Н. Лесючевский. О стихах Б. Корнилова (литературоведческая экспертиза)
Н. Лесючевский. О стихах Б. Корнилова (литературоведческая экспертиза)
[542]
Ознакомившись с данными мне для анализа стихами Б. Корнилова, могу сказать о них следующее.
В этих стихах много враждебных нам, издевательских над советской жизнью, клеветнических и т. п. мотивов. Политический смысл их КОРНИЛОВ обычно не выражает в прямой, ясной форме. Он стремится затушевать эти мотивы, протащить их под маской «чисто лирического» стихотворения, под маской воспевания природы и т. д. Несмотря на это, враждебные контрреволюционные мотивы в целом ряде случаев звучат совершенно ясно и недвусмысленно. Они отчетливо прорываются во многих стихотворениях, они являются лейт-мотивами некоторых стихотворений целиком.
Прежде всего здесь следует назвать стихотворение «Елка». В нем КОРНИЛОВ, верный своему методу двурушнической маскировки в поэзии, дает, якобы, описание природы, леса. Но маска здесь настолько прозрачна, что даже неопытному, невооруженному глазу становится полностью ясна откровенная контрреволюционность стихотворения. Написанное с большим чувством, с большим темпераментом, оно является тем более враждебным, тем более активно направленным на организацию контрреволюционных сил[543].
КОРНИЛОВ цинично пишет о советской жизни /якобы о мире природы/:
«Я в мире темном и пустом…»
«Здесь все рассудку незнакомо…
здесь ни завета,
Ни закона
Ни заповеди,
Ни души».
Насколько мне известно, «ЕЛКА» написана в начале 1935 г., вскоре после злодейского убийства С. М. КИРОВА[544]. В это время шла энергичная работа по очистке Ленинграда от враждебных элементов. И «ЕЛКА» берет их под защиту. КОРНИЛОВ со всей силой чувства скорбит о «гонимых», протестует против борьбы советской власти с контрреволюционными силами. Он пишет, якобы, обращаясь к молодой елке[545]:
«Ну, живи,
Расти, не думая ночами
О гибели
И о любви.
Что где-то смерть,
Кого-то гонят,
Что слезы льются в тишине
И кто-то на воде не тонет
И не сгорает на огне».
А дальше КОРНИЛОВ откровенно говорит о своих чувствах:
«А я пророс огнем и злобой,
Посыпан пеплом и золой,
Широколобый;
Низколобый,
Набитый песней и хулой».
Концовка стихотворения не менее показательна:
«И в землю втоптана подошвой,
Как елка, молодость моя»
мрачно заключает КОРНИЛОВ.
Стихотворение «ВОКЗАЛ», стоящее у КОРНИЛОВА рядом с «ЕЛКОЙ», перекликается с нею. Маскировка здесь более тонкая, более искусная. КОРНИЛОВ старательно придает стихотворению неопределенность, расплывчатость. Но политический смысл стихотворения все же улавливается вполне.
Автор говорит о тягостном расставании на вокзале, об от’езде близких друзей своих. Вся чувственная настроенность стихотворения такова, что становится ясно ощутимой насильственность от’езда, разлуки:
«И тогда —
Протягивая руку,
Думая о бедном, о своем,
Полюбил я навсегда разлуку,
Без которой мы не проживем.
Будем помнить грохот на вокзале,
Беспокойный, тягостный вокзал,
Что сказали, что не досказали,
Потому, что поезд побежал.
Все уедем в пропасть голубую»[546].
Очень двусмысленны следующие строки о том, что потомки скажут, что поэт любил девушку, «как реку весеннюю», а эта река —
«Унесет она и укачает
И у ней ни ярости, ни зла,
А впадая в океан, не чает,
Что меня с собою унесла!»
И дальше, обращаясь к уехавшим:
«Когда вы уезжали
Я подумал,
Только не сказал —
О реке подумал,
О вокзале,
О земле — похожей на вокзал».
Повторяю, это стихотворение воспринимается особенно ясно, будучи поставлено рядом с «ЕЛКОЙ». А в рукописи КОРНИЛОВА, подготовленной как книга, между «ЕЛКОЙ» и «ВОКЗАЛОМ» стоит только одно и тоже политически вредное стихотворение «ЗИМОЙ».
Смысл этого стихотворения в клеветническом противопоставлении «боевой страды» периода гражданской войны и нынешней жизни. Последняя обрисована мрачными красками. Мир встает убогий, безрадостный и кроваво-жестокий.
«А на улице —
Все снег, все снег.
Прижимается сосна к сосне
И ночные часы горьки,
И в печурке дрова трещат,
И в хлеву душат кур хорьки,
И от яростной злобы пищат.
Вся избушка похожа на гроб,
Намело до крыши сугроб,
Накрошу в картошку груздей,
Позову на ужин друзей».
И вот приходят в эту «избушку-гроб» друзья, пьют водку и вспоминают с горечью КОТОВСКОГО.
«А на улице — все снег,
Все снег.
Прижимается сосна к сосне.
Ходит по лесу
И по полю метель…»
Не случайно, видимо, эти три стихотворения поставлены КОРНИЛОВЫМ рядом. Они усиливают друг друга, они делают особенно ощутимым вывод, который сам собой выступает между строчек: нельзя мириться с такой мрачной жизнью, с таким режимом, нужны перемены.
Этот контрреволюционный призыв является квинт-эссенцией приведенных стихотворений. Он не выражен четко, словами. Но он выражен достаточно ясно всей идейной направленностью стихотворений и их чувственным, эмоциональным языком.
Вот почему по-крайней мере двусмысленно звучат имеющиеся в одном из стихотворений строки —
«Мы переделаем ее,
Красавицу планету».
Уже разбор этих трех стихотворений показывает, что они не случайны. Неслучайность их дополнительно подтверждается тем, что во многих других стихотворениях прорываются сходные и прямо те же мотивы. Они ловко вставляются в безобидный как будто-бы текст стихотворения.
В стихотворении «Песня о шахтерской слободке», например, прорывается известный уже нам мотив: «за что боролись». Шахтеры возвращаются с гражданской войны. Но нет им радости:
«Воротились родимые други,
Разогнав и волков и волчат —
Только видят — все те-же лачуги,
Тихо плачут и горько молчат».
В большом стихотворении «Начало земли» в целом как будто не вызывающем особых сомнений /это — советские, но весьма риторические, поверхностные стихи, как часто бывает у КОРНИЛОВА в его «благонамеренных» произведениях/, вдруг выскакивают такие строки:
«Так повелось из рода в род,
Что по равнине гладкой
Любой из нас идет вперед,
Но все-таки с оглядкой.
Крадется около стены,
Чтоб не напали со <спины>.
Глаза,
Биенье крови
И руки наготове».
Вероятно, КОРНИЛОВ стал бы доказывать, что я понимаю эти строки неправильно, что они может быть относятся к другому времени, что в «контексте это иначе» и т. п., и т. п.
Но это было-бы лишь попыткой увернуться. Никакого контекста в сущности нет. Приведенные строки выглядят, как совершенно самостоятельная вставка. И они воспринимаются, как относящиеся к нашей советской действительности. Значит здесь — либо наглая клевета на советский строй, если речь идет действительно о «любом», либо, что вернее, скорбно-сочувственное изображение изолированности в нашей стране ее заклятых врагов. Это тот же мотив о «гонении», который так резко звучит в «ЕЛКЕ».
В стихотворении «МОЛОДОЙ ДЕНЬ», как будто воспевается празднование Международного Юношеского Дня. Но за внешней и пустой риторикой этого «воспевания» выступают такие эмоционально куда более полновесные строки:
«Вот и осень.
Леса не дышат,
Много горести,
Много тьмы…»
Или:
«И в Японии
И в Сибири
Громыхая — вперед, вперед
В целом мире,
В тяжелом мире,
Этот день по земле идет».
Что Япония, — что Сибирь для автора это одинаково «тяжелый мир».
Такие «крики души», как «тьма», «ненастье», «темная судьба», «большая сердечная мука», «некуда деться», «мне не петь, не плясать, мне осталось только локти кусать» и т. д. в большом количестве разбросаны в стихотворениях КОРНИЛОВА.
Отсюда — мотивы побега, ухода от «тяжелого мира». В одном из стихотворений читаем:
«Я пойду тропой окольной,
Даль-дорога нипочем
В стороне чужой раздольной
Встречу милого.
Вдвоем
С чернобровой, окаянной
Девкой яростных кровей…»
В другом стихотворении поэт завидует гусям улетающим к «берегам другим, красивым». Он завидует гусям, потому, что:
«Темнота идет немая
По моей стране по всей»[547].
Следует также отметить, что в своих риторических и по существу холодных стихах о революционных боях КОРНИЛОВ прибегает к изобразительным средствам, зачеркивающим героическую, целеустремленную борьбу масс, под руководством партии завоевывающих социалистическое будущее.
В стихотворении «САМСОН» гражданская война выглядит такой же печальной необходимостью, как война империалистическая. Матросы идут воевать лишь «повинуясь приказам». Эпитеты и метафоры, которыми, пользуется КОРНИЛОВ говоря о Красной Армии, характеризуют ее так, как могли бы быть охарактеризованы махновцы. Кон. армия, например, «хмельная без вина». О погибших красных бойцах говорится так:
«Красиво прожили свой век,
Отгуляли,
И отвоевали».
Революционные песни — «Песни пьяные без вина».
Полновесного художественного звучания достигают стихи КОРНИЛОВА там, где речь идет о кулацком быте. Поэт по сути дела воспевает этот быт, воспевает кулака. /Впрочем, это общеизвестно/. Таковы стихи, рисующие пир в белогвардейском штабе, расположившемся в поповском доме /стихотв. «САМСОН»/, таково стихотворение без названия, несомненно воспевающее кулака:
«Видел я, как шел через деревню
Незнакомый мне досель мужик…»
Этот «мужик» видимо тайно возвращается в родное селение.
Стихотворение кончается так:
«Эх, налей ендовы пенным медом,
Брагой золотистой и хмельной,
Похваляйся перед всем народом
Именитым, да мужицким родом,
Да смутьянной, песенной родней.
……………
……………
Он стоит Анемподист [548] РОМАНОВ
Дед мой —
Черная моя тоска».
Стихотворение «ЧАЕПИТИЕ» — явно кулацкое по своему духу. В нем дается любовное воспевание довольства и веселья кулацкой жизни, в нем канонизируется эта жизнь. Тесно примыкает к нему и стихотворение «НОВОГОДНИЕ СТИХИ».
В стихотворении «ОДИНОЧЕСТВО» речь идет о «хозяине», страдающем от одиночества, так как «в колхозе пожалуй полсела». Этот «хозяин» не оставляет никаких сомнений относительно его социального лица. Он — кулак. Вот его сон:
«Приснился сон хозяину:
Идут за ним грозя,
И убежать нельзя ему
И спрятаться нельзя.
……………
Идут за ним по клеверу,
Не спрятаться ему
Ни к зятю,
И ни к деверю,
Ни к сыну своему.
Заполонили поле —
Идут со всех сторон…»
КОРНИЛОВ не скрывает своей горячей симпатии к этому «гонимому» кулаку. Он прямо говорит:
«И что его касаемо —
Мне жалко старика».
И с какой болью за этого «старика» говорит КОРНИЛОВ:
«Но, впрочем, есть компания,
Друзья у старика,
Хотя скажу заранее,
Собой невелика —
Царица мать небесная,
Отец небесный царь,
Да лошадь бессловесная,
Бессмысленная тварь».
После этого весьма подозрительно в политическом отношении выглядит концовка стихотворения:
«Мне хорошо,
Мне весело,
Что я не одинок.
Мне поле песню вызвени,
Колосья-соловьи,
Что в Новгороде,
В Сызрани
Товарищи мои».
И не случайно так почтительно, с таким преклонением неоднократно вспоминает КОРНИЛОВ кулацкого поэта Сергея ЕСЕНИНА.
Чтобы закончить, хочу остановиться еще на двух стихотворениях КОРНИЛОВА.
Одно из них называется «ПОРОСЯТА И ОКТЯБРЯТА» и представлено в двух вариантах. Внешне оно представляется шутейным стихотворением. Но на самом деле оно полно издевательства над октябрятами, над возможностью их общественно полезных поступков. Автору как бы все равно, что октябрята, что поросята. Октябрята так и говорят /встретив грязных поросят и решив их выкупать/:
«Будет им у нас не плохо,
В нашей радостной семье.
Мы… Да здравствует эпоха!
Получайте по свинье».
Октябрята вымыли поросят, но те снова ринулись в грязь и октябрята, ловя их, сами очутились в грязи.
«В лужу первую упали,
Копошатся, голосят
И грязнее сразу стали
Самых грязных поросят».
В другом варианте:
«В грязь упали октябрята,
Нестерпимо голосят,
Стали хуже поросят.
Полежали в грязной яме,
— Ну теперь мы квиты с вами —
Поросятам говорят».
«И сказали сразу тут же —
Поросятам надо лужи,
Октябрятам же — всегда
Только чистая вода».
«И теперь при солнце звонком
В мире сосен и травы
Октябренок над свиненком,
А свинья над октябренком,
Все смеются друг над другом
И по своему правы».
Так кончается это издевательское, под маской невинной шутки, стихотворение.
Следует отметить, что в одном из вариантов этого стихотворения, октябрята называются по именам, причем это — имена подлинных людей; например — берется имя помощника Областного Прокурора т. Н. СЛОНИМ:
«Тут, конечно, Нёмка СЛОНИМ
Закричал: „Пойдем, догоним…“
Тоже в лужу
„Караул!“
И по шею утонул».
Каверзный смысл стихотворения от этого становится еще злее.
Второе стихотворение, о котором я хотел упомянуть отдельно, это — «ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ КИРОВА». Это стихотворение, посвященное, якобы, памяти С. М. КИРОВА опошляет эту исключительно высокую тему. По адресу С. М. КИРОВА говорится много хвалебных и даже как будто восторженных слов, но эти слова пусты, холодны и пошлы. Разве передают великое горе народное и гнев народа такие слова:
«Секретарь, секретарь,
Незабвенный и милый!
Я не знаю, куда мне
Тоску положить…»
Пустые, холодные, лицемерные слова.
А вот образ С. М. КИРОВА в начале стихотворения. КИРОВ идет по Троицкому мосту. КОРНИЛОВ рисует его так:
«Он мурлычет:
— Иду я,
Полегоньку иду…»
Что это, как не издевательство над образом Сергея Мироновича?
Политический смысл злодейского убийства С. М. КИРОВА затушевывается, извращается. Пошло говорит КОРНИЛОВ об этом бандитском убийстве.
По сути дела КОРНИЛОВ прячет настоящих убийц, он их не называет, этих троцкистско-зиновьевских мерзавцев. Он по настоящему и не возмущается гнусным делом их рук.
Пространно и эпически спокойно говорит КОРНИЛОВ о каких-то непонятных «видимых врагах», раз’езжающих «в пышных шубах матерых», «на роскошных моторах».
«Этим был ненавистен
КИРОВ, знавший навек
Много тягостных /? — Н. Л./ истин,
Большевик,
Человек».
Так об’ясняются причины покушения на С. М. КИРОВА.
Дальше идет балаган с передачей молитвы этих бестелесных каких-то врагов, просящих бога помочь им.
Следующая глава «конкретизирует» облик врага. Это баба-яга, прилетевшая в гости к фашисту. КОРНИЛОВ дает их разговор о России. Эта галиматья занимает целую главу и делает стихотворение еще более пошлым.
Следующая глава рисует убийство С. М. КИРОВА. КОРНИЛОВ эпически спокойно дает слово злодею-убийце С. М. КИРОВА: Злодей НИКОЛАЕВ молодечески восклицает:
«Мы подходим к решению,
Смелее,
Смелей, —
КИРОВ будет мишенью
Для пули моей».
КОРНИЛОВ считает нужным передать состояние злодея. И как он его передает:
«Лихорадка и злоба,
Потом торжество»[549].
Ни слова о том, кем был гнусный убийца НИКОЛАЕВ. Ни звука о том, кто явился организаторами этого подлого убийства. Ни намека на контрреволюционную террористическую «работу» троцкистско-зиновьевских выродков. Вместо этого невнятица о бабе-яге и каких-то трутнях. И концовка стихотворения — приспособленчески заздравная, полная ячества, пошлая.
Таким образом, я прихожу к следующему заключению.
1/ В творчестве Б. КОРНИЛОВА имеется ряд антисоветских, контрреволюционных стихотворений, клевещущих на советскую действительность, выражающих активное сочувствие оголтелым врагам народа, стихотворений, пытающихся вызвать протест против существующего в СССР строя.
2/ В творчестве Б. КОРНИЛОВА имеется ряд стихотворений с откровенно-кулацким, враждебным социализму содержанием.
3/ Эти стихотворения не случайны. Однозвучные с ними мотивы прорываются во многих других стихотворениях КОРНИЛОВА. Это говорит об устойчивости антисоветских настроений у КОРНИЛОВА.
4/ Б. КОРНИЛОВ пытается замаскировать подлинный контрреволюционный смысл своих произведений, прибегая к методу «двух смыслов» — поверхностного для обмана и внутреннего, глубокого — подлинного. Он по сути дела применяет двурушнические методы в поэзии.
13/V-37 г. Н. ЛЕСЮЧЕВСКИЙ
Верно:
