Н. А. Прозорова Новонайденные тексты Бориса Корнилова из архива Г. М. Козинцева

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Н. А. Прозорова

Новонайденные тексты Бориса Корнилова из архива Г. М. Козинцева

[114]

Творческое наследие поэтов и писателей, погибших во время сталинских репрессий, как правило, не сохранилось в виде личных архивов. Безвозвратно утрачен и архив Бориса Петровича Корнилова, который был расстрелян как «участник троцкистско-зиновьевской террористической организации» 20 февраля 1938 года. В связи с этим значение документов и автографов поэта, уцелевших в российских архивохранилищах в составе фондов других лиц, неизменно возрастает, а поиск их является одной из архивно-исследовательских задач. О новонайденных автографах поэта и пойдет речь в настоящей публикации.

В Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ СПб.), в фонде известного режиссера и теоретика кино Г. М. Козинцева, нами были обнаружены новые стихотворения Бориса Корнилова: четыре неизвестных поэтических текста и ранняя редакция «Сказания о герое гражданской войны товарище Громобое».

Обратимся сначала к истории текста стихотворения «Сказание…». Произведение было впервые напечатано в 1934 году в газете «Известия» под названием «Шуточное сказание о герое гражданской войны товарище Громобое» («Про того Громобоя напасти…»)[115], а затем без указания даты, с измененным названием и сокращенным текстом включено автором и книгу «Новое»[116].

После трагической гибели поэта его творчество было обречено на забвение почти на два десятилетия, и в первый посмертный сборник «Стихотворения и поэмы» (Л, 1957), подготовленный О. Ф. Берггольц и М. П. Берновичем, «Сказание» не вошло. Позднее, при отборе стихотворений и поэм Корнилова для «Библиотеки поэта», Бернович включил «Сказание…» в издание с условной датой: <1934>[117]. В 1972 году, публикуя стихотворения в сборнике поэта «Продолжение жизни», К. И. Поздняев опустил угловые скобки, и, таким образом, в печатных источниках надолго[118] закрепилась датировка «Сказания»: 1934[119]. Еще дважды стихотворение было напечатано в сборниках, вышедших и пермском и петербургском издательствах в 1986 и 2011 годах, где дата «Сказания» была вновь заключена в угловые скобки[120].

В перечисленных изданиях Бернович и Поздняев публиковали стихотворение без комментария, очевидно не располагая в это время необходимым для этого материалом. Автор первого исследования о творчестве поэта — Г. М. Цурикова лишь вскользь упоминает о «Сказании», относя его к былинным сценам, и замечает, что «здесь Корнилов как бы соревнуется с А. Прокофьевым, писавшим на ту же тему»[121]. Действительно, шуточный герой-крестьянин корниловского стихотворения подан в том же лубочном тоне, что и в «Трех песнях о Громобое» А. А. Прокофьева[122]. «Шуточность, несерьезность, пародийность „Громобоя“ ощущаются еще более, — писал критик и исследователь творчества А. Прокофьева А. П. Селивановский, — если сравнить с прокофьевским аналогичное стихотворение Б. Корнилова о том же „Громобое“, с теми же исходными ситуациями и той же концовкой: „Украшают его орденами и сажают его в сельсовет“»[123]. Но почему два поэта «соревновались», сочиняя стихи на одну и ту тему «с исходными ситуациями» и похожей концовкой? Первым эту загадку попытался разгадать Дм. Молдавский, занимавшийся творчеством Прокофьева и обративший внимание на примечание к первой публикации прокофьевских стихов о Громобое в журнале «Залп» в 1932 году: «Песни для звуковой кинокомедии „Путешествие в СССР“»[124]. Затем, обратившись к вдове режиссера Козинцева, В. Г. Козинцевой, подтвердил свои предположения о том, что оба поэта, Корнилов и Прокофьев, писали стихи о Громобое для новой картины[125].

В литературно-художественной коллекции известного библиофила и музыканта М. С. Лесмана также имеется рукопись интересующего нас стихотворения Корнилова. Этот автограф был впервые описан в аннотированном каталоге «Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана» под названием «О герое гражданской войны товарище Громобое — сказание» («Как зазвякали звезды на шпорах…»)[126]. С 1994 года коллекция Лесмана начала поступать в Пушкинский Дом, благодаря чему нам удалось познакомиться с рукописью произведения de visu, хотя научно-техническая обработка фонда еще не завершена. После сличения недатированного и неавторизованного автографа с текстом первой публикации выявились разночтения: измененное название, отсутствие в автографе первой строфы текста газетной публикации и незначительные лексические замены[127].

В 1996 году в домашнем архиве поэта Г. А. Некрасова был обнаружен еще один автограф «Сказания…» Корнилова. Атрибуцией этого автографа занимался Поздняев, сопоставивший рукопись стихотворения с опубликованными текстами. Исследователь определил, что текст автографа из архива Некрасова и текст, опубликованный в газете «Известия», имеет незначительные расхождения и отличается от книжных изданий[128]. Однако в статье о находке, опубликованной в «Нижегородской правде», Поздняев не указал, был ли датирован Корниловым автограф «Сказания…».

Мы продолжили разыскания в архиве Г. М. Козинцева в ЦГАЛИ СПб., благодаря которым удалось выяснить следующее. Обнаруженный нами автограф «Сказания о герое гражданской войны товарище Громобое» является первой редакцией стихотворения и имеет авторскую датировку: 27 июня 1932[129]. Очевидно и то, что «Сказание…» было написано Корниловым как текст песни к незаконченному фильму «Путешествие в СССР», который Козинцев и Л. З. Трауберг снимали в 1932 году. Остановимся на этом подробнее.

В 1931 году режиссеры побывали на Магнитострое и, вернувшись в Ленинград, под впечатлением от поездки приступили к написанию сценария эксцентрической комедии о современной стройке для Ленинградской фабрики «Севзап-кино» (ныне это киностудия «Ленфильм»)[130]. Но работа не пошла. Позднее, в 1974 году, участники фильма рассказали о подготовке сценария и актерских работах в интервью журналу «Советский экран». «Тогда мы обратились к молодому Николаю Погодину, — вспоминал Л. Трауберг, — в то время начинавшему увлекаться кинематографом. В начале 1932 года он вручил нам готовый сценарий „Последняя артель“, который после некоторой переделки стал называться „Путешествие по СССР“[131].

Вот его содержание. Сельская артель, состоящая из ядреных мужиков, отправляется на стройку — мир поглядеть и себя показать. Это очень знаменитая артель. Она существует много лет, у нее свои „легенды“, которые мужики охотно рассказывают при случае, и все они уверены, что их артель — самая лучшая в мире. Но когда они приезжают на стройку, выясняется, что слава их дутая и что они всего-навсего обыкновенные кустари. Артель быстро распадается, и вместо нее возникает новая бригада…

Все это было написано в очень смешных эпизодах. <…> Был в сценарии крестьянский парень, мечтательный юноша, зачитывающийся „Детьми капитана Гранта“, — его играл Б. Чирков. Был веселый хвастун, наивный, простодушный силач Митроша — Зуда — С. Каюков. Была девушка Маша, овладевавшая сложным механизмом, экскаватором „Марион“, — М. Бабанова. Патриархального старосту артели должен был играть М. Тарханов. И был еще кулацкий сын Васюта Барашкин, продавший артельную корову без ведома артели, хвастун и лентяй. В этой роли снимался Э. Гарин»[132].

Однако замысел о «психологическом путешествии российских мужицких характеров» на большую стройку страны так и не получил кинематографического воплощения: фильм приостановили, а затем закрыли. «Мы начали снимать картину в Мариуполе, — рассказывал Трауберг, — наш постоянный оператор А. Москвин с удовольствием работал на натуре. А потом мы решили перебраться на Днепрострой, ведь действие фильма происходило на одной из больших строек первой пятилетки. Картина задумывалась как звуковая, но в самый разгар работы на Днепрострое выяснилось, что у нас до сих пор нет звукооператора, а того, кто с нами должен был работать, перебросили на другую картину»[133]. Когда работа над фильмом остановилась, съемочная группа вернулась в Ленинград.

Вопрос о реальной причине, по которой была закрыта картина, неясен. Публикаторы переписки Г. Козинцева, В. Г. Козинцева и Я. Л. Бутовский, отмечают, что немаловажную роль в этом деле сыграл чиновник Главного управления кинофотопромышленности при Совнаркоме СССР — Б. З. Шумяцкий[134]. Нас же в данном случае интересует не столько история несостоявшейся кинокартины, сколько относящиеся к ней архивные материалы, сохранившиеся в фонде Козинцева: заявка на сценарий, его режиссерская разработка и собственно литературный сценарий Н. Ф. Погодина, а главное — корниловские автографы. Среди которых, во-первых, была обнаружена новонайденная авторизованная ранняя редакция «Сказания», отличающаяся от первой газетной публикации названием, отсутствием первой строфы, лексическими и смысловыми разночтениями, датировкой автора, и также разбивкой текста на «хор» и «голос»[135]. Во-вторых, стихотворение «Он побольше этих домен…» с подписью Корнилова[136] и, в-третьих, два неавторизованных рукописных текста с названиями «Песенка, с которой артель тянет пароход на берег» и «Песня о предсельсовета товарище Громобое»[137]. И наконец, еще один, пятый текст, без общего названия, состоящий из трех частей с самостоятельными заголовками: «Артельщик лежит и поет»; «Голос»; «Артель работая». После сличения почерка поэта в черновых тетрадях 1930-х годов, хранящихся в Рукописном отделе Пушкинского Дома в фонде Берновича[138], с этими рукописями стало очевидно, что перед нами новонайденные произведения Бориса Корнилова. Стихотворения написаны в свойственной поэту манере: с напевным ритмом, песенной компотной, насмешливо-озорной интонацией, «корниловской» инверсией («дирижабли / смертоносные вполне») и установкой на использование в лексике парня-артельщика «неправильных» и непоэтических слов («текёт», «баба», «ребяты»).

В этом же деле о незавершенной комедии «Путешествие в СССР» были обнаружены и тексты песен А. А. Прокофьева[139]. При заказе текстов песен Корнилову и Прокофьеву было задано лексико-семантическое поле с ключевыми словами: Громобой, красивый, сельсовет, председатель, дирижабль, артель и др., что видно при сравнении произведений двух поэтов.

Ср.:

Прокофьев

Громовой стоял красивый,

Сплюнул в чистую бадью[140].

Светит солнышко рябое

Птички звонкие поют,

Дорогому Громобою

Дирижаблик подают[141].

Корнилов

Возгласите хвалу Громобою,

Что прекрасен донельзя собой[142].

Обнажал он остры сабли

на гражданской на войне,

над главою дирижабли

смертоносные вполне[143].

Тема героя-Громобоя в дальнейшем не оставляла Корнилова, предполагавшего, видимо, подготовить книгу о Громобоях[144]. Найденные тексты песен Корнилова дополняют корпус стихотворений наиболее «песенного» для поэта 1932 года, в течение которого были написаны знаменитая «Песня о встреч ном» («Нас утро встречает прохладой…») для кинофильма «Встречный» (музыка Д. Д. Шостаковича), а также «Октябрьская», «Интернациональная», «Комсомольская краснофлотская» и «Пограничная». Песня в это время излюбленный жанр не только в творчестве Бориса Корнилова, 1930-е годы — период расцвета массовой песни, уникального явления советской культуры, подъему которого в немалой степени способствовал кинематограф. Не случайно сценарий фильма «Путешествие в СССР» переполнен песнями. Обращает на себя внимание и режиссерская помета, сделанная карандашом к эпизоду «Крановая бригада идет»: «ПЕСНЯ обязательно»[145]. Приведем небольшой сценарный фрагмент, иллюстрирующий широкое включение песни в кинематографическую ткань первых звуковых советских картин: «Наверху, на палубе, сидел человек, читал газету. Прислушался и стал подпевать. В салоне два шахматиста, думают и беззвучно подпевают, в ритм песне передвигают шахматы и хватаются за голову.

Капитан на мостике облокотился и поет в трубку. Машинист слушает приказ и поет то же, что и капитан. Кочегар, покачиваясь, мрачным голосом, — подал уголь, — и поет.

Река. Вечер. Песня. И вальсирующий ритмически пароход»[146].

Песня как бы «организует» сценарий, в котором действия персонажей, работа, отдых и их эмоции сопровождаются песней, в том числе шуточной. «Мы насчет пения, — говорит артельщик, — знаменитейшая артель»[147]. На что ему бригадир отвечает: «Здорово поете. <…> А работаете как сукины дети»[148]. Композитором в заявке на фильм «Путешествие в СССР» был указан В. Я. Шебалин, дирижером Н. С. Рабинович, художником Е. Е. Еней, звукооператором И. Ф. Волк.

Сотрудничество самого Корнилова в кино в дальнейшем продолжалось. Им были написаны тексты песен к картинам «Лунный камень» (1935; режиссеры А. Минкин, И. Сорохтин; композитор Б. Арапов), «Путь корабля» (1935; режиссер Ю. Тарич; композитор И. Дунаевский) и «Большие крылья» (1937; режиссеры М. Дубсон, К. Гаккель; композитор В. Желобинский, последняя была снята с проката почти сразу после выхода на экран).

Продолжая тему песен Корнилова для кино, следует упомянуть еще об одном, правда несостоявшемся, сотрудничестве поэта с советским кинематографом, которое касается картины «Шахтеры» (первоначальное название «Садовник»), Фильм был анонсирован в первомайском номере газеты «Кино» за 1936 год, в статье режиссера С. Юткевича[149]. Здесь же было опубликовано стихотворение Корнилова «Песнь о шахтерской слободе» с пометой «Для фильма „Садовник“»[150].

Картина, посвященная возникновению стахановского движения в шахтерской среде и борьбе с противниками этого движения («вредителями») благополучно вышла в прокат в августе 1937 года под названием «Шахтеры», но песня Корнилова в ней не звучала. Предполагаем, что причиной этого стал арест в марте того же года, приближение которого предчувствовали и сам поэт, и его окружение. В этой связи вспоминаются строки Корнилова из поэмы «Триполье» (1932–1934):

Ой, немного осталось,

ребята,

до смерти…

Пять шагов до могилы,

ребята,

отмерьте!

Имя поэта вернулось в русскую литературу в 1957 году, после его посмертной реабилитации. Популярная «Песня о встречном», слова которой были у всех на слуху, но считались народными, вновь обрела автора. И наконец, в 1960 году еще одно стихотворение Корнилова «Вечер» («Гуси-лебеди пролетели…») с небольшими сокращениями было положено на музыку композитором В. И. Рубиным и прозвучало в фильме С. И. Туманова и Г. Б. Щукина «Алешкина любовь».

Тексты публикуются по автографам, находящимся в ЦГАЛИ СПб. (Ф. 622. Оп. 1. Ед. хр. 247), с сохранением их порядка в архивном деле: л. 6–6 об. — «Сказание о герое гражданской войны товарище Громобое»; л. 7–7 об. — «Он побольше этих домен…»; л. 8—10 — «Артельщик лежит и поет», «Голос», «Артель работая»; л. 11 — «Песенка, с которой артель тянет пароход на берег»; л. 12–14 — «Песня о предсельсовета товарище Громобое». Стихотворения написаны фиолетовыми и синими чернилами. Подчеркнутые в тексте слова выделены при публикации курсивом, сокращения раскрыты в ломаных скобках; орфография и пунктуация приближены к современным правилам.

Публикатор выражает признательность памяти В. Г. Козинцевой, сохранившей для истории отечественного кинематографа и русской литературы архив Г. М. Козинцева, а также благодарит А. Г. Козинцева за любезное разрешение опубликовать тексты песен Б. П. Корнилова к незавершенному фильму «Путешествие в СССР».

Сказание о герое гражданской войны товарище Громобое

Голос

Как звякали звезды на шпорах — Громовой вылетает высок,

возле около пыхает порох и пропитанный кровью песок…

Хор

возле около пыхает порох и пропитанный кровью песок.

Голос

Возгласите хвалу Громобою, что суразен дон?льзя собой,

сорок армий ведет за собою, состоя во главе, Громобой. (2 раза)

И упала от края до края эта сила, как ливень камней,

угнетатели, прочь удирая, засекают кубанских коней. (2 раза)

И графья, и князья, и бароны, и паны до урядника вплоть,

и терзают орлы и вороны их убитую мягкую плоть. (2 раза)

Поразбросаны всюду, как рюхи — насекомые скачут по лбам,

и тогда победителю в руки телеграммы идут по столбам. (2 раза)

Громобой по печатному дока, содержанье имеет в мозгу,

что в течение краткого срока самолично явиться в Москву. (2 раза)

Приказание буквой любою получается, в сердце звеня,

и подводят коня Громобою — Громобой не желает коня. (2 р<аза>)

А моторы от шума и воя поднимаются прямо до звезд,

самолет до Москвы Громовой во мгновение ока довез. (2 р<аза>)

Облака проплывают как сало, он рукой ощущает звезду,

и в Москве Громовой у вокзала вылезает на полном ходу. (2 р<аза>)

Пушки рвут холостою пальбою, всем приказано в ноги упасть,

преподносит цветы Громобою на вокзале советская власть.

За лихую расправу с панами, за спасенье от горя и бед

украшают его орденами и сажают его в сельсовет. (2 раза)

Громобой заседает в совете, он теперича незаменим,

мы его — Громобоевы дети — чепуха по сравнению с ним. (2 раза)

Возгласите хвалу Громобою, что суразен донельзя собой,

он и нас поведет за собою, состоя во главе, Громобой.

Хор

Он и нас поведет за собою, состоя во главе, Громобой.

27 июня 1932 г<ода>

Борис Корнилов

* * *

Он побольше этих домен,

личность светлая в пыли,

он стоит, стоит огромен

посередь всея земли.

<Припев>

     и-и-эх…

Слава Громобою,

завсегда с тобою

мы превыше всех.

Обнажал он остры сабли

на гражданской на войне,

над главою дирижабли

смертоносные вполне.

Припев

Столкновения лихие —

на врага летел горой,

и за подвиги такие

Громобой теперь герой.

Припев

Он из огненного боя

вышел крепкий, словно сталь,

на грудях у Громобоя

Красно — знаменье — медаль.

Припев

Новой власти созидатель —

пойте славу веселей,

он теперя председатель

сельсовета на селе.

Припев

Он у нас хозяин старший,

обстоятельный кругом,

голова артели нашей,

и директор, и завком.

Припев

Не вдаваясь больше в пренью,

мы заявим вперебой,

что ничтожны по сравненью

мы с тобою, Громобой.

Припев

Возгласи сие трубою,

как архангельской трубой,

слава, слава Громобою,

всех превыше Громобой.

Борис Корнилов

Артельщик лежит и поет

Ой, какая жара —

покупаться пора…

Квасу бы, ягод бы,

бабу бы на год бы

и лежать на печи —

хохочи, щекочи…

Сладкой браги поток

прямо в рот бы потек,

закусить бы ее —

красота — не житье.

Квасу бы, ягод бы,

бабу бы на год бы…

Голос

Только если бы не бы,

так во рту росли грибы,

а не рапорты,

что лежите, как гробы,

как на паперти.

Поднимай телеса,

разводи чудеса —

чудо первое…

Артель работая

Лопаты вниз,

ребяты — гнись,

как вервие.

Трещит земля

самодельная —

валяй семья —

артель моя.

Эх, кабы да кабы —

только вот не зли —

мы ребяты — дубы

в нашей отрасли.

Хоть в какую жару —

только вот не зли —

прокопаем дыру

насквозь земли.

Копай до дна

пропасть оную,

подойдет она

под Японию.

Копай весел?

обоими,

придем на село

Громобоями.

Грянь, грянь — гром…

бей, бей — бой…

гей, гей, бом —

Громобой…

пока все

Песенка, с которой артель тянет пароход на берег

Текёт вода, горяч песок,

тяни, дружок,

а ну, разок,

еще разок —

на бережок.

Давай его, тяни сюда,

текёт вода —

раскинешь ноги, будешь наш

……………

(вытянув пароход, сплевывая и утираясь)

Готов. Шабаш.

Песня о предсельсовета товарище Громобое

На ниве божья света —

красивый сам собой

живет предсельсовета —

товарищ Громобой.

За красные советы,

как туча шел на бой,

произносил заветы —

товарищ Громобой.

Грянь, грянь — гром…

бей, бей — бой…

гей, гей, бом —

Громобой…

И дни его летели,

сверкая вперебой —

он голова артели —

директор Громобой.

Гласи, законодатель,

архангельской трубой,

он с нами — председатель

товарищ Громобой.

Грянь, грянь — гром…

бей, бей — бой…

гей, гей, бом —

Громобой…

И, не вдаваясь в прению,

заявим вперебой:

— Мы птички по сравнению

с тобою, Громобой… —

С канатными усами,

с отпяченной губой,

ты проходил лесами,

как леший, — Громобой.

Грянь, грянь — гром…

бей, бей — бой…

гей, гей, бом —

Громобой…

И песня наша искоркою

над тобой сверкай,

и песню вроде изверга —

ребята, извергай.

Грянь, грянь — гром…

бей, бей — бой…

гей, гей, бом —

Громобой…