Все деревни сдавали партизанам продналог Микульчик Евгений Васильевич, 1934 г. р

Все деревни сдавали партизанам продналог

Микульчик Евгений Васильевич, 1934 г. р

Связной партизанского отряда имени Чапаева (партизанская бригада «Пламя»). Живет в Минске.

Где-то на четвертый день войны в нашу деревню вошла колонна немцев. Нашлась одна семья, которая вышла их встречать с хлебом-солью. К ним первым и пошли. Скомандовали открыть ворота, въехала грузовая машина. С кузова попрыгали солдаты и начали ловить свиней, кур и грузить в машину. Хозяин запротестовал, стал что-то объяснять, а солдат, который в кузове принимал всю эту живность, как двинет ему сапогом в лицо. Вот они, твои освободители!

И так в каждом дворе. У нас был приличный подсвинок. Мой отец стал просить, чтобы не забирали, большая семья. А немец достал пистолет, выстрелил в ухо кабанчику, бросили тушу в машину и уехали.

Тут же начали в реку Свислочь бросать гранаты, рыбу глушить. Мы тогда не понимали, и сейчас я не могу понять: зачем? Вода стала белая-белая от рыбы. Тогда рыбы в Свислочи очень много было. Плотва, лещи, сомы, щука… Рыбу вилами грузили в машины и вывозили. Потом эта рыба разлагалась, гнила там… Как через деревню немецкая часть идет, так грабеж.

Немцы начали в реку Свислочь бросать гранаты, рыбу глушить. Мы тогда не понимали, и сейчас я не могу понять: зачем? Вода стала белая-белая от рыбы. Рыбу вилами грузили в машины и вывозили. Потом эта рыба разлагалась, гнила…

Как-то появились наши солдаты, выходили из окружения, видимо. Отец вышел на улицу: «Хлопцы, куда вы, на кого нас бросаете?» Один оттолкнул его, офицер видимо: «Уйди в сторону, уйди, не видишь сам, что творится!»

Когда наши отступали, побросали имущество – шинели, скатки эти, противогазы, оружие, боеприпасы… И мы стали собирать. Я умом одиннадцатилетнего ребенка понимал, что оружие надо собрать и спрятать. Солидол был. Солидолом смазывали патроны или там карабин – в бумагу и в землю! Или в реку. Нас в семье девять человек. У меня двое старших братьев. Мы такие были проворные, ничего мимо нас не прошло, целый арсенал собрали!

Когда начались вот эти грабежи, казни, целые деревни ушли в лес. К тому времени в нашем районе появились партизаны. Сначала группы, в основном из окруженцев, потом отряды. Дядька родной ушел в партизаны, брат мой старший ушел. Мы уже в лесу жили, в семейном лагере при отряде имени Чапаева. Землянку вырыли. Отец стал проводником, а меня использовали как связного. Тогда же мобильных телефонов не было. Нужно, например, собрать командиров, другое какое-нибудь донесение передать. Ноги в руки – и вперед!

В разведку ходили. Брали телегу, сажали туда ребенка и ехали в немецкий гарнизон под предлогом: вот, заболел ребенок, надо врачу показать, а на самом деле выполняли какое-нибудь задание. Нас в Белоруссии было примерно пять с половиной тысяч подростков в партизанских отрядах, таких как я. 88 участников партизанского и подпольного движения в Белоруссии стали Героями Советского Союза, из них 38 – подростки и молодежь, такие как Марат Казей, Зина Портнова… Это о чем-то говорит!

В разведку ходили. Брали телегу, сажали туда ребенка и ехали в немецкий гарнизон под предлогом: вот, заболел ребенок, надо врачу показать, а на самом деле выполняли какое-нибудь задание. Нас в Белоруссии было примерно пять с половиной тысяч подростков в партизанских отрядах, таких как я. 88 участников партизанского и подпольного движения в Белоруссии стали Героями Советского Союза, из них 38 – подростки и молодежь, такие как Марат Казей, Зина Портнова… Это о чем-то говорит!

Ходили в разведку в Марьину Горку, там сильный гарнизон стоял, в Пуховичи. Какие поезда стоят на станции, какую технику везут, как охраняются мосты. А охраняли их очень сильно. Посты с пулеметами и сверху и снизу, лес вырубили метров на пятьдесят по обе стороны, чтобы партизаны незаметно не могли подойти.

Однажды попали мы с товарищем в тяжелую ситуацию. В Марьиной Горке был военный городок. Когда наши ушли, казармы эти заняли немцы. Нам дали по десятку яиц в торбу якобы для того, чтобы обменять их на соль, и задание: посмотреть, что там сейчас в этих казармах, как охраняются. Потом пойти на вокзал и понаблюдать за движением поездов.

Как только подошли к казармам – идет немецкий патруль, два солдата: «Киндер, ком!» Подходим. Полезли к нам в торбы, стали доставать яйца и сразу пить. Потом стали что-то кричать, ругаться. Мы поняли, что здесь ходить нельзя. Развернулись и бежать. Один из патрульных выхватил пистолет и выстелил три раза нам вдогонку. Не попал…

В Пуховичах аптекарь был, я к нему ходил. Медикаменты – в лапти, он сам обувал, закручивал, инструктировал, и так проносили в отряд йод, порошки всякие, таблетки.

В тот же день разведали, как охраняется аэродром в Пуховичах. Наши самолеты разбитые стоят, а немецкие садятся – поднимаются, садятся – поднимаются. Такая обида была, такая злость у нас! Вернулись в отряд и все подробно рассказали начальнику разведки.

…Первое время очень трудно было. Ели все, что под руку попадало. Ели ворон, ели сорок, ели лягушек… Когда появились партизанские зоны, все деревни, в том числе и наша, сдавали налог. Приезжал партизан на подводе, и каждая семья сдавала по списку литр молока, несколько буханок хлеба, картошку… А днем немцы или полицаи приходили, спрашивали, кто тут был ночью: «Партизанен, партизанен?» И как было выкрутиться? Однажды приехали к нам в деревню трое партизан на лошадях. Зашли в хату, просят: «Нам бы чего поесть, хозяйка!» Мама быстро сварила картошку, заправила ее льняным семенем, хлеба дала, молока каждому налила. Один из партизан говорит: «Нам бы сальца». А где ж его взять?

Лекарств не хватало. В Пуховичах аптекарь был, я к нему ходил. Медикаменты – в лапти, он сам обувал, закручивал, инструктировал, и так проносили в отряд йод, порошки всякие, таблетки. Потом люди научились использовать лекарственные травы, собирали, сушили, настойки всякие делали. От головы, от живота. Когда у нас появился лесной аэродром, уже самолетами стали доставлять медикаменты, хирургические инструменты, тогда уже стало полегче. А так – пилой, ножом делали ампутации, и без обезболивания! Самогону внутрь дают раненому, и все, терпи!

Болели в основном простудными, кишечными заболеваниями. Воду ведь какую пили? Ее же не кипятил никто. И тиф был. Когда немцы видели, что в деревне тиф, – все, уже не заходили. Помню, умерла моя бабушка. Мы собрались в хате у покойной, родня, односельчане. И приехали немцы. Заходят во двор и сразу спрашивают: какая болезнь? Тиф? И бегом отсюда!

Однажды во время блокады трое суток просидели в «лисьей норе» – отрывалось такое укрытие рядом с землянкой, чтобы укрыться можно было. Лаз, а за ним такая ямка… Маскировалось все тщательно. Сидим мы, притихли, слышим шаги. Полез немец в нашу землянку и поджег ее. А дым к нам в нору потянуло. Мама шепчет: «Раздевайтесь, дети!» Сняли сорочки, и она ими стала щели вентиляционные затыкать. Землянка не хотела гореть, так они ее развалили, столбы, которые крышу поддерживали, повыбивали, все и повалилось… Долго сидели. Потом отец пришел, отвалил лаз, говорит: «Живы? Выходите, ушли немцы». Много в ту блокаду партизан погибло…