Неожиданный налет фашистов 23 февраля 1942 года
Неожиданный налет фашистов 23 февраля 1942 года
Настроение личного состава нашего полка с самого утра было приподнятое, праздничное, хотя день был обычным, фронтовым днем. Каждый из нас понимал, что в этот праздничный день надо быть особо бдительным и при первой же возможности при встрече с противником в воздухе приложить максимум усилий, чтобы добиться победы над врагом. Иными словами, в этот день надо воевать с удвоенной энергией и при возможности «угостить» фашистов по-праздничному.
Я со своим звеном рано утром сделал один вылет и теперь находился в дежурстве. Самолеты наши стояли хвостами к лесу, а передняя часть замаскирована ветками, сверху натянуты маскировочные сетки. Как раз был такой период, что в воздухе никого из наших не было. Сижу я в кабине своего самолета и читаю какую-то художественную литературу, а техник мой находился под крылом самолета. Вдруг слышу гул самолетов в воздухе, только успел крикнуть технику: «К запуску!» и он отбросил всего несколько веток от мотора, как над нами пронеслись, стреляя из пушек и пулеметов, самолеты с крестами. За ними еще одна группа. Вокруг свистят пули, рвутся бомбы, ревут моторы, сплошной гул, свист. Двадцать шесть Ме-110 группами заходят для повторной атаки совсем низко, чуть ли не с бреющего полета. В такой обстановке о вылете и речи не может быть, аэродром полностью заблокирован и штурмуется по всем правилам. Вылезти из кабины и спрятаться в вблизи находящейся траншее не могу, потому что почти над головой на сетке качается маленькая бомбочка с вертушкой, которая упала при первом заходе противника. Вот и сижу в кабине, наблюдаю за действиями самолетов в воздухе и за бомбочкой над головой и думаю – почему же она не разрывается? Так и сижу, боюсь шевельнуться. Немцы сделали два захода по аэродрому и ушли.
Прибежал мой техник, который успел добежать до траншеи, и кричит:
– Командир, вы живы?
– Живой, все в порядке. Только вот висит над головой, видишь?
– Вижу, вылезайте, потом я ее сниму.
– Как же ты ее снимешь? Разорвется – тебя убьет и самолет повредит.
– Не беспокойся, командир, вылезай. Я умею с ними обращаться. Если умело взять бомбочку и не дать вертушке захлопнуться – она не взорвется.
Осторожно, чтобы не задеть за сетку, я вылез из кабины, но запретил технику трогать бомбу, пока не придет оружейник. Он пошел за оружейником, а я ринулся в сторону к летчикам. Осмотрелись, убедились, что весь личный состав цел и невредим, все самолеты и автомашины целы. А по полю аэродрома валяется много неразорвавшихся бомбочек с вертушками, которые мы называли лягушками. Все успокоились, довольны, что все обошлось благополучно. Стоим мы, четыре летчика, обсуждаем налет немцев. Подходит к нам один механик по вооружению (фамилию забыл), в руках у которого эта самая «лягушка», он ее за вертушку держит.
– Хотите поближе познакомиться с этой игрушкой? – говорит нам.
– Что ты делаешь, такой-сякой?! Сейчас же отнеси и выбрось, разорвется!
– Нет, не разорвется. Я знаю устройство.
– Уходи подальше от нас и выбрось, тебе говорят, – кричим на него.
Наш механик отошел от нас с этой «лягушкой» в руках, болтая ее в воздухе, метров на 6–8, и… взрыв! Механик упал, и, когда мы подбежали, он еще был жив, но видно было, как осколки насквозь через живот вышли в спину, разорвав ватную куртку. Буквально через несколько минут он скончался. Ну, такая обида была, что трудно словами выразить. Ведь это была единственная жертва от налета противника, причем в обстоятельствах каких?! Ведь мы же его отругали, посоветовали бросить в сторону. Не послушался и поплатился своей жизнью.
Если бы не этот печальный случай, можно было бы от души посмеяться над немцами. Сколько старались, и все впустую. Можно было бы подумать, что они нарочно не захотели причинить нам неприятности в честь и из уважения к нашему празднику. Бывают же чудеса в авиации: столько стреляли, столько набросали своих «лягушек» и ни единого попадания, ни грамма ущерба, кроме этого нелепого случая, когда сам себе искал и нашел смерть по глупости наш оружейный механик. Неразорвавшихся бомбочек оказалось на аэродроме много. И причиной, почему они не разорвались, была низкая высота их сброса. Как выяснилось потом, из-за низкой высоты вертушки не успевали отвернуться в полете, тем самым боек не срабатывал, и они не разрывались. Из этого случая напрашивается в некотором роде интересный вывод. Спрашивается, почему немцы так безуспешно отштурмовали наш аэродром? Прикрытие нашего аэродрома не особенно сильное было, зениток у нас было мало. В такой обстановке никто из нас вылететь и оказать противодействие не мог. Значит, в воздухе им тоже ничего не угрожало. В чем же дело? Почему немцы плохо отработали? Почему спешили? Пришли они к нам на бреющем полете и застали нас врасплох – это понятно, это тактика внезапности. Но когда им ничто не угрожало, не мешало прицельно отработать, они все же не смогли воспользоваться такой возможностью. А побросали свой груз с низких высот без эффекта, стреляли с больших дистанций, что означает по законам воздушной стрельбы большой недолет до цели.
Анализируя все эти события, можно с уверенностью заключить, что немецкие летчики уже были не теми летчиками, которые безнаказанно действовали по земле и в воздухе в начале войны. Теперь они стали более осторожными, нервничали, не желали больше лезть на рожон. Раньше они охотились даже за одиночной машиной, за одним человеком и не успокаивались, пока не поразят цель. А теперь такое количество самолетов штурмуют аэродром, где полно различных целей, и ничего не смогли сделать. Это, конечно, не случайность. Это результат того, что они стали больше заботиться о своей шкуре, они видали и помнят, сколько их, стервятников, нашло себе могилу на русской земле! Вот почему они стали бояться и иногда в панике выполнять задания своего командования! Вот так они абсолютно безрезультатно отштурмовали наш аэродром 23 февраля 1942 года!