РАДОСТЬ ПОБЕДЫ И ГОРЕЧЬ РАЗОЧАРОВАНИЯ

РАДОСТЬ ПОБЕДЫ И ГОРЕЧЬ РАЗОЧАРОВАНИЯ

Пилю не повезло не только в политике. В 1850 г. он разбился насмерть при падении с лошади. Бентинк в 1846 г., свергнув совместными с Дизраэли усилиями Пиля, одержал крупную политическую победу, но счастливым впоследствии он себя не чувствовал.

Начавшаяся длительная эпоха господства вигов в политической жизни Англии связана с именем их лидера Джона Рассела. Многие западные историки приписывают Расселу заслугу проведения избирательной реформы 1832 года. Однако действительными отцами реформы были другие. Рассел и его семья являлись очень богатыми землевладельцами. Для него было характерно крайнее лицемерие. Его заявления всегда оставались словами, он не претворял их в жизнь.

Проведенная Пилем отмена хлебных законов имела много последствий, и одним из них, весьма важным для Дизраэли, стал раскол консервативной партии на две враждующие друг с другом части: сторонников Пиля — пилитов — и тех, кто во главе с Бентинком и Дизраэли выступил за сохранение протекционизма, — протекционистов. Раскол консерваторов крайне ослабил их позиции и соответственно поднял возможности вигов. Строго говоря, пилиты не являлись партией. В их рядах объединялись люди, преданные авторитету, доктрине и памяти своего незадачливого лидера. Их занимал крайне важный вопрос: к какой партии примкнуть — к протекционистам-консерваторам или к вигам?

В 1845–1846 гг. столкнулись две принципиально противоположные позиции — Пиля и Дизраэли. Пиль по принципиальному вопросу — введению протекционизма — одержал победу. Дизраэли также одержал победу, добившись отставки Пиля и ухода его от политической деятельности. История показала, что по вопросу о протекционизме Пиль был прав, а Дизраэли не прав. Объективное развитие Англии, независимо от каких бы то ни было личных позиций и парламентских комбинаций, требовало отказа от протекционизма, постепенно пришедшего в противоречие с интересами все более и более набиравшей силу английской буржуазии. Именно поэтому проведенная Пилем мера просуществовала так долго.

Хотя Дизраэли в борьбе с Пилем отстаивал исторически неперспективный курс, он вышел из этой борьбы с большим личным выигрышем. Он утвердил в партии и палате общин свое положение самого искусного и сильного оратора и одного из ведущих деятелей-консерваторов. Если многие историки считают, что свержение Пиля — это дело рук Дизраэли, то уж он сам был в этом убежден полностью. А это означало в его глазах, что он больше, чем кто-либо другой, имел прав стать лидером консервативной партии. По английским традициям лидер партии — это потенциальный премьер-министр Англии, и он станет фактически таковым, когда его партия будет располагать большинством в палате общин. Дизраэли явно полагал, что наконец настал его звездный час.

Однако лидерами партии люди автоматически не становятся. Необходимо, чтобы партийная верхушка, в которую входят самые влиятельные деятели, сочла, что то или иное лицо для нее приемлемо на посту лидера. На такое решение влияет большая сумма самых различных обстоятельств, как объективных, как и субъективных, причем первенство нередко принадлежит последним. С этим и столкнулся Дизраэли в 1846 г.

После раскола партии консерваторов и отставки Пиля встал вопрос о руководстве партии, т. е. ее большинства, в которое входили противники отмены хлебных законов, включая мощный блок консервативных членов палаты общин. Получалось так, что протекционистами руководила группа из пяти человек, куда входили Бентинк и Дизраэли. В вышедшем в свет в 1978 г. первом томе «Истории консервативной партии» Роберт Стюарт писал, что партии, которая намеревалась вести широкую политическую деятельность, было желательно принять определенное решение о том, кто будет ее лидером. «Сомнений в том, кто должен стать лидером, не было. Хотя Дизраэли впоследствии и занял выдающееся положение и в 1845–1846 гг. был самым ярким оратором из числа противников Пиля, его кандидатура на пост лидера партии не котировалась. Еще требовалось время, чтобы доказать джентльменам-землевладельцам, что хотя он и яркая личность, и литератор, и еврей по рождению, и не имеет земельных владений, но он будет самым лучшим лидером, которого они могут иметь».

Верхушке партии импонировал Бентинк. Это был целиком свой, богатый, титулованный, землевладелец, упрямо последовательный в своих убеждениях. Видные деятели-консерваторы ценили эффективность сокрушительных ударов Дизраэли по Пилю, но им не совсем импонировала манера, с которой действовал Дизраэли. Избранный в парламент в 1826 г. Бентинк очень редко заявлял о своем существовании. Его слава и известность были связаны исключительно с бегами. На удивление коллег, Бентинк переродился в парламенте, когда Пиль поставил вопрос о хлебных законах. Бентинк счел это предательством и вместе с Дизраэли и некоторыми другими единомышленниками повел атаку на Пиля, которая закончилась его устранением и расколом партии. В результате консерваторы-протекционисты сочли, что Бентинк — идеальный член парламента, представляющий крупное землевладение, что он заслужил их уважение и признательность.

В апреле 1846 г. Бентинк неохотно — он знал, что не подходит для этой роли, — согласился возглавить протекционистов в палате общин, пока не подыщут кого-либо другого. Одновременно было решено, что лидером партии в палате лордов будет лорд Стэнли, наследник титула графов Дерби — одного из самых богатых и политически влиятельных семейств страны. Реальным лидером партии стал Стэнли, Бентинк был как бы его заместителем по палате общин. Он согласовывал все основные вопросы со Стэнли и как норму принимал его руководство. 8 июля на одном из важных приемов Бентинк официально приветствовал Стэнли как лидера партии в обеих палатах парламента. Так в консервативной партии началась эпоха Дерби, растянувшаяся на два десятилетия. В 1851 г., после смерти отца, Стэнли унаследовал титул и стал именоваться графом Дерби.

Оппозиция со стороны консерваторов в обеих палатах была вялой, неэффективной. Правительство Рассела не испытывало серьезных неудобств. В 1855 г. Гладстон писал в «Квотерли ревью»: «Правительство лорда Джона Рассела вообще едва ли встречается с оппозицией. Время от времени консерваторы во главе с лордом Бентинком и Дизраэли собираются и договариваются, как голосовать по вопросам, касающимся протекционизма. Но не существует организованного штаба политических деятелей, наблюдающего ревнивым оком за положением дел и регулярно критикующего действия правительства, когда подворачивается случай применительно к каждому из его подразделений». Протекционисты выступали против отмены Навигационных актов, что вытекало из их отношения к свободе торговли. Стэнли считал, что «нет никаких общественных оснований для активной оппозиции правительству». Почему? Во-первых, партия была расколота и не смогла бы создать устойчивое правительство, свергнув кабинет вигов; во-вторых, вероятно, все больше и больше вызревали в ее рядах сомнения, что протекционизм — действительно лучшая экономическая политика для страны. Бентинк ворчал в адрес Стэнли, что в палате лордов процветает «прямой пилизм».

Лидерство Бентинка в палате общин закончилось в 1847 г., когда он подорвался на религиозном вопросе. На выборах 1847 года в пятый или шестой раз прошел в парламент от лондонского Сити известный банкир Лайонел Ротшильд. Ранее он не занимал свое место в парламенте, так как не мог употребить в присяге слова «по истинной христианской вере». Теперь в палату общин был внесен билль, предусматривающий случаи вроде ротшильдовского — измененный текст присяги без этих слов. Проблема была сложнее, чем данный конкретный случай, ибо длительная борьба шла также относительно взаимоотношений между протестантами и католиками. Бентинк всегда выступал за «еврейскую эмансипацию», поэтому Стэнли посоветовал ему при голосовании соответствующего билля проголосовать тихонько «за» и не раздражать рьяных протестантов. Но Бентинк был упрям, не гибок. И когда в декабре 1847 г. началось обсуждение соответствующего билля, он энергично выступил в его поддержку, «против религиозного фанатизма». Произошло то, чего опасался Стэнли. Билль был принят палатой общин,[4] но выступление Бентинка привело к его уходу с поста лидера партии в палате общин. Некто У. Бересфорд прислал ему от имени недовольных консерваторов письмо, в котором сообщал, что он «более не пользуется доверием партии». Бентинк был возмущен тем, как протестанты набросились на него, и тут же заявил, что уходит в отставку. Его не стали уговаривать остаться, так как он был ко всему прочему и человеком, мешавшим воссоединению расколотой партии.

Для Бентинка это было большим ударом. Он к своим обязанностям лидера протекционистов-консерваторов относился очень серьезно. Чтобы иметь возможность целиком отдаться политической деятельности, он порвал с ипподромами и распродал свои конюшни призовых лошадей, так и не сумев завоевать приз Дерби. Ни сам Бентинк, ни его друзья сразу не осознали той жертвы, на которую он пошел. Это определилось в мае 1848 г., когда приз Дерби взяла лошадь Сарплис, ранее находившаяся в конюшнях Бентинка и проданная им вместе с другими.

Скачки Дерби проводятся ежегодно на ипподроме Эпсом, близ Лондона; на них собирается высший свет, включая королевскую семью. На следующий день после этого несчастного Дерби Дизраэли нашел Бентинка в библиотеке палаты общин. Он стоял у книжных полок с каким-то томиком в руке и был крайне удручен. Дизраэли пытался утешить друга, но тот отвечал каким-то рычанием. В ответ на успокаивающие слова Дизраэли Бентинк наконец со стоном произнес: «Вы не знаете, что такое Дерби». Дизраэли ответил: «Нет, я знаю, это голубая лента скачек». «Да, — повторил Бентинк, — это голубая лента скачек. Всю свою жизнь я добивался ее, и во имя чего я принес ее в жертву!» Последнее явно относилось к политике.

Найти замену Бентинку оказалось намного труднее, чем убрать его. Опять поначалу кандидатура Дизраэли даже не рассматривалась. Причины были все те же: происхождение, занятия литературой, «безземельное положение», а также манера поведения в парламенте. Но постепенно стало обнаруживаться, что все старые, выглядевшие безупречными ведущие фигуры консервативной партии не подходят на роль ее постоянного лидера. Шансы Дизраэли возрастали. Выход из игры Бентинка привел к тому, что его активные сторонники перешли на сторону Дизраэли и стали усердными адвокатами. В этих условиях формировалась позиция Стэнли, слово которого было решающим. Он сдержанно и настороженно относился к Дизраэли, многое в нем не импонировало Стэнли, но он был мудрым политиком и понимал, что в сложившейся сложной ситуации способности Дизраэли надлежит использовать в интересах партии. Однако наличие недоброжелателей у Дизраэли очень усложняло эту проблему.

Стэнли последовательно шел к своей цели. Он предложил Дизраэли, чтобы лидерство в партии осуществлял триумвират: Дизраэли и еще два деятеля. Дизраэли, считавший, что по справедливости он должен стать единоличным лидером, отказался. Стэнли напомнил ему, что ранее он соглашался участвовать в похожей комбинации. Дизраэли ответил, что он соглашался на это на условиях равенства вместе с Джорджем Бентинком. «Но я, Дизраэли, авантюрист и не хочу соглашаться на положение, которое даст возможность партии использовать меня в дебатах, а затем отбросить в сторону». Стэнли ответил, что избрание лидера в палате общин — это вопрос, который должны решать члены партии — депутаты парламента, а не он, Стэнли. Они выдвинули веские возражения против того, чтобы Дизраэли был лидером в единственном числе, и он в этих условиях не может пытаться заставить их изменить свою позицию.

Дизраэли стоял на своем. Он знал, что консерваторы нуждаются в его активной работе в палате общин, и поэтому заявил Стэнли, что он «не будет вмешиваться в какие-либо партийные комбинации, будет рад оказать партии независимую поддержку, но что выступать он будет только в тех случаях, когда это будет его устраивать. Это будут выступления индивидуального члена палаты. Он хочет уйти в сторону и посвятить по крайней мере часть своего времени литературе». Дизраэли вел игру, и игру опасную (он любил риск): ведь Стэнли мог развести руками и ответить: «Ну что ж, желаю вам успеха».

Но Стэнли не хотел терять Дизраэли. Он объяснил, что, заняв такую позицию, Дизраэли в конце концов утратит весь свой авторитет. «Ваше предложение, если оно имеет какой-либо смысл, приведет к тому, что мы совсем потеряем вас». Подчеркнув невозможность для Дизраэли действовать в одиночку, Стэнли объяснил: «Я не буду применять к Вам эпитеты, которые Вы сами применяете к себе. Но я скажу Вам, что существуют определенные настроения — Вы можете называть их предубеждениями, если это Вам нравится, — которые порождают у многих наших друзей желание, чтобы человек, призванный руководить ими, имел определенное положение и влияние. Обстоятельства пока не позволили Вам приобрести их». Стэнли говорил, что его предложение в сложившихся обстоятельствах в наибольшей степени отвечает интересам честолюбивого человека. Он заметил, что в триумвирате будут люди, которые по своим способностям не смогут противостоять Дизраэли. Это был прозрачный намек, что Дизраэли будет там хозяином положения. Дизраэли поблагодарил Стэнли за внимание и откровенность, но заявил, что его решение остается неизменным.

Стэнли на самом деле говорил откровенно. Он знал, что в консервативных кругах существует убеждение — его выражал Бересфорд, — что лидером не обязательно должен быть человек, обладающий самыми выдающимися способностями. Важно не это, а его социальное положение и личное влияние. Сам Стэнли был целиком и полностью согласен с этим принципом. Итак, человек со способностями вызывает сомнение и подозрения, лучше его использовать ограниченно, а хозяином положения, лидером, наделенным властью, лучше сделать своего, хотя и не блещущего талантом. Такова была «кадровая политика» в середине XIX в., в основе которой лежали определенные черты человеческой натуры.

После длительных и мучительных размышлений Дизраэли молча согласился с предложением Стэнли. Стэнли назначил заседание триумвирата и послал приглашение двум триумвирам, а также Дизраэли, как будто изложенного выше разговора и не было. Дизраэли пришел, сел, принял участие в обсуждении стоявших на повестке дня вопросов и в дальнейшем регулярно участвовал в таких встречах. Так честолюбие подавило в нем гордость. Это было правильное решение, если исходить из стратегических замыслов Дизраэли.

Одновременно Дизраэли принял решение, направленное на снятие еще одного препятствия на пути к официальному лидерству в партии. Он, конечно, знал, что его экстравагантная манера одеваться и произносить речи вызывает раздражение у благонамеренных землевладельцев и крупных буржуа. Он долго умышленно провоцировал это чувство. Но теперь он стал важной политической фигурой и решил, что поведение и манера говорить и одеваться должны соответствовать его положению. Как замечает X. Пирсон, «пижонство в одежде было оставлено. Кольца, кружева и разноцветные жилеты исчезли, уступив место обычным торжественно-черным костюмам».

Труднее было убрать еще одно из оснований для предубежденного отношения к Дизраэли — «положение безземельного». Но это нужно было сделать. И с помощью жены и друзей он стал землевладельцем, приобретя имение Хьюэндин-Мэнор,[5] недалеко от Лондона.

В конце концов к 1849 г. Дизраэли достиг желаемого — стал лидером консерваторов в палате общин. Как и предсказывал Стэнли, два триумвира, люди заурядные, сами собой отошли в сторону. Положение в партии, да и в стране было крайне сложным, и скрепя сердце Стэнли и другие консерваторы решили использовать способности Дизраэли в интересах партии. Как отмечается в «Истории консервативной партии», «лидерство в партии свалилось на Дизраэли из-за отсутствия конкуренции… Партия нуждалась в лидере. Ни один другой протекционист не мог превзойти Дизраэли по части ловкости и изобретательности в парламентских делах». Этот факт признавал и Стэнли. В конце концов все возражения против Дизраэли отступили на задний план перед аргументом, который ультраправый деятель престарелый герцог Ньюкасл сформулировал так: «Нужда заставляет нас избрать самого умного человека, каким мы только располагаем».

Возникает вопрос: почему же так долго правящие круги в партии приходили к этому в общем правильному решению, что мешало его принятию сразу же после поражения Пиля? Хаскет Пирсон так отвечает на этот вопрос: «Это, конечно, было извечное недоверие посредственности к гению». Пирсон имеет в виду черту человеческой натуры, особенно резко проявляющуюся в тех сферах, где деятельность людей имеет интеллектуально-соревновательный характер.

Вторая половина 40-х годов стала переломной и в личных делах Дизраэли. В апреле 1847 г. на 72-м году жизни скончалась его мать. Отец Исаак Дизраэли прожил 81 год, последние семь лет по существу слепым. Но он продолжал заниматься литературным творчеством, готовил трехтомник своих избранных трудов по истории английской литературы, увидевший свет под названием «Приятности литературы». Готовилась к переизданию его книга «Жизнь и время Карла I». 19 января 1848 г. отец скончался. Дом в Брэденхэме распался.

Отец больше всего дорожил своей библиотекой, насчитывавшей 25 тыс. томов. Бенджамин учился по этим томам и говорил, что после смерти отца сохранит их все. Но произошло так, как почти всегда бывает после смерти владельца. Самые дорогие для него вещи не представляются таковыми его наследникам и как-то незаметно куда-то исчезают. Бенджамин перевез в новый дом лишь те книги отца, которые он считал самыми лучшими, остальное было продано. Так исчезла и книга, которой особенно дорожил отец. Это было первое издание его первой книги «Курьезы», подаренное им Байрону, с надписью последнего. Оставленное отцом наследство было невелико — оно оценивалось в 10 803 фунта стерлингов — и было завещано детям в различных долях.

Бенджамин еще при жизни отца начал дело по приобретению довольно престижного загородного дома и принадлежащей ему земли. Нужно было наконец приобрести земельную собственность. Соображения политической карьеры настоятельно требовали этого. Но сделать это в положении Дизраэли было ох как нелегко.

Присмотренные дом и земля — Хьюэндин-Мэнор имели продажную цену 34 950 фунтов стерлингов. Дизраэли, конечно, таких денег не имел. Не могла наскрести эту сумму и его жена. Более того, Дизраэли был обременен различными сложными долгами на сумму, превышающую 20 тыс. фунтов стерлингов. Он скрывал это от жены и от своего поверенного Филиппа Роса. Да он и сам не знал точной суммы долга. «Секретность», вероятно, объяснялась тем, что многие суммы были взяты у ростовщиков под огромные проценты. Такие сделки явно вызвали бы резкое неодобрение жены, поверенного и друзей.

Кое-какие деньги на покупку Хьюэндина нашла жена; не очень большая сумма поступила от отца, но не хватало 25 тыс. фунтов. И эти деньги дала в долг семья лорда Джорджа Бентинка, соратника Дизраэли по борьбе против Пиля. Лорд Джордж, его два брата — лорд Генри и лорд Титчфилд — были богатыми людьми. Но еще более богат был их отец — герцог Портленд. Его состояние оценивалось в несколько миллионов и приносило ежегодный доход в 180 тыс. фунтов стерлингов. Герцог относился к тем богатым людям, которые знают счет деньгам и весьма неохотно расстаются с ними. Лорд Джордж убедил братьев помочь Дизраэли приобрести Хьюэндин. Сделка еще не была завершена, как 21 сентября 1848 г. лорд Джордж скоропостижно скончался. Казалось бы, весь замысел рухнул. Но братья Бентинк довели до конца дело, задуманное и завещанное им лордом Джорджем. Они дали 25 тыс., и Дизраэли смог написать жене: «Все сделано, и Вы теперь леди Хьюэндин».

Итак, Бентинки приобрели имение для Дизраэли. Если учесть, что он не был в близких, дружеских отношениях с этой семьей, их поступок выглядит странным. В действительности он был мудрым и объяснялся не личными отношениями, а политическими соображениями семьи, формулирование которых принадлежит лорду Джорджу. Бентинки стали одной из крупнейших фамилий страны благодаря событиям 1688 г. Они долго были активными вигами и незадолго до описываемых событий переменили взгляды и перешли к тори. Они хорошо уловили тенденцию развития, не сулившую ничего хорошего вигам. Но проблемой для Бентинков и других, кто уловил эту истину, было то, что в палате общин все умные люди находились в лагере противников. Именно поэтому лорду Джорджу приходила иногда мысль заполучить человека, который формулировал бы для него его выступления, по нынешней терминологии — «речеписца», но подвернулось намного лучшее решение. Никого не нужно натаскивать, никому не нужно давать секретных указаний, просто нужно финансировать гениального парламентария, который, кажется, понимает истинные интересы аристократии лучше, чем она сама. Это был великолепный ловкий ход — единственный, почти не имеющий прецедентов в английской истории.

Сделка была осуществлена в духе желаний лорда Джорджа, сводившихся к тому, что она должна быть политической, а не деловой акцией, вкладом одной из великих фамилий землевладельцев Англии, дающим этому классу возможность быть представленным в парламенте и политике одним из самых блестящих людей современности. Участие семьи Бентинков в приобретении для Дизраэли Хьюэндина объясняет не только мотивы их поведения в 1848 г., оно объясняет и всю дальнейшую карьеру Дизраэли, дает безусловно правильный ответ на вопрос, почему эта карьера состоялась.

Осень и конец 1848 г. Мэри Энн — муж в основном был занят в Лондоне — готовила Хьюэндин к тому, чтобы он мог принять новых хозяев. В конце года Дизраэли с женой переехали в свой новый дом. Здесь они прожили много лет, до конца своих дней. Хьюэндин-Мэнор находится недалеко от Брэденхэма, вблизи городка Хай-Уикомб. В наши дни до него можно добраться от центра Лондона примерно за час. Территория поместья известна по архивам начиная со времен Вильгельма Завоевателя. Она много раз меняла своих владельцев. В XVIII в. в ее центре стоял фермерский дом, который очередным владельцем был реконструирован, расширен и превращен в «резиденцию джентльмена». В таком виде Дизраэли и приобрел это трехэтажное здание, построенное в стиле, принятом при королях Георгах. Новый хозяин — а точнее, его жена — на протяжении многих лет перестраивал и улучшал дом и парк.

Хьюэндин-Мэнор — загородный дом Дизраэли

Когда Дизраэли приобрел имение, его размеры были невелики — около 750 акров. Впоследствии, прикупая землю, хозяин увеличил владение до 1400 акров. Значительную площадь занимали лес и парк. Дом стоял на склоне холма, спускавшегося в долину. Чуть ниже был домик викария, а еще ниже — приходская небольшая древняя скромная церковь. Еще ниже протекал непременный для английского поместья «форельный ручей». Когда-то он был более полноводным и в нем даже встречалась форель. И когда Дизраэли выловил экземпляр весом четыре с половиной фунта и послал его своей доброй знакомой, историки сочли это событие настолько выдающимся, что оно нашло отражение чуть ли не во всех биографиях. Ручей в одном месте образовывал небольшое озерцо и следовал дальше. Дизраэли устроил на озерке остров и поселил на нем двух лебедей. Птичья семья прижилась.

Дизраэли вспоминал применительно к Хьюэндину, что он больше всего любил деревья и книги. Приезжая на природу в перерывах между парламентскими сессиями, он две недели приходил в себя. Первую неделю он осматривал, каждый раз как бы знакомясь заново, деревья в парке и в лесу. Если его долголетний политический противник У. Гладстон получал удовольствие, даже в преклонном возрасте занимаясь рубкой деревьев, то Дизраэли любил их сажать. Навещавшие его гости тоже привлекались к таким посадкам. Королева Виктория, однажды посетив Дизраэли, тоже посадила свое дерево.

Земля в поместье обрабатывалась руками арендаторов и батраков. Утверждают, что у Дизраэли были с ними очень хорошие отношения. Но вряд ли это точно. Известно, что, вступив в права владения, он счел, что имение может приносить значительно больший доход, чем приносило до 1848 г. И как выражаются авторы самой обширной биографии Дизраэли, «он, будучи бедным человеком, не имел возможности сохранять легкие арендные условия, существовавшие при его предшественнике». Как видим, понятие бедности весьма относительно. Во всяком случае, Дизраэли увеличил арендную плату. Старые арендаторы сочли это несправедливым и ушли в другие места. В результате его арендаторы были все новые люди, которых он подбирал сам. В соответствии с традицией он должен был проявлять заботу о повседневных делах людей, живших на его земле. Традиция в тех формах и пределах, как это было принято в тогдашней Англии, соблюдалась.

Соседние помещики-землевладельцы появление в их среде нового лица восприняли в общем благожелательно. Дизраэли поддерживал с ними общепринятые отношения, но не очень активно занимался местными делами, его интересы концентрировались на столице страны и ее учреждениях.

Джентльмен-землевладелец по традиции должен был поддерживать добрые отношения со священником своего прихода. Церковь находилась вблизи дома, и Дизраэли, будучи в имении, регулярно посещал воскресную службу. По окончании мессы прихожане выходили на паперть, и землевладелец некоторое время общался с ними, обсуждая их житье-бытье и местные новости. В общем все шло, как полагается, пока однажды в воскресенье Дизраэли, отстояв службу, не уехал сразу же в Лондон. Полномочный представитель Господа в Хьюэндине счел, что Дизраэли нарушил религиозные приличия, и официально написал ему об этом. В те времена в английских сельских местностях считалось неприличным путешествовать по воскресеньям, и викарий заметил Дизраэли, что он нарушил четвертую заповедь.

Подобный демарш был неожиданным и, конечно, разозлил Дизраэли. Он ответил, что ему самому не нравилась эта поездка, но викарий поступил несдержанно, опрометчиво и неделикатно, прислав такое письмо. Стороны договорились постараться лучше узнать друг друга. Узнали, и священнослужитель счел за благо перейти в другой приход. Дизраэли принял меры, чтобы на освободившееся место был назначен новый викарий, и в дальнейшем отношения джентльмена-землевладельца с расположенной на его земле церковью оставались вполне нормальными.

Хьюэндин-Мэнор, конечно, не дворец, но его внешний вид достаточно внушительный и приятный. Расстилающийся с южной стороны английский парк невелик, но приятно дополняет хорошее внешнее впечатление. Интерьер здания также подтверждает, что это не герцогский дворец, но достойный загородный дом землевладельца средней руки. В доме нет бьющей в глаза роскоши, нет великолепных золоченых залов и выставленных напоказ драгоценностей. Однако каждая из двенадцати средних размеров комнат на первом и на втором этажах, которыми пользовались семья и частые гости политического плана, отделана достаточно скромно, но изящно, с большим вкусом. Этим занималась жена, часто привлекая в помощь архитекторов, художников и других специалистов.

На первом этаже привлекает внимание большая угловая комната — библиотека. Дизраэли говорил, что вторая неделя отдыха от лондонской суеты у него посвящена общению с книгами. Он любил не только — в который раз — просматривать свои книжные сокровища, но и, отдыхая, наблюдать, как на корешках переплетов играют солнечные лучи. Дизраэли очень любил книгу, по-настоящему любил, из нее он черпал мудрость и знание жизни как для литературной, так и для государственной деятельности. В Хьюэндине коллекция книг ограничивалась тремя темами — теологией, классикой и историей. Это то, что Дизраэли считал главнейшим для литератора и политика. Эти области человеческого знания и культуры он разрабатывал всю жизнь. Были и книги по художественной литературе — главным образом случайно сохранившиеся остатки библиотеки отца. Современную ему литературу Дизраэли ставил невысоко и читал ее мало.

Часто эта комната служила местом бесед с гостями, среди которых доминировали политики. Посетивший Хьюэндин сэр Стаффорд Норткот, как свидетельствует путеводитель по музею, которым в наше время стал дом Дизраэли, писал: «После обеда мы говорили главным образом о книгах. Шеф всегда в наилучшей форме в библиотеке и получает удовольствие от широких рассуждений о литературе вообще». Он с презрением отзывался о Броунинге (которого он читал очень мало) и о других рифмоплетах сегодняшнего дня: «Ни один из них не останется в литературе, за исключением разве Теннисона».

Во всех комнатах, коридорах, холлах, на лестнице очень много картин. Дизраэли не был собирателем сокровищ живописи — она его не очень интересовала, да и деньги были не те. Имеющиеся в доме картины — это главным образом портреты современников хозяина, с которыми ему приходилось сталкиваться в жизни и в политической и государственной деятельности. Среди них доминирует королева Виктория. Много портретов членов семьи. Увековечен и пресловутый Тита, бывший «универсальный» слуга лорда Байрона, вывезенный Дизраэли с Мальты и живший при нем до конца дней своих.

На втором этаже привлекает внимание кабинет Дизраэли. Он называл эту комнату «мой цех». И действительно, здесь он работал над своими литературными произведениями и государственными бумагами, доставлявшимися в обитых красным чемоданчиках, напоминающих нынешние дипломатические кейсы. Для пересылки официальных бумаг такие обшарпанные чемоданчики употребляются и поныне. Кабинет — это не слишком большая, но довольно просторная комната, стены которой обиты серебристым шелком и отделаны светлым деревом. Пол закрыт мягким ковром с узором приглушенных тонов. В углу у двери — скромных размеров книжный шкаф. Рабочий стол без ящиков и тумб, на витых ножках. Такой же формы ножка у маленького столика между уютными диваном и креслами. Рабочее кресло с высокой жесткой спинкой обтянуто гобеленом. К столу придвинута изящная резная этажерка (теперь так выглядят сервировочные столики), на столе — гусиное перо и другие письменные принадлежности, открытый ящичек для деловых бумаг. Рядом стоит небольшой ящичек с высокой полукруглой крышкой. Сегодняшние посетители-туристы стремятся посмотреть, что там внутри, но ящичек заперт, хотя внутри явно ничего нет. На столе перед рабочим креслом стоит небольшая скошенная конторка. Очевидно, Дизраэли было удобнее писать, сидя за такой конторкой, чем за прямой плоской доской стола. Картины и гравюры на стенах неброские, хорошего вкуса, рождающие ощущение гармонии и покоя. Среди них — большой портрет жены. Есть также портреты отца, матери и сестры. И конечно, традиционный камин — мраморный, массивный. Возле него хорошо греться в стылые английские вечера, приятно думать, помешивая раскаленные угли и следя за игрой вспыхивающих то здесь, то там язычков пламени.

Рабочий стол стоит у глухой внутренней стены, за которой находится коридор. Противоположная стена обращена двумя широкими окнами на юг. Из них виден партер перед домом, парк и даже шпиль церкви в Хай-Уикомбе. Перед окнами стоит кушетка с высокой отлогой головной спинкой. На ней удобно, отдыхая, читать — света из окон достаточно. А за столом работать приходилось почти постоянно с зажженной лампой или свечами.

В стенах Хьюэндина за последовавшие 30 с лишним лет после его приобретения Дизраэли обсуждались и решались многие государственные дела. Здесь встречались крупнейшие деятели Англии второй половины XIX в.

После смерти Дизраэли имение перешло его племяннику, затем племяннице. Они проводили перепланировку дома, не затрагивая, однако, его основ, продавали по частям земли, рубили с южной стороны деревья, посаженные знатными гостями (исключение было сделано только для королевы Виктории) под предлогом, что они закрывали солнце. В конце концов наследники объявили в 1973 г. о продаже усадьбы. Некто У. Эбби купил ее вместе с оставшимися 189 акрами земли и передал под национальную опеку. «Нэшнл траст» — общественная благотворительная организация, возникшая еще в 1895 г. Ее цель — сохранение исторических памятников, поддержание исторических мест, забота об архитектурных ансамблях и даже классических английских пейзажах. В наше время «Нэшнл траст» принадлежит более 200 исторических зданий, включая Хьюэндин. Здание и участок поддерживаются в хорошем состоянии и открыты для туристов. Англия чтит память одного из самых выдающихся своих деятелей XIX в.