизанский отряд, который перед этим вел трудный бой с жандармерией и с трудом прорвался к свободной партизанской территории в Сербии, а также Радомирский и Брезницкий партизанские отряды во главе с Денчо Знепольским, большую группу партизан Кюстендилского отряда и солдат-антифашистов, которые дезертировали из Нишского гарнизона, чтобы присоединиться к народному движению Сопротивления. Вскоре после нашего прибытия около села Кална появилась группа партизан во главе со Здравко Георгиевым и Борисом Ташевым, которую Главный штаб НОВА направил в Македонию с заданием сосредоточить на старой границе страны болгарскую солдатскую бригаду имени Георгия Димитрова.

Как мы поняли из разговора с некоторыми партизанами, многие из них ожидали, что здесь, на свободной партизанской земле, где находилась английская военная миссия, они смогут получить оружие, надеялись, что это оружие сбросят — так обещала миссия — английские военные самолеты…

Оружие действительно прибыло, но его прислали советские братья.

Мы сначала обратились с соответствующей просьбой к английской миссии. Впрочем, эта просьба носила настоятельно-ультимативный характер. Мы заявили английским офицерам, которые неделями отделывались обещаниями или отговорками («буря над Италией», «плохие атмосферные условия над Средиземным морем», «плохая видимость», «отсутствие радиосвязи»), что больше мы не намерены ждать. Ввиду категорической постановки вопроса англичане наконец выдали себя: «Зачем вам оружие? В ближайшие дни болгарское правительство капитулирует. В таком случае вам не с кем будет воевать. Партизанская борьба становится ненужной!..»

Иными словами: не ждите от нас оружия, отпустите по домам прибывших сюда болгарских партизан. Предоставьте возможность вершить судьбы Болгарии ее нынешним правящим кругам, которые уже ведут в Каире переговоры о перемирии с западными державами…

Циничное поведение английских офицеров привело нас в бешенство, но потом мы осознали, что другого ответа от них не следовало и ожидать. Ведь Черчилль в свое время заявил, что коммунизм во всех случаях, всегда и везде был и останется главным врагом Британской империи. Мы узнали также о его «Балканском варианте» второго фронта, который в сущности преследовал цель оккупировать Балканы, включая Болгарию…

Тогда мы втроем с Димо Дичевым и Штерю Атанасовым составили радиограмму Георгию Димитрову, и Радил, наш неутомимый радист, в ту же ночь передал ее в эфир…

«Находимся около села Добро-Поле, вблизи болгаро-югославской границы, — сообщили мы. — Соединились с Трынским, Радомирским и Брезницким отрядами. Очень нуждаемся в оружии и боеприпасах. Товарищи из югославской Народно-освободительной армии не могут нам помочь, т. к. сами испытывают нужду — они проводят всеобщую мобилизацию… Союзники-англичане отказываются поставить оружие и боеприпасы. Для нас и югославских товарищей сейчас главное — оружие и боеприпасы. Моральный дух и боеготовность высокие».

Радиограмму мы подписали втроем: Димо Дичев, Штерю Атанасов и я.

Уже на следующее утро Радил принял ответ:

«Приготовьтесь встречать самолеты… С завтрашнего вечера три ночи подряд будем сбрасывать оружие и боеприпасы… Координаты — предложенные вами. Димитров».

Августовская ночь, тихая, звездная, давно накрыла отроги горы Ястребац, когда по данному нами знаку партизаны зажгли сигнальные огни. Их было пять, в одну линию на расстоянии нескольких десятков метров один от другого — так мы договорились по радио после уточнения координат. Костры ярко вспыхнули, а мы отошли в сторону от поляны. Ночь была теплая, тихая, звезды крупные и ясные, видимость — великолепная. К счастью, предсказания о дожде, низкой облачности, тумане не сбылись.

Держа в руках сигнальную ракетницу, я ждал вместе с Димо Дичевым и Штерю Атанасовым. Разговаривать старались негромко, чтобы вовремя услышать гул моторов самолета. Димо Дичев рассказывал о бое у Батулии, об атаке Первой софийской партизанской бригады, о дорогих жертвах. Рассказывал и о тяжелом Рильском походе Второй партизанской бригады, которой командовал в ту пору Боян Болгаранов, о товарищах, павших в боях. Почти во всех случаях партизаны несли потери вследствие нехватки оружия: «У врага пулеметы, автоматы, он бросает против нас самолеты, подвижные моторизованные части, — говорил Димо Дичев. — А наши вооружены в лучшем случае винтовкой, редко автоматами, пулеметами, отбитыми у врага…» Действительно, восстание, для участия в котором на этих днях должен был прибыть Станке Димитров, всенародный штурм, о котором писал в своих инструкциях Центральному Комитету партии Георгий Димитров, — были бы неосуществимы без оружия и боеприпасов в достаточном количестве… Потому так велико было нетерпение, охватившее нас в ту ночь, первую из трех ночей, в которые должны были прилететь советские самолеты…

Послышался шум моторов. Спустя несколько минут шум превратился в рокот. Я по звуку узнал, что летят Ли-2, на которых советское командование забрасывало в начале войны наши группы в Болгарию и Югославию.

Когда самолеты приблизились к поляне с кострами, я выпустил из ракетницы одну за другой три ракеты. С высоты около 800 метров с самолетов начали сбрасывать на парашютах груз. В тихой безветренной ночи белые купола парашютов медленно опускались туда, где их поджидали мы. Их число превысило сотню.

Трудно описать ликование, вызванное появлением советских самолетов. Партизаны и местные жители, которые пришли помочь собирать парашюты, бросились к драгоценному грузу. Они складывали большие брезентовые мешки на вате, которая предохраняла их от удара о землю, на краю поляны. В мешках находились автоматы, пулеметы, гранаты, боеприпасы — то, что мы ожидали, в чем испытывали острую нужду тысячи народных борцов — болгарских партизан, часть которых собралась около села Цырна-Трава…

В последующие две ночи самолеты опять сбросили драгоценный груз. Всего с советских самолетов было сброшено несколько сот грузовых парашютов с оружием и боеприпасами, которых могло хватить для вооружения целой партизанской дивизии.

Оружие немедленно распределили среди сосредоточенных здесь болгарских партизан. Часть оружия выделили для отрядов, которые прислали к нам своих представителей. Каждый уполномоченный уносил с собой по нескольку автоматов, сотни патронов, гранат, их группы немедленно отправлялись в глубь Болгарии, где их с нетерпением поджидали боевые товарищи. Другую часть оружия и боеприпасов (чуть ли не половину полученного количества) мы передали для вооружения бойцов, мобилизованных в югославскую партизанскую армию.

Свою долю получило и местное население. Мы с Димо Дичевым и Штерю Атанасовым решили подарить полотно с куполов парашютов бедным людям — им можно было одеть жителей нескольких сел…

Оружие прибыло. Оставалось дождаться прилета Марека. В очередной телеграмме Димитров сообщил:

«Уточните координаты посадки самолета. С ним прибудет Марек и группа товарищей. Димитров».

Координаты, которые мы передали несколько часов спустя, были те же, что и ранее. Это была высокогорная поляна, покрытая низкой травой, без единого камня на ней. Расчистили остатки недогоревших костров, собрали сухие сучья для новых сигнальных костров. Мы должны были их зажечь в форме «дорожки» — по четыре костра параллельно один другому.

К вечеру 26 августа Радил Иванов принял телеграмму, в которой Георгий Димитров сообщил, чтобы мы ждали Марека. Мы поняли — в одну из ближайших ночей.

Наконец-то! Наконец-то Станке Димитров, с мыслью о котором мы пересекли почти всю Югославию, прилетит к нам. Значит, события назревают. Если Марек был нужен нашему Центральному Комитету несколько месяцев раньше, в начале весеннего подъема движения Сопротивления, то как он был нужен сейчас, когда нашему народу предстояло совершить величайший подвиг — подняться на победоносное восстание 9 сентября 1944 года!

Наступила ночь 27 августа. Мы были готовы к встрече.

Перед тем как приступить к конкретной подготовке для приема самолета и зажечь костры, нам следовало снова связаться с Димитровым в назначенный час. Радил включил радиостанцию. Вот раздались сигналы морзянки, и Радил, напряженный и сосредоточенный, начал записывать группы цифр нашей шифровки. Телеграмма была небольшая. Прием длился одну-две минуты от силы. Этого времени было достаточно, чтобы сообщить то, чего мы ожидали.

Мы спешно приступили к расшифровке.

Небольшая книжечка, верой и правдой служившая нам, в этот вечер помогла прочитать слова сообщения, которое нас потрясло:

«В результате авиационной катастрофы погиб Станке Димитров — Марек, выдающийся руководитель нашей партии, до последнего вздоха преданный своему народу и рабочему движению… рабочий класс и Болгарская коммунистическая партия понесли огромную потерю. Димитров».

Над поляной, окутанной безмолвием звездной летней ночи, воцарилась скорбь. Не стало замечательного руководителя, который мог бы принести неоценимую пользу идущему на штурм народу.

Позже, после победы, мы узнали подробности катастрофы самолета, на котором Марек вылетел из Москвы в Калиновку, где к его группе должны были присоединиться опытные деятели партии Васил Димитров, Михаил Георгиев, Атанас Алтыпармаков, Георгий Глухачев, Гаврил Атанасов. Мы узнали также, что Марек вместе с радистами — Любеном Жековым и Еленой Касабовой, — и Василом Дончевым несколько раз в течение июля и августа предпринимал попытки добраться до партизанской земли. Как свидетельствуют Жеков, Касабова и Дончев, их самолет несколько раз натыкался на «ловушки», которые опытные советские летчики своевременно замечали.

С товарищами, которые нам рассказали все это, мы смогли увидеться только после победы. Среди них не было Цивинского. Марек задержал его в Москве и вместе с ним полетел в Калиновку. Цивинский погиб в том же самолете, под Брянском.