В «АНТИПАРТИЙНОЙ» ГРУППЕ

В «АНТИПАРТИЙНОЙ» ГРУППЕ

Итак, умер человек, на которого Каганович ориентировался на протяжении всей своей политической карьеры, чьей политике он стал служить задолго до того, как это стало обязательным для всех. Лазарю Моисеевичу было 59 лет, здоровье — отличное. Однако по ряду причин он не мог надеяться занять освободившееся первое место и выступал в начавшейся борьбе в качестве важной, но не главной фигуры.

В траурном марте 1953 года многие терялись в догадках и не могли представить, как дальше пойдет жизнь — до такой степени все зависело от Сталина. Но практически никто не предполагал, что начинается совсем иная эпоха. Не исключено, что люди, подобные Кагановичу, менее других были способны предвидеть грядущий крутой поворот, несмотря на всю свою осведомленность.

После смерти Сталина влияние Кагановича на короткое время вновь возросло. Он вошел в новый, более узкий состав Президиума ЦК и в качестве одного из первых заместителей Председателя Совета Министров СССР возглавил несколько важных министерств. В начале лета он совершил поездку по стране с целью проследить за ходом лесозаготовок. Вероятно, рабочей силой в увиденных им местах были заключенные. Вернувшись в Москву, он был вызван на откровенный разговор Хрущевым, заявившим о необходимости отстранения Берии от руководства и согласии на этот рискованный шаг большинства политбюро. Каганович сразу же охотно поддержал Хрущева и Маленкова, хотя в развернувшихся затем событиях сыграл пассивную роль. Еще раньше он активно поддержал все меры по пересмотру «дела врачей» и прекращению антисемитской кампании в стране. Был реабилитирован и брат Лазаря Кагановича — М. М. Каганович. В ноябре 1953 года Каганович получил к своему 60-летию очередной орден Ленина. Но никаких особых торжеств опять не было.

Начавшиеся в 1953–1954 годах первые реабилитации ставили Кагановича во все более трудное положение. Не все жертвы террора 1937–1938 годов были расстреляны или погибли в лагерях. В Москву стали возвращаться люди, которые знали о той ведущей роли, которую играл Каганович при проведении незаконных массовых репрессий. Так, например, в 1954 году был полностью реабилитирован А. В. Снегов, которого Каганович хорошо знал еще по партийной работе на Украине в середине 20-х годов. Снегов был назначен по предложению Хрущева на работу в политотдел и коллегию МВД СССР. На торжественном заседании в Большом театре по случаю 38-й годовщины Октябрьской революции в перерыве Каганович увидел Снегова, он шел под руку с Г. Петровским, который все еще был тогда завхозом Музея Революции. Каганович поспешил к ним с приветствиями. Но Снегов не ответил на них. «Я не буду пожимать руки, запятнанные кровью лучших людей партии», — громко, чтобы слышали все вокруг, сказал Снегов. Каганович помрачнел и вместе с дочерью быстро отошел в сторону. Он уже не имел прежних возможностей карать и преследовать своих врагов.

В различных сферах жизни Союза продолжались перемены и небольшие подвижки, свидетельствовавшие об изменении характера политического режима, обещавшие отход от сталинской жестокости и жесткости. Реже и глуше стало упоминаться само имя Сталина. Прекратилась пропаганда (да и осуществление) некоторых крупномасштабных проектов — таких как, например, посадка лесополос в степях. Иногда и малозначительный эпизод превращался в красноречивый признак перемен.

Но в целом общественная и политическая жизнь изменилась пока незначительно. По-прежнему круг доступных для критики лиц и организаций был строго ограничен, а частота и тон публичных критических высказываний подвергались тщательной дозировке. Пропаганда сохраняла дух искусственной приподнятости, чрезмерной бодрости независимо от событий и обстоятельств. Для руководящих кадров наиболее ощутимым изменением оставалась пока отмена изматывающего режима рабочего дня с обязательными ночными бдениями. Ранее этот распорядок соответствовал режиму дня Сталина, а теперь стал ненужным.

Подлинные перемены принес 1956 год. В самом его начале, 3 января, было объявлено о назначении Кагановича председателем Комитета по труду и заработной плате, что, видимо, не имело никакого политического подтекста. Подготовка к намеченному на февраль XX съезду КПСС проходила в традиционном духе. Не было и намека на какие-либо политические дискуссии или хотя бы разницу во мнениях. Привычный образ «монолитного единства» всей партии оставался в неприкосновенности. В центре внимания прессы и радио были «предсъездовские вахты» рабочих и колхозников, сообщения о трудовых рекордах.

В такой атмосфере и начался первый съезд КПСС после смерти Сталина.

Каганович решительно протестовал против намерения Хрущева доложить делегатам XX съезда КПСС о преступлениях Сталина. Когда было предложено дать слово на съезде нескольким вернувшимся из лагерей старым большевикам, Каганович воскликнул: «И эти бывшие каторжники будут нас судить?» В своей речи на съезде партии Каганович должен был все-таки мимоходом сказать несколько слов о «вредности» культа личности. Хрущев, однако, преодолел сопротивление и прочел в конце съезда свой знаменитый секретный доклад.

В прошлом Каганович был в очень плохих отношениях с Молотовым и Маленковым. Но теперь они стали сближаться на почве общей вражды против Хрущева и его политики. Они тщательно фиксировали все ошибки Хрущева в руководстве промышленностью и сельским хозяйством. Но главное, что им не нравилось, — это проведение «десталинизации» и освобождение и реабилитация миллионов политических заключенных.

2 июня 1957 года они в последний раз появились на людях все вместе — Хрущев, Брежнев, Молотов, Маленков, Каганович. Открывалась Всесоюзная сельскохозяйственная и промышленная выставка 1957 года. На открытие выставки пришли десятки тысяч москвичей, иностранные дипломаты и журналисты.

Обычно после осмотра экспонатов лидеры партии дегустировали вина в ресторане «Золотой колос», но на этот раз почти все члены Президиума ЦК после официальной части разъехались. С Хрущевым остались Микоян, Брежнев и Аристов.

Вскоре на заседании Президиума ЦК была предпринята попытка добиться отставки Хрущева. Перед его началом Каганович сказал Сабурову: «Или мы их уберем, или они нас»[320]. Каганович резко критиковал политику Хрущева в области сельского хозяйства. Он и Молотов припомнили первому секретарю разглашение цифр резервных запасов зерна на митингах в Алма-Ате и Оренбурге — что расценивалось ими как раскрытие государственной тайны. Как ни странно, при этом они намеревались назначить Никиту Сергеевича после снятия с поста первого секретаря ЦК министром сельского хозяйства. Каганович должен был стать секретарем ЦК партии и как бы разделить с Молотовым высший партийный пост. Но события обернулись по-другому.

Хрущева поддержали прибывшие в Москву рядовые члены ЦК. Мощной его опорой оказалась и армия во главе с министром обороны Г. К. Жуковым. Хрущев предъявил участникам пленума документы, доказывавшие, что его нынешние противники в годы террора активно участвовали в проведении репрессий по отношению к авторитетным и преданным членам партии. Когда стало ясно, что пленум поддержит Хрущева, многие его оппоненты тут же выступили с покаянными речами, а за окончательную резолюцию, резко осуждавшую «антипартийную группу», проголосовали все, кроме Молотова. Исход этого пленума, несомненно, повлиял на всю дальнейшую историю СССР.

1 июля руководители партии и правительства присутствовали в Большом театре на концерте мастеров искусств Кабардино-Балкарской АССР. Среди них не было Молотова, Маленкова и Кагановича. Исторический июньский пленум ЦК партии уже закончился, но страна еще около недели пребывала в неведении.

Выступление антихрущевской группы закончилось полным поражением. Молотов, Каганович, Маленков и «примкнувший к ним Шепилов» были выведены из состава политбюро и ЦК КПСС. Их имена и их выступления обсуждались и осуждались на партийных собраниях. На полосы газет вернулись интонации и лексикон 30-х годов: «Подняли руку на самое святое», «Проявлять как можно больше партийной бдительности», «Нет слов, чтобы выразить возмущение», «Позорный провал антипартийной группы»… Причем из публикаций трудно было понять, что конкретно возмущает выступающих в печати. Через несколько дней кампанию оборвали на полуслове.

Едва закончилась решающая схватка, Комитет партийного контроля при ЦК КПСС начал проверку материалов о возможных былых преступлениях побежденных; но, видимо, перед сотрудниками были поставлены весьма ограниченные задачи — из всех многообразных «подвигов» Кагановича в отчетной записке вскрывались лишь те преступления, которые он совершал на посту наркома путей сообщения. Как только известие о переменах в руководстве облетело страну, в Президиум ЦК поступили заявления коммунистов Ю. В. Клементьевой и А. М. Набатчикова об «антипартийном» отношении Кагановича к работавшим с ним сотрудникам. И уже 13 июля Каганович первым из товарищей по несчастью получил партийное взыскание: строгий выговор в учетную карточку «за издевательство над подчиненными»[321].

Кагановича охватил страх. Он опасался ареста и боялся, что его постигнет судьба Берии. В конце концов, на совести Кагановича было не намного меньше преступлений, чем на совести Лаврентия. Каганович даже позвонил Хрущеву и униженно просил его не поступать с ним (Кагановичем) слишком жестоко. Он ссылался на прежнюю дружбу с Хрущевым. Ведь именно Каганович способствовал быстрому выдвижению Хрущева в Московской партийной организации. Хрущев ответил Кагановичу, что никаких репрессий не будет, если члены антипартийной группы прекратят борьбу против линии партии и станут добросовестно работать на тех постах, которые им поручит теперь партия. И действительно, Каганович вскоре был направлен в город Асбест Свердловской области, где был назначен директором крупнейшего в стране Уральского калийного комбината.

В те летние вечера 1957 года многие знающие люди впервые рассказали за столом друзьям и детям о разных случаях с участием Кагановича — об издевательствах над людьми, произвольных арестах и т. д. Ведь до тех пор это было смертельно опасным, и даже после XX съезда нельзя было поручиться, что лишнее слово о Кагановиче не окажется для рассказчика когда-нибудь в будущем роковым. И вот можно было говорить без страха. Официально же имя, бывшее у всех на слуху столько лет (а у многих — всю жизнь), вскоре было предложено просто забыть.

Когда в 1933 году в нашей стране проходила чистка партии, перед комиссией по чистке должны были пройти и все ответственные партийные работники. Хрущев проходил чистку в партийной организации завода имени Авиахима. Его спросили, в частности, как он в своей работе применяет социалистическое соревнование? Хрущев ответил: «С кем же мне соревноваться? Только с Лазарем Моисеевичем, но разве я могу с ним тягаться…» В 30-е годы Хрущев, конечно, не мог «тягаться» с Кагановичем. Но в 40-е годы Хрущев нередко вступал с ним в споры и конфликты. А во второй половине 50-х годов именно Хрущев нанес политическое поражение группе членов Политбюро, в которую входил и Каганович.