1. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА
1. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА
Начало Отечественной войны — 22 июня 1941 года — застало меня в Москве. Я был преподавателем Военной академии имени М. В. Фрунзе. Кроме меня, в академии преподавали наши болгарские коммунисты Цвятко Радойнов и Иван Кинов-Чернов. В разные годы до этого здесь работали преподавателями Георгий Дамянов-Белов и Асен Греков — будущие создатели болгарской Народной армии. В последнее время Академия имени М. В. Фрунзе приобрела исключительно важное значение в деле повышения боеготовности и боеспособности вооруженных сил. Время не ждало, война в Европе уже бушевала, и только месяцы, недели, дни отделяли нас от ее пожара.
Весь преподавательский состав академии во главе с ее начальником Б. М. Шапошниковым прилагал огромные усилия, чтобы успеть при имевшихся возможностях подготовить как можно больше командных кадров. Все мы понимали: от уровня подготовки выпускников академии завтра будет зависеть многое, очень многое…
От перегруженности у меня часто болела голова. К концу недели боль становилась нестерпимой, и я откладывал в сторону книги и брался… за рубанок. Я любил столярное дело. Это занятие было для меня настоящим отдыхом. Встав за верстак, я забывал обо всем: этот труд приносил мне покой и наслаждение… Любил физический труд и Павел Иванович Берзин. Когда он узнал, что я люблю отдыхать за верстаком, он сказал: «Хорошо тебя понимаю. Ничто не может мне заменить часы, проведенные у токарного станка…»
Как-то потом Наташа Звонарева мне рассказала, что Берзин после особенно тяжелого дня спускался в авторемонтную мастерскую, расположенную в подвальном помещении Четвертого управления, и запускал станок — в прошлом он был рабочим-металлистом: надев комбинезон, работал час, а то и больше, а затем возвращался в свой рабочий кабинет планировать ожесточенные битвы «невидимого фронта»…
Когда мы вернулись из Парижа, я установил верстак под лестничной клеткой, отгородив небольшое помещение. Оно, конечно, было тесным и не особенно приветливым, но полностью устраивало меня: я просто нуждался в уголке, где можно было с наслаждением вдыхать аромат оструганного дерева, ощущать пальцами его гладкую поверхность…
В то роковое воскресенье — 22 июня 1941 года — я работал в своей импровизированной мастерской. Встал очень рано — головная боль прогнала сон — и спустился вниз.
Увлеченный работой, я неожиданно почувствовал за спиной присутствие человека. Повернулся. Это была Галина. На ней буквально лица не было. Она смотрела на меня широко открытыми глазами, губы крепко сжаты, словно онемевшие, лицо белее снега. Я сразу понял: случилось ужасное.
— Галя, что случилось?
— Война… Война началась… Только что передали по радио… Немцы вторглись на всем протяжении от Балтики до Черного моря…
Я обнял ее. Столько тревожных дней мы пережили вместе. Она всегда была моим лучшим другом, советником и помощником, где бы мы ни были — ив Китае, и в Вене и в Париже. Но никогда я не видел ее такой потрясенной.
— Значит, началась… Но ты не падай духом, Галя, не бойся… Мы воевали столько лет… что ж, повоюем опять. Россию никто не мог покорить… Ее враги находили в ней себе могилу…
Наступили суровые времена. Советскому народу, сплоченному вокруг своей Коммунистической партии, предстояло показать свою неизмеримую твердость, стойкость, мощь.
Мобилизация началась сразу. Впрочем, к ней готовились и раньше, но до самого момента нападения она не была объявлена: советские руководители не подозревали всей меры вероломства гитлеровцев. Ведь совсем недавно в Москву прилетал фон Риббентроп для подписания договора о ненападении, а Гитлер и Геринг уверяли всех в «мирных» намерениях по отношению к СССР!
Мобилизация проходила успешно. Но если небольшой Болгарии для этого понадобились бы считанные дни, то при гигантских масштабах Советского Союза для мобилизации требуются недели, месяцы… За эти недели и месяцы гитлеровцы, стянув к западным границам огромные полчища, вторглись на советскую землю, подвергая опустошению мирные города и села Украины, Белоруссии…
Советское правительство предпринимало все меры, прилагало неимоверные усилия, чтобы обуздать агрессора путем создания военно-политических союзов. Известны его настоятельные предложения о заключении военно-оборонительных пактов с Францией, Англией, Чехословакией, Польшей, Югославией, Румынией, Болгарией, Турцией. По решению правительства промышленность сосредоточивалась на Урале и за Уралом, в Западной Сибири — там, куда не смогли бы проникнуть ни сухопутные силы, ни авиация возможного агрессора.
Советское правительство издало директиву, имевшую кардинальное значение для реорганизации и дальнейшего развития военной авиации. С момента ее издания — февраля 1941 года — все военные заводы начали интенсивную работу по внедрению в производство новых типов скоростных и маневренных боевых самолетов. То же самое относилось к производству танков и артиллерии. Однако, как отмечают советские военные историки, работа по подготовке контрудара против будущего противника была недостаточна по масштабам, содержанию и запоздала по времени.
Гитлеровская Германия предприняла нападение на Советский Союз после того, как покорила уже почти всю Европу. Другими словами, на вооружение Германии и снабжение ее боеприпасами и всем остальным, необходимым для ведения тотальной войны, работала вся Европа — промышленность Франции, включая мощные военные заводы Лотарингии, тяжелая металлургия, машиностроение и военная промышленность Силезии и Померании, сильно разросшаяся после первой мировой войны военная и машиностроительная промышленность Чехословакии, оружейные заводы Венгрии, Испании, Бельгии, Голландии, Норвегии, Австрии, Румынии. К этому нужно добавить, что в руки гитлеровцев попало все оружие французской и польской армии, оружие Чехословакии. Следует иметь в виду, что в то время чехословацкая армия была не только большой и отлично обученной, но и хорошо вооруженной: только из ее арсеналов гитлеровцы забрали сотни тысяч современных пулеметов, скорострельных орудий, тяжелых мотоциклов, часть которых была использована Роммелем в его «африканском походе»…
Против СССР Гитлер бросил 190 дивизий (т. е. 5,5 миллионов человек) только сухопутных сил, могучие армады кораблей воздушного и военно-морского флота. Никакая армия в мире не смогла бы устоять против удара этой чудовищной военной машины.
Нужно иметь в виду также и то, что наряду с военным арсеналом Европы гитлеровская Германия располагала и ее людскими резервами (в составе полчищ захватчиков имелись румынские, венгерские, итальянские, испанские, финские и другие армии), резервами ее легкой промышленности, сельскохозяйственной продукцией, территорией, аэродромами, путями сообщения, портами…
Советский Союз был один. Пресловутый второй фронт западные союзники открыли поздно, очень поздно, когда фактически конец войны был предрешен. Унаследовав от царской России крайне отсталое народное хозяйство, Советский Союз перед войной только начал разворачивать в современных масштабах металлургию и машиностроительную промышленность. Со времени первой пятилетки, когда были заложены основы крупной тяжелой индустрии, прошло всего десять лет. Советский Союз испытывал острую нужду в железе и стали, он хотел жить в мире, созидать и поэтому изготавливал из железа и стали не винтовки и орудия, а главным образом плуги и комбайны, строительный прокат, производил турбины для электростанций, провода для электрификации сел, выпускал тракторы для колхозов…
Народ, который не думал никому причинять зла, был всецело занят мирным созидательным трудом. Для производства достаточного количества оружия не хватало железа и стали…
Поэтому потребовались месяцы, пока советская промышленность была переведена на военные рельсы и вместо плугов и тракторов начала выпускать оружие. На оборону стали работать все лучшие научные силы страны. И уже в 1942 году Советская Армия смогла противопоставить вооруженным до зубов гитлеровским ордам достаточное количество более совершенных танков (КВ и Т-34 были грозой для врага), эффективной артиллерии (славные ракетные минометы «катюши» сеяли панику в рядах немецко-фашистских войск), быстролетных и маневренных самолетов…
Я уже не говорю, разумеется, о факторе, который сыграл огромную роль в победоносном исходе войны — о морально-политическом единстве советского народа, сплоченного вокруг своей героической партии, о несокрушимом духе советских воинов.
На второй день войны к Георгию Димитрову были вызваны три полковника Советской Армии: Христо Боев, Цвятко Радойнов и я. Мы явились вдвоем с Боевым. Цвятко Радойнов в тот момент находился по делам службы в районе западной границы Советского Союза, его возвращения ожидали с часу на час. Христо Боев был тот самый командир восставших солдат-фронтовиков, который повел их в сентябре 1918 года на Софию, чтобы расправиться с подлинными виновниками национальной катастрофы. Позднее Боев был вынужден эмигрировать. Двадцать лет, прошедшие с тех пор до момента нашего вызова, были для него годами выполнения революционного долга в Китае, на Ближнем Востоке, в Европе и в Африке. Боев окончил в Москве Академию бронетанковых войск и к своим исключительным качествам революционера присовокупил знания военного инженера.
Цвятко Радойнов, замечательный болгарский интернационалист, жизнь которого позднее превратилась в настоящую легенду, также имел яркую биографию. В свое время он вместе с Тодором Грудовым организовал восстание в Карабунаре и повел карабунарских повстанцев на Бургас. Позднее Радойнов эмигрировал в Советский Союз и по окончании Военной академии имени М. В. Фрунзе многие годы служил в рядах Красной Армии. В 1936 году, когда в Испании вспыхнула гражданская война, Радойнов вместе с группой советских военных специалистов уехал в качестве военного советника в один из корпусов республиканской армии. После возвращения из Испании он был назначен преподавателем в Академию имени М. В. Фрунзе.
Мы были близкими друзьями. Нас связывала не только любовь к своей родине, но и долголетняя борьба в защиту интернационального дела.
В кабинете Георгия Димитрова мы застали его самых близких соратников и помощников — Васила Коларова, Станке Димитрова и Георгия Дамянова (Антон Иванов еще в конце 1940 года был направлен на родину, чтобы оказать помощь в работе Центрального Комитета БКП).
— Знаете, для чего мы вас вызвали, товарищи? — начал Димитров. — Время теперь суровое… Советскому Союзу угрожает смертельная опасность… Страшная угроза нависла над делом революции. — Он в общих словах обрисовал создавшееся положение, потом сообщил: — Все наши политэмигранты немедленно должны включиться в борьбу против врага…
Исполнительный комитет Коминтерна предложил ЦК ВКП(б) и советскому правительству сформировать специальный полк в составе создающейся бригады и получил на это согласие. В этот полк Димитров решил направить политэмигрантов — испанцев, французов, англичан, немцев, чехов, словаков, австрийцев, болгар, румын, греков, поляков, итальянцев и других, — которые обрели в лице Советского Союза вторую родину. Бригада, численный состав которой превысит несколько тысяч человек, должна была формироваться в Москве и включиться в оборону советской столицы. Нас троих (Боева, Радойнова и меня) Коминтерн зачислил в интернациональный полк и поручил его формирование, гарантировав поддержку Коминтерна и лично Георгия Димитрова.
Еще до сформирования бригады Георгий Димитров потребовал, чтобы мы привели в боевую готовность находившихся в Москве и ближайших окрестностях болгарских политэмигрантов. Часть товарищей надлежало включить в состав бригады для обороны Москвы, а другую — отправить со специальными заданиями в тыл немецко-фашистских войск.
— Вы понимаете, что я имею в виду, товарищи, — добавил Георгий Димитров. — Я имею в виду Болгарию… Заграничное бюро нашей партии решило, — продолжал Георгий Димитров, — направить группу из нескольких десятков политэмигрантов в помощь партии. Вы знаете, она находится на нелегальном положении с 1923 года. Многие тысячи болгарских коммунистов были уничтожены во время Сентябрьского восстания 1923 года и многие — в апрельские дни 1925 года. Тысячи позднее были брошены в тюрьмы, расстреляны, повешены. Несколько сот сражалось в Испании, многие сложили головы в боях на испанской земле. Часть бойцов интернациональных бригад сумела вернуться в Советский Союз или в Болгарию, но большинство попало в концентрационные лагеря во Франции. Ввиду этого партия в настоящий момент не имеет достаточного количества подготовленных кадров. Как же она поведет народ на вооруженную борьбу?
Задача группы состояла в том, чтобы проникнуть через линию фронта в Болгарию, которая фактически являлась гитлеровским тылом, и там оказать помощь Центральному Комитету по организации антифашистского движения Сопротивления.
— Состав группы, — сказал Георгий Димитров, — уточните с Георгием Дамяновым. Следует самым внимательным образом оценить возможности каждого человека. Сейчас на родине нужны не просто бойцы, которые могут стрелять, а командиры и организаторы, способные повести за собой массы, возглавить партизанские отряды… Действуйте как можно быстрее, — закончил Георгий Димитров. — Наш главный интернациональный долг теперь состоит в том, чтобы сделать все возможное для оказания помощи советскому народу.
Георгий Дамянов, который присутствовал на этой встрече и с которым мы должны были сделать все необходимое для комплектования группы, в то время был одним из видных деятелей Коминтерна и многие годы отвечал за его кадры. Старый боевой товарищ, командир славной Лопушанской дружины, прославившейся при взятии города Фердинанда (ныне Михайловград) и станции Бойчиновцы в дни Сентябрьского восстания, Георгий Дамянов был одним из видных болгарских политэмигрантов и самых пламенных сторонников сентябрьского курса. После выезда наших эмигрантов из Югославии Георгий Дамянов был направлен в Советский Союз и там в конце двадцатых годов закончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Позднее два года был в ней преподавателем. В его лице Георгий Димитров нашел верного, всесторонне подготовленного соратника, которого привлек к работе в Коминтерн, где он выполнял ряд ответственных задач. В 1935—1937 гг. он вместе со Станке Димитровым нелегально находился в Болгарии, способствуя претворению в жизнь нового, димитровского курса нашей партии. После возвращения в Советский Союз он стал членом Заграничного бюро партии. Георгий Дамянов пользовался любовью и уважением всей болгарской политэмиграции. При этом он знал всех наших людей и лучше всех был осведомлен, кого и как можно использовать для работы во вражеском тылу.
Мы немедленно приступили к формированию группы. К концу июня мы уточнили, кого из людей следует включить в ее состав. В нее вошли военные инженеры, экономисты, партийные работники, журналисты, профессора. Большинство из них имели богатый революционный опыт, они участвовали в Сентябрьском восстании, сражались в рядах интернациональных бригад в Испании — это была лучшая часть болгарской политэмиграции, часть «золотого фонда» нашей партии, как в свое время сказал Васил Коларов.
На каждого члена группы мы составили краткую характеристику. В эту работу включился и Цвятко Радойнов, который вернулся из командировки, где смог, как он рассказывал, понюхать пороха. Подготовленный список был представлен в Заграничное бюро партии. И был одобрен.
В конце июня приступили к вызову намеченных людей.
Каждый болгарский политэмигрант считал своим долгом, делом личной и революционной чести быть направленным на самый опасный участок. Некоторых, кто не имел необходимого опыта работы во вражеском тылу, мы не вызывали, но каким-то образом они узнали, что наши группы готовятся к отправке туда, в Болгарию, и приходили сами, настаивали, просили зачислить их в ряды первых, кто отправится сражаться на родную землю. Все они с трогательным волнением высказывали свои просьбы. А ведь просили только о том, чтобы им разрешили сражаться.