На запад, ближе к Смоленску
На запад, ближе к Смоленску
В конце августа рано утром наш полк перебазировался на новый аэродром. Собственно, это был не аэродром в обычном понятии, а летное поле с несколькими заброшенными землянками. Никаких сооружений, приспособлений для боевой работы не было. Все это надо было заново создавать. Пока основная работа не началась, мы имели возможность самоустроиться. Одно дело, самому устраиваться, другое – организовать, осуществить целый ряд мероприятий для целого подразделения. Надо было продумать размещение летно-технического состава, позаботиться о питании, стоянке, маскировке боевой техники, щелях для укрытия от воздушного нападения и целом ряде организационных и бытовых вопросов, связанных с армейской фронтовой жизнью. Правда, большинство из всех перечисленных вопросов решал командир БАО, но командир эскадрильи тоже не может оставаться в стороне в решении этих вопросов. Надо проследить, проконтролировать и добиваться своевременного их исполнения.
Коллектив у нас был дружным, черновой работы никто не боялся, поэтому за короткий срок мы сумели и устроиться, и обзавестись всем необходимым для боевой работы и фронтовой жизни. Полк был готов к выполнению боевых заданий, но особых заданий полк пока не получал. Несли боевое дежурство на аэродроме, парами летали на разведку войск противника, мелкими группами летали на свободную охоту по наземным целям. Авиация противника также мало действовала. Таким образом, напряженной боевой работы не было. Было затишье перед бурей. Шла планомерная, продуманная подготовка к предстоящей смоленской операции.
Как раз в этот период произошло одно событие в моей личной жизни. В один из этих дней я стал коммунистом. Это было в августе 1943 года. Этот день остался в памяти на всю жизнь. Начальник политотдела дивизии, вручая мне партийный билет на аэродроме, сказал:
– Вы, товарищ Чалбаш, с этого дня являетесь коммунистом. Это высокое звание обязывает вас ко многому: быть всегда в передовых рядах в борьбе за наше общее дело. Наша партия с уверенностью надеется, что вы оправдаете это высокое доверие. Поздравляю вас от души и желаю вам успехов во всех ваших делах!
Эти простые слова политработника, товарища по оружию, я слушал с большим волнением в тот августовский день 1943 года. За это время особых примечательных событий в нашем полку не произошло. Работали помаленьку, в основном по наземным целям, охотились за всем, что попадалось на земле: скопление войск противника, машины, железнодорожные составы. В периоды крупных сосредоточений наших войск на определенном направлении или передислокации вылетали звеньями на прикрытие. Авиация противника активности не проявляла. Если случалось встречаться с истребителями врага, эти встречи проходили скоротечно, враг, как правило, неохотно вступал в воздушный бой.
Мы в эти дни жили ожиданием начала больших событий на фронте. Каждый знал и чувствовал, что скоро начнется напряженная боевая работа. Подошла моя очередь, можно было поехать и отдохнуть несколько дней в доме отдыха. Чтобы успеть съездить до начала большой работы, я решил посоветоваться с врачом полка, как ускорить поездку. Он пообещал выяснить и сообщить. На следующий день врач сообщил мне следующее:
– Командир полка решил задержать вашу поездку.
– А почему?
– Я не знаю.
Я понял такое решение по-своему. Подумал, что вот-вот начнется боевая работа и незачем теперь вообще этот вопрос поднимать. Будем ждать лучших времен. Но в тот же день вечером за ужином Леон Иванович подсел ко мне и говорит:
– Саня (меня для удобства часто называли Александром Михайловичем), ты не обиделся на меня?
– Почему я должен на вас обижаться, товарищ командир, за что?
– А тебе не говорил доктор, что я задержал твою поездку?
– Раз задержали, тому причина, а какая причина, узнаю, наверное, в скором времени.
– Да, ты прав. Есть такая причина, но не та, что ты думаешь. Потерпи пару дней, и все станет ясно, – сказал командир и задумался. Я не стал допытываться, как и почему. Вижу, что он чем-то озабочен.
Через два дня, вечером, после воздушного боя с «мессерами», мы, собравшись у землянки КП, обсуждали бой. Подходит ординарец командира и, обращаясь ко мне, говорит:
– Вас вызывает командир полка.
– Где он? – спрашиваю.
– На КП, у себя.
Не успел я переступить порог землянки, как Леон Иванович бросает мне аппаратную ленту и с недовольным видом говорит:
– На, читай!
Беру длинную ленту и читаю…
– Никуда я не поеду, пусть наказывают, – отвечаю я Сорокину.
– Нет, дорогой мой, теперь уже ясно, что придется ехать.
Я все три дня «воевал», как мог, убеждал, доказывал высшему командованию, но ничего не вышло. Они ссылались на приказ из Москвы, никто не хотел брать на себя ответственность. Что делать, как поступить? На этой ленте написано: «…капитана Чалбаш Эмир-Усеина немедленно откомандировать в распоряжение ВВС Московского военного округа…» Стою с этой лентой в руках и обдумываю различные варианты отказа, чтобы не ехать.
– Ничего не выйдет, сдавай эскадрилью и собирайся в Москву, – говорит Леон Иванович.
– Товарищ командир, ведь я же не от войны хочу избавиться, а наоборот – хочу на войне остаться, неужели за это будут наказывать? – в который раз пытаюсь склонить на свою сторону Сорокина.
– Ты что думаешь, там дети собрались, решили поиграть, или барышни приглашают на любовное свидание тебя? Или там не знают, что ты на войне находишься? Раз вызывают немедленно, значит, вопрос решен окончательно. Приказы положено выполнять, товарищ Чалбаш, а не обсуждать. Я обязан тебя откомандировать. Сдавай эскадрилью и готовься. Все. Больше твоих возражений слушать не буду. Три дня вел переговоры о тебе, ничего не добился. Значит, будем расставаться, – сказал командир полка и вышел из землянки.
Что мне оставалось делать? Надо выполнять приказ. Значит, надо все бросать, расставаться с боевыми друзьями, ехать в глубокий тыл. Куда именно и зачем, мне было абсолютно ясно. Сомнений не могло быть, это работа А.П. Жукова. Не зря он имел неограниченные права (мандат) забирать кого угодно и откуда угодно. Ясно, что мне предстоит работать в школе воздушного боя по подготовке летчиков для фронта. Не был бы я раньше школьным работником, никто меня сейчас и не подумал бы отзывать в тыл с фронта. Не буду описывать свои переживания, связанные с расставанием с родным полком, друзьями-товарищами, фронтовой жизнью. Сдал я свою эскадрилью заместителю старшему лейтенанту Ивану Астахову и тронулся в путь-дорогу. Леон Иванович дал мне самолет По-2, и полетел я в Москву.