9. ВЕСНА В ПОРТУГАЛИИ. ВСТРЕЧА С ГРИШЕЙ САЛНИНЫМ В МАДРИДЕ. ХЕМИНГУЭЙ И ХАДЖИ-КСАНТИ

9. ВЕСНА В ПОРТУГАЛИИ. ВСТРЕЧА С ГРИШЕЙ САЛНИНЫМ В МАДРИДЕ. ХЕМИНГУЭЙ И ХАДЖИ-КСАНТИ

Был конец марта 1937 года, когда я отправился на каботажном судне «Атлантик» из Сен-Назера в Лиссабон. Судно шло из самых северных районов Нормандии, из Кана и Булони, но его пассажирами были не только французы. В эту пору года, когда усталая от влажной зимы Северная Европа жаждала солнца, самые нетерпеливые, вернее, самые состоятельные ее обитатели спешили погреться на побережье Португалии, число туристов начинало расти в геометрической прогрессии. Но сейчас пассажиров на судне было не особенно много.

Мой спутник Жан многозначительно поглядывал на меня, когда мы, прогуливаясь по палубе, проходили мимо группы туристов. Это были иностранцы. Кто они? Вскоре выяснилось: немцы. При нашем приближении они замолкали. А обычные туристы не обращают внимания на остальных пассажиров — настоящие туристы, всегда заняты собою и пейзажем, ради чего, собственно говоря, они пускаются в путешествия…

Как уведомил нас центр, из Германии к Пиренеям устремились сотни немецких специалистов, которые ехали туда для оказания помощи Франко. Предполагалось, что это военные специалисты, они ехали отдельно от укомплектованных и полностью вооруженных еще в Германии фашистских частей, состоящих из «добровольцев». Срочное задание, которое я получил, требовало, в частности, проверить на месте достоверность этого сообщения.

Немецкие специалисты отправлялись в Португалию инкогнито, на иностранных судах. Они прибывали на поездах в какой-нибудь северный французский порт и оттуда на судах продолжали свой путь до «нейтральной» Португалии. Они ехали с небольшими чемоданами — остальной «багаж» перевозили немецкие грузовые суда, курсировавшие между побережьем Германии и Лиссабоном или следовавшие до Гибралтара…

Что это было? Маскировка? Но она уже была не в состоянии что-либо скрыть. Мировое общественное мнение было прекрасно осведомлено о военной интервенции Германии, Италии и Португалии и гневно ее заклеймило. Пожалуй, дело было не в том, чтобы ввести в заблуждение мировое общественное мнение, а речь шла о каком-то особом военно-тактическом приеме.

Так, впрочем, считал и центр: гитлеровцы скрывают объем и характер своей военной помощи Франко, опасаясь нашей разведки…

— Жан, держу пари, что кое-кто из них, — я указал на немецких «туристов», — не знает, каким маршрутом, например, идет наше судно. У меня создается впечатление, что они смотрят, но не видят…

— Наши впечатления совпадают, — ответил Жан. — Смотрят, но не видят. И слушают, но не слышат… Они не знают маршрута корабля, но, бьюсь об заклад, отлично знают свой будущий маршрут Лиссабон — Толедо, подробно выучили топографию Наварры, Кастилии, Андалузии…

— Давай вызовем их на разговор, Жан? Хочется мне увидеть, как держатся в гражданской компании эти переодетые офицеры. И знают ли они другие приветствия, кроме «Хайль Гитлер»?

— Не стоит труда, — покачал головой Жан. — С ними я сражался у Вердена и в Вогезах, до сих пор ношу в своем теле осколок крупповской гранаты. Каждая встреча с немецким офицером мне причиняет боль. Правда, нет смысла…

Жан, с которым я ехал в Лиссабон, был французский патриот-народофронтовец. Мы включили его в нашу группу. Пока у него была только одна задача — сопровождать меня в непрестанных поездках по Франции и соседним странам. Он ездил со мной как переводчик (французским я владею слабо), помощник и курьер: в случае необходимости я немедленно отправлял его обратно в Париж, с соответствующим шифрованным письмом к Галине. Жан был на несколько лет старше меня, обременен большой семьей, которая жила в подвале где-то в предместье Парижа. По профессии он был рабочий-металлист, с крепкими, словно литыми из чугуна плечами и железной хваткой рук. Таким же твердым, словно отлитым из металла, был и дух этого человека, с которым я уже несколько раз ездил по стране. Короче говоря, он был из тех сынов Франции, которые позднее своей кровью вписали героические страницы в историю французского движения Сопротивления.

На этот раз Жан ехал со мной в качестве коммерсанта. Я тоже выдавал себя за торговца. В моем бумажнике имелись не только надлежащий паспорт, но и документы, согласно которым фирма «Александр и Макс Баучер и К°» уполномочивала меня вести переговоры и заключать сделки от ее имени.

Надо сказать, что торговая фирма «Александр и Макс Баучер и К°» действительно существовала и в самом деле вела торговые дела. Александр и Макс были давнишними компаньонами, перед тем как обосновать свою фирму в Париже, они занимались бизнесом в Софии, Бухаресте, Вене. Они не принадлежали ни к какой партии, но были глубоко честными людьми и антифашистами. Этого было достаточно, чтобы прибегать к их помощи и пользоваться возможностью, которую их фирма, имеющая десятилетний стаж пребывания в Париже, предоставляла для нашей деятельности. Впрочем, их фирма не только была известна в столице Франции, но и имела солидный капитал, значительный годовой оборот и главное — филиалы в нескольких центральных провинциях страны. Более того, Александр и Макс поддерживали деловые связи с торговыми фирмами ряда стран Европы. Некоторые из этих стран находились в сфере нашей деятельности.

И вот теперь мы с Жаном, «торговые представители» фирмы Александра и Макса, ехали в Португалию, а затем должны были направиться в Южную Испанию и Италию через Гибралтар. Наша официальная миссия состояла в том, чтобы заключить сделки на поставку апельсинов, лимонов, мандаринов, маслин. Испания, бывшая в свое время главным поставщиком цитрусовых плодов во Францию, после мятежа Франко резко сократила экспорт и фактически оголила французский рынок. И в начале 1937 года Португалия, воспользовавшись отсутствием конкуренции, сразу же повысила цены на этот популярный во Франции товар. Представителям французских фирм в Лиссабоне оказывали любезный прием.

Но это была официальная версия нашей миссии. Разумеется, Александр и Макс не рассчитывали на заключение мной какой-либо сделки, а если бы мне и удалось что-нибудь сделать в этом плане, то они только приветствовали бы этот наш успех. Основная цель моего задания состояла не только в том, чтобы проверить — по указанию центра — достоверность информации о гитлеровских специалистах, которые инкогнито ехали морем, но и установить на месте, удалось ли гестапо раскрыть и уничтожить нашу нелегальную антифашистскую группу, которая с ноября 1936 года работала в лиссабонском порту. Мы должны были сделать все возможное, чтобы восстановить деятельность этой группы или сколотить новую. Там, в частности, действовала наша разведывательная группа в составе пяти человек, возглавляемая португальским патриотом и интернационалистом Мануэлем Оливейро, собственником и директором торговой фирмы «Мануэль Оливейро и К°». Приняв своевременно необходимые меры предосторожности по спасению людей, Оливейро при возникновении опасности провала укрыл в складах компании пятерых немецких антифашистов, непосредственно участвовавших в разведывательной работе.

Что же произошло дальше с пятью героями?

Полиция напала на их след, и им нужно было срочно покинуть страну. Получив указания центра, Оливейро составил дерзкий план их вывоза из Португалии. В срочном порядке он смог поставить (с помощью центра) десяток военных грузовиков марки «Фиат» из Италии для армии франкистского генерала де Льяно. Патриоты стали шоферами этих грузовиков. Теперь задача Оливейро состояла в том, чтобы довести колонну грузовиков в район Толедо, а там группа, направленная центром, должна была позаботиться об остальном…

План был осуществлен безукоризненно.

Оливейро получил из Италии дюжину тяжелых грузовиков, о чем по телеграфу уведомил генерала Кейпо де Льяно, с которым он был знаком лично. Франкистский вояка остался доволен. Он по телеграфу оплатил стоимость грузовиков и направил в Лиссабон своего адъютанта и конвой, которые должны сопровождать колонну. За колонной тяжелых «фиатов» следовала шикарная легковая автомашина «фиат-седан» — личный подарок Оливейро генералу…

Итак, под покровительством личного посланника генерала и полиции колонна беспрепятственно пересекла границу и въехала на испанскую территорию. За рулем пяти из двенадцати грузовиков сидели наши люди, а лимузин вел сам Оливейро.

В районе Толедо, который в то время находился примерно в тридцати километрах от линии фронта, колонна внезапно наткнулась на засаду. За поворотом дороги показались стволы орудий двух немецких танков и броневика. Конвойные облегченно вздохнули. Однако немецкие танкисты и их строгий офицер повели себя очень странно — они обезоружили франкистского офицера, а затем и конвой. Танкисты уничтожили «фиаты», оставив только два из них, в кузовах которых разместили пленных, и самой короткой дорогой отправились к линии фронта. Два танка и броневик были трофейными, отбитыми республиканской армией в боях под Толедо, а «немецкие» солдаты и офицер являлись республиканскими бойцами групп, действовавших в тылу Франко. Они успешно выполнили заключительный этап операции, разработанной центром по спасению пяти немецких антифашистов.

Читатель, наверное, спросит: а что стало после этого с Оливейро?

С фронта поступило сообщение, что он вместе с франкистским офицером и охраной взят в плен. Он был тайно переброшен в Мадрид, а затем в Париж. Оливейро пожелал вернуться в Лиссабон — безукоризненно осуществленная операция не создавала никакого риска для его будущей деятельности. Но центр был непреклонен: Оливейро должен был провести определенное время в условиях полной безопасности до тех пор, пока не будет установлено, что его «торговая фирма» в Лиссабоне действительно находится вне всяких подозрений.

Это также входило в нашу задачу.

В Лиссабоне мы провели всего три дня. Во-первых, мы установили контакт с несколькими торговыми фирмами, которые щедро предлагали свои услуги в деле поставки свежих цитрусов по весьма сходным ценам. Первая наша телеграмма в Париж гласила: «Прибыли. Условия поставки благоприятные. Ведем переговоры». Эта телеграмма была адресована фирме «Александр и Макс Баучер и К°». Из фирмы ее немедленно должны были передать Галине. Телеграмма являлась шифрованным сообщением, которое Галина должна была передать в центр. Оно гласило: «Прибыли благополучно. Первые впечатления об обстановке хорошие. Продолжаем работу». Следует добавить, что Александру и Максу адресовались «торговые» телеграммы и других наших групп, которые уже действовали в Гибралтаре, Неаполе, Генуе, Киле, Гамбурге и других городах. В своих телеграммах, а иногда и срочных «коммерческих» письмах они шифрованно сообщали об очередных партиях оружия, транспортных средств, самолетов и живой силы, которые отправляются во франкистскую Испанию или прибыли в Гибралтар. Эти телеграммы Александр и Макс передавали мне, после чего необходимые сведения Галина сообщала надлежащей шифровкой в центр. Когда меня не было в Париже, Макс и Александр передавали поступившие телеграммы и письма прямо Галине. Такая практика существовала до конца нашего пребывания в Париже.

На второй день мы заключили сделки, и одно грузовое судно стало готовиться к отплытию из Лиссабона во Францию с маслинами и апельсинами. Но нас интересовали также ранние овощи, креветки, омары, копченая рыба — этим товаром до осени прошлого года торговала экспортная фирма «Мануэль Оливейро и К°». Торговцы, обычно очень словоохотливые и отлично осведомленные обо всем, реагировали, как и следовало ожидать:

— О, креветки и омары! С тех пор как случилось несчастье с Мануэлем Оливейро, никто не брался за торговлю этим товаром!..

— Несчастье? — искренне удивлялись мы. — О каком несчастье вы говорите, господа? А мы как раз собирались направиться в его контору! У Мануэля задолженность перед нашей фирмой в Париже…

Торговцы озабоченно покачивали головами.

— О платежах не беспокойтесь — у Мануэля солидный счет в банке, он никогда не подведет партнера… Был бы только жив сам Мануэль!.. Разве вы не знаете? Он сопровождал партию грузовиков генералу Кейпо де Льяно, и красные партизаны взяли его в плен… И его, и личного адъютанта генерала, и десяток полицейских из конвоя… Это ужасно…

— И от него нет никаких вестей? — Мы с Жаном притворялись изумленными.

— Что вы, какие известия могут прийти из Мадрида? Дай бог, чтобы он не попал в руки анархистов, в таком случае вести придут из рая… Хоть бы в этом повезло..

Все шло хорошо, даже отлично. Раз даже сверхчувствительный слух торговцев ничего не уловил, значит, полиция не добралась до подозрительных сведений о подлинной роли Оливейро.

Все же мы были обязаны выполнить свою задачу до конца. И в тот же день заявились в дирекцию лиссабонской полиции.

— Ваше превосходительство, — обратились мы к ее директору, представив свои паспорта и гарантийные документы, выданные в Париже, — мы пришли к вам за советом. Дело в том, что фирма «Мануэль Оливейро и К°» задолжала нашей фирме в Париже. Мы случайно узнали от коллег в Лиссабоне, что с ним случилось несчастье… Вы не посоветуете, как нам урегулировать это дело?

Весь в аксельбантах и орденах, салазаровский полицейский, высокомерный и важный, восседал за высоким письменным столом, как на троне. Поняв, что речь идет о торговом бизнесе, он сразу обмяк и даже пригласил нас в небольшую приемную, где угостил виски.

— Ваша фирма не пострадает, господа, если поступит благоразумно, — произнес он, став похожим на обыкновенного вымогателя. Он намекал на процент, который мы должны были ему выделить за оказываемую услугу.

— Ваше превосходительство, наша фирма будет довольна, если ей удастся получить хотя бы половину долга… — И я назвал сумму.

Полицейский, растянув в улыбке рот до ушей, поднял рюмку; он прикинул в уме сумму, которую сможет присвоить.

— Мы будем счастливы, ваше превосходительство, если нам удастся урегулировать этот вопрос… Наша фирма, в сущности, мало интересуется личностями своих контрагентов. Но все же жаль, что Оливейро пропал ни за что — он был почтенным партнером…

Директор, довольный совершенной сделкой, сочувственно покачал головой.

— Я хорошо знал его. Приличный человек… Хотелось бы, чтобы он уцелел… Итак, — закончил деловой разговор полицейский, — Оливейро нет, но фирма существует… Жду вас завтра с его уполномоченными… Приятно было познакомиться, господа…

Когда на следующий день директор полиции получил причитающуюся ему пачку банкнот, картина была выяснена до конца. Вторая телеграмма, направленная в Париж, гласила: «Отправляем судно с товаром. Рынок здесь отличный. Перспективы благоприятные». Галина немедленно передала в центр наше успокоительное сообщение о том, что Мануэль Оливейро избежал опасности провала. Об остальном должен был позаботиться центр.

Пароход, которым мы отплыли из Лиссабона на юг к Кадису и Гибралтару, был уже другой — французское судно ушло в обратный рейс, на север, в Нормандию. Нам предстояло проверить на месте — в Гибралтаре и в нескольких итальянских портах — работу действующих там разведывательных групп наших сотрудников.

В Гибралтаре группа состояла из трех человек, одним из которых был болгарин. Мы направили их туда в начале года, когда немецкие и итальянские суда начали совершенно открыто, под своими национальными флагами, перевозить вооружение, живую силу, боеприпасы, медикаменты генералу Франко. Гестапо установило, что Лиссабон является давнишним и хорошо освоенным районом Интеллидженс сервис, а также и то, что советская разведка, хотя и проникла в эту страну не так давно, работает там весьма эффективно. Разумеется, гитлеровцы продолжали по-прежнему использовать Португалию для прямого провоза оружия и снаряжения армии Франко, но этот приток сильно сократился за счет Гибралтара. На этом куске оголенной скалы, превращенном англичанами в естественную крепость, немецкие суда чувствовали себя в большой безопасности. (Это поистине странно, если иметь в виду, что как раз в это время Комитет по невмешательству лорда Плимута усердно выполнял свою миссию. Этот комитет удивительным образом «не замечал» фашистские суда, которые бросали якоря в Гибралтаре, «не видел» поставок иностранного оружия мятежникам…)

В Италии мы пробыли немного дольше. Здесь у нас имелись группы в нескольких средиземноморских портах (Генуе, Неаполе и др.), включая Мессину в Сицилии. Большую часть групп составляли итальянцы — портовые рабочие, шоферы, крановщики, железнодорожники. Соблюдая все меры абсолютной секретности при отправке партий оружия в Испанию, фашисты не могли скрыть правду от своего пролетариата. При каждой такой группе мы имели своих людей, которые поддерживали с нами регулярную связь.

Своих людей мы имели и в немецких портах Киле, Гамбурге, Вильгельмсгафене и других. Несмотря на угрозу явной гибели, несмотря на ужасы уже действующих камер пыток и концентрационных лагерей, немецкие антифашисты самоотверженно оказывали помощь делу революции. Гитлеровцы ошибались, считая, что им удалось отравить ядом нацистской пропаганды весь немецкий народ.

Читатель, наверное, заинтересуется, — что конкретно делали эти группы в портовых городах Германии, Италии, Португалии и в Гибралтаре? Я уже упоминал об одной стороне их деятельности — они регулярно информировали центр о переброске военной помощи генералу Франко. Вторая сторона их деятельности, которую они осуществляли с помощью местных антифашистов, состояла в том, чтобы всеми средствами препятствовать транспортировке военных грузов мятежникам.

Теперь о встрече с Гришей Салниным. На этот раз мы увиделись в самом Мадриде. Мятежникам и интервентам не удалось осуществить свой зловещий замысел. 7 ноября 1937 года в Мадриде состоялся парад воинских частей, но это были части республики, которые после парада сразу же отправились на передовые позиции, находившиеся в пригородах столицы, у зданий мадридского университета. Мятежники были отброшены, бои шли на севере — против армии Мола и на юге — против Франко и итало-немецко-португальских интервентов, которые сражались на линии, тянувшейся от португальской границы вплоть до Средиземного моря, главным образом в районе между Средиземным морем и горным массивом Сьерра-Морена, где проходила важная стратегическая дорога Малага — Альмерия.

Читатель знает, что при защите Мадрида в неистовых схватках с мятежниками в октябре-декабре 1936 года и во всех решающих сражениях с фашистами участвовали интернациональные бригады. Я не пишу об их деятельности потому, что ветераны интернациональных бригад уже описали подвиги этих добровольческих частей, состоявших из антифашистов, прибывших в Испанию из всех уголков мира. Организация этой благородной армии добровольцев свободы, а также мощной всеобщей кампании в защиту республиканской Испании явилась делом Коминтерна, во главе которого в то время стоял его новый Генеральный секретарь Георгий Димитров.

Итак, с Гришей Салниным мы увиделись в Мадриде весной 1937 года, когда вдвоем с Жаном, объехав вдоль и поперек Пиренейский полуостров, а также посетив Италию, вернулись во Францию через Марсель, но отправились не на север, к Парижу, а на юг. Тогда поездки были довольно свободными, не нужны были никакие специальные заграничные паспорта или визы той или иной страны. Единственное, что требовалось от любого путешественника, — его личный паспорт и проездной билет… (Разумеется, это касалось только гражданских лиц — остальные попадали под контроль Комитета по невмешательству.)

Гриша не был удивлен — встреча была предварительно согласована с центром. Он жил в одном мадридском отеле, превращенном в общежитие для советских военных специалистов. Встреча состоялась не в отеле, так как я был обязан находиться в Испании в качестве торговца и не имел права встречаться ни с кем другим, кроме Гриши. А в Испании в то время сражались в качестве бойцов интернациональных бригад, советников, врачей множество старых боевых товарищей с моей родины. Здесь были Карло Луканов и Васил Додев из Плевена, Жечо Гюмюшев, Фердинанд Козовский, летчик Захарий Захариев, который участвовал в обороне Мадрида, два сына Васила Коларова — Петр и Никола, Антон Иванов, Цвятко Радойнов, Димо Дичев, Константин Мичев, Антон Недялков. Но я не имел права ехать в Альбасете — центр интернациональных бригад: никто из товарищей не должен был знать характера моих поручений.

Одетый в мундир офицера испанской армии, Гриша выглядел сильно похудевшим и постаревшим. Его лицо загорело под испанским солнцем, а русые волосы совсем выгорели. Под глазами были черно-синие круги, но глаза все так же излучали теплоту.

— Нет и года, как я здесь, а кажется, будто провел в этой стране тысячу лет… Испания погибает, Ванко, понимаешь ли ты это!..

Вот что надломило крылья этого орла. Боль за Испанию.

— Неужели это так, Гриша? — спросил я тихо. — Ведь республика все же сражается?

— Испанцы — прекрасный народ, Ванко! Его нельзя не полюбить. И воевать умеют. Если бы ты мог видеть, как обороняли Мадрид женщины, мужчины, старики и даже дети! А как терпеливо они переносят лишения, страдания, кровь!.. Но анархия погубит этот народ. Неизбежно… Коммунистическая партия и другие сознательные силы предпринимают неимоверные усилия, чтобы навести порядок, дисциплину, организованность… Однако почти не добиваются результатов. В одном месте заштопают, в десяти местах рвется… Пятая колонна — это аркан на шее республики, а анархисты — стопудовые гири на ее ногах. Они тянут ее ко дну… Если же прибавить к этому интервенцию…

Наш разговор прервал незнакомый человек, который почтительно остановился у нашего стола.

— Извините, вы случайно не русский?

Это был пожилой испанец, который задал вопрос на смешанном испано-русском языке.

Гриша поднял голову и быстро осмотрел половину зала, откуда появился незнакомец. Там около большого стола сидело с десяток мужчин, таких же пожилых, скромно одетых, как и незнакомец. Они смотрели в нашу сторону.

— Совершенно точно! — кивнул энергично головой Гриша, установив, что эти люди друзья, которых нечего опасаться. — Мой товарищ нет, а я русский.

— Позвольте мне чокнуться с вами, камарадо! — сказал испанец.

— Наша компания предлагает выпить за Советскую Россию, за ее специалистов, за ее самолеты, которые обороняют небо Мадрида, за ее пушки и пулеметы! Салюд, камарада!

— Салюд, камарада! Салюд! — крикнули хором остальные, поднявшись на ноги и подняв рюмки. Встали и мы с Гришей.

— Пью за героическую Испанскую республику, за ее прекрасный народ! — предложил в свою очередь тост Гриша. — Пью за храбрых защитников Мадрида! Салюд!

— Салюд! Салюд!

Это была такая милая, такая искренняя демонстрация дружеских чувств испанского народа! Однако вести деловой разговор было невозможно. Поэтому мы пошли в другой ресторан в центре Мадрида, зиявший разбитыми окнами: поблизости разорвалась бомба.

— Видишь ли, Ванко, — сказал Гриша, когда мы сели друг против друга. — Народ без подсказки понимает, кто его друзья и открыто, шумно выражает свою благодарность… Так он относится и к бойцам интернациональных бригад, называя их русскими не потому, что путает их национальности. Это слово стало синонимом таких слов, как «брат», «друг», «товарищ»… Мы не опустили рук, — продолжал Гриша, — хотя уже и не питаем иллюзии о победе. Так думает и Старик. Мы все здесь работаем без сна и отдыха. Обучаем, организовываем, выступаем с лекциями, проводим практические занятия, составляем оперативные и тактические планы, чертим схемы внутренней охраны, а когда надо — беремся и за оружие… Нет, мы не сложим его до тех пор, пока не будут исчерпаны все средства самозащиты… Это касается позиции, которую нельзя, которую мы не можем оставить врагу без сопротивления…

Он знал, что, хотя надежды на победу не существует, он останется до конца на своем боевом посту. Гриша Салнин, как и Берзин, как и много других советских товарищей, был выкован из самого прочного, самого благородного металла…

Задание, которое меня привело в Мадрид и в связи с которым была организована встреча с Гришей, касалось развертывания партизанских действий в тылу Франко. Эти действия начались еще в первые месяцы гражданской войны, когда войска генерала Франко рвались к Мадриду. Передовые колонны его дивизий продвигались далеко вперед, тесня республиканские части, а их фланги вдруг оказывались под убийственным огнем… Патриоты, которые остались по заданию в тылу или которых просто обходили моторизованные колонны Франко, заставляли фашистов замедлять темп наступления, чтобы прочесать каждую пядь захваченной земли. Но как можно очистить землю от ее народа?..

Стихийно возникшее партизанское движение со временем превратилось в массовое сопротивление, охватившее почти все горные районы оккупированной генералом Франко части страны. Однако большинство партизанских отрядов находилось под командованием неграмотных в военном отношении людей, и почти все они были плохо вооружены, не располагали взрывчаткой для диверсионной деятельности. Ввиду этого республиканское правительство, после настойчивых рекомендаций Берзина и Гриши Салнина, начало оказывать широкую и систематическую помощь партизанам. В отряды направлялись оружие и боеприпасы, инструкторы по военному делу, политкомиссары. Резко поднялся уровень партизанской деятельности. Партизанские отряды превратились в подлинную грозу для франкистов…

— А знаешь ли, Ванко, именно в этом направлении действует и Хаджи!

Сам прирожденный смельчак, Гриша горячо любил смелых людей. И когда он вспомнил о Хаджи, его глаза заблестели.

Гриша долго и горячо рассказывал о подвигах Хаджи Умара Джиоровича Мамсурова, который, как уже об этом говорилось раньше, сражался в Испании под псевдонимом Ксанти.

— Ты, наверное, слышал о Дурути, одном из вожаков испанских анархистов, — продолжал Гриша. — Он храбрый до безумия, честный, по-своему преданный революции человек. Когда он попросил направить ему советника, нашего военного специалиста — большинство его людей было не обучено, — он пожелал лично его испытать, проверить, на что он годится. Первый ему не понравился. Тогда послали Хаджи. Дурути влюбился в него. Во время одной контратаки Дурути самому пришлось удерживать Хаджи, советовать ему быть благоразумным… Понимаешь, Ванко, Дурути дает совет быть благоразумным!..

Гриша смеялся от всего сердца — чужая храбрость и мужество могли рассеять мрачные мысли.

— А в последние дни к нему прилип один американец, — продолжал Гриша, искренне увлеченный рассказом о Хаджи. — Хемингуэй. Эрнест Хемингуэй. Известный писатель, журналист, корреспондент американских и английских газет. Приятель Кольцова и Эренбурга. Кольцов познакомил его с Хаджи, американец сам попросил его об этом. Он симпатяга, — рассказывал Гриша. — Большой, бородатый, настоящий медведь. С вечно дымящейся трубкой в зубах. И выпить любит. Я спрашивал Кольцова, когда этот человек находит время писать свои корреспонденции… Но Эренбург и Кольцов не дают и слова произнести против американца. «Может, он и выпивает, — спорит Михаил, — но наш. Понимаешь, честный и искренний друг республики! Я регулярно читаю его корреспонденции — они самые объективные в западной печати! А когда кончится все это здесь, он что-то и большее, может быть, напишет…»

Эрнест Хемингуэй, которого судьба случайно свела с Хаджи-Ксанти на фронтах гражданской войны в Испании, как известно, вскоре после разгрома республики написал роман «По ком звонит колокол» — одно из самых сильных и правдивых произведений о драме Испанской республики.

Прототипом главного героя в этом романе является Хаджи-Ксанти. Как-то позднее в Москве Хаджи рассказывал, что Хемингуэй записывал в свой блокнот все подробности его рассказа о нескольких операциях в тылу противника. Отсюда, наверное, и поразительная точность в описании действий минера, когда в романе Роберт Джордан взрывает мост.

Разумеется, как в любом художественном произведении, многие конфликты, действующие лица и обстановка видоизменены или просто сочинены автором на основе жизненной правды. Имеются в этом романе и нижения, атмосфереприемлемые вещи, особенно что касается характеристики испанского партизанского двы в Мадриде, образов некоторых руководителей и прочее. Но при всех недостатках роман «По ком звонит колокол» волнующее свидетельство героизма бойцов интернациональных бригад…

Задание, которое Гриша Салнин, а затем и Берзин поставили во время нашей встречи в Мадриде, было связано с действиями боевых групп и партизанских отрядов в тылу врага.