Ленинградские стихи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ленинградские стихи

1

Снова сговором ветра и стужи

по садам засушило траву,

из тяжелой Маркизовой лужи

гнало воду обратно в Неву.

До Елагина,

до Голодая

шла вода, соразмерна беде,

и деревья, дрожа, холодая,

по колена стояли в воде.

Над Васильевским,

над Петроградской,

несмывающейся, дорогой,

небо крашено странною краской —

то ли черною,

то ли другой.

Что такое?

Зима, что ли, близко?

И туман по ночам моросит,

и по городу сыро и склизко,

и над городом темень висит.

Снова ветер —

по-сучьи завыл он,

задрожали во тьме Острова,

между Ладогою и заливом

вся пятниста от злобы Нева.

2

Мы с тобою в кино «Аврора»[80],

гаснут лампочки,

бьет звонок, —

ни улыбки,

ни разговора —

сабля,

гром лошадиных ног.

Песня вьется — залетный сокол,

тихо слушаю, не дыша:

запевает начдив высоко

про безмолвие Иртыша[81].

И казалось — не на экране —

пули бьют над живой рекой,

он платок прижимает к ране,

ощутимый моей рукой.

То взрываясь,

то потухая,

барабанная дробь вдали,

а кругом тишина глухая —

это каппелевцы пошли[82].

Сразу видно —

отчаянья ради

под огнем их ряды ровны,

и винтовки, как на параде,

и венгерки, и галуны.

Партизаны, глядите в оба!..

Да стреляйте же,

цельте в лоб.

Офицерская хлынет злоба,

захлестнет

и зальет окоп.

И стрельба,

и резня,

и рубка —

умирая, дернется бровь,

под штыком маслянистым хрупко

хрустнет горло,

и свистнет кровь.

Но Чапаева сила злая,

вся сверкающая бедой,

проливною саблей гуляя,

на кобыле своей гнедой.

А за ним его бурка струится,

он запомнится мне навек —

то не лошадь,

и то не птица,

и, пожалуй, не человек.

И атака уже отбита,

саблей срезаны галуны.

Тихо.

Только из-под копыта

камни брызгают до луны.

3

Хлынул свет, темноту пугая.

Этот вечер неповторим.

А теперь, моя дорогая,

погуляем,

поговорим

о Чапаеве,

о печали

и о вечере золотом,

о любви расскажу вначале,

о разлуке скажу потом.

Щеки яблочного налива,

хороша у тебя судьба,

оттопырена

и смешлива

чуть подкрашенная губа.

Ты веселая,

дай мне руки,

три часа говори подряд,

на «Светлане» твои подруги

— Ты хорошая, — говорят.

И печаль тебе незнакома,

и глаза зеленым горят,

парни Выборгского райкома

— Ты красивая, — говорят.

Расскажи мне про все про это,

чуть прищуря кошачий глаз,

как на выборах Ленсовета

выбираешь ты

в первый раз.

4

Ночью с первого на второе

со стихами,

влюблен и рад,

я по Мурманке до Свирьстроя

ехал в поезде в Ленинград.

Я в стихах сочинял о Свири,

о воде ее цвета травы

и о том, что в огромном мире

только мы, как всегда, правы.

Переносим, что всем известно,

нам и силы на то даны,

реки злые с места на место

в два километра ширины.

Я писал, как с боков седая,

вся смятение и беда,

сквозь гребенку

летит, рыдая,

перекошенная вода.

И раскинулся город новый

и к реке подошел в упор,

где когда-то стоял сосновый

   и качался

   и плакал

   бор.

5

Это горести изобилие

с песнью хлынуло,

сбило с ног:

— В Ленинграде вчера убили…

Я поверить никак не мог.

Так же в городе моросило,

фонари мерцали стройны…

Киров.

Это же наша сила

и улыбка нашей страны.

Не сказать хорошо на бумаге,

как алели в туманной пыли

все знамена сегодня и флаги,

что деревья багряные шли,

шелестели.

Кусали губы

комсомольцы и слесаря.

Пели трубы,

гремели трубы,

о любви своей говоря.

О печали, что всем знакома,

и о ненависти своей.

Где-то пел, вылетая из грома,

скрипки яростной соловей.

И когда вся страна сказала

про любовь свою, про тоску, —

поезд с Кировым от вокзала,

задыхаясь, пошел в Москву, —

всех заводов сирены, воя,

звука тонкое острие

в небо бросили

про роковое,

про несчастное,

про свое…

1934