АРЕНА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДИЗРАЭЛИ — АНГЛИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

АРЕНА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДИЗРАЭЛИ — АНГЛИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

XIX век считается золотым веком Англии. Он начался с того, что Англия в союзе с рядом государств, и прежде всего с Россией, одержала решительную победу в самой страшной для нее войне против Франции — вначале революционной, а затем наполеоновской. Насколько велик был страх перед возможным поражением в этой войне, настолько была сильна эйфория, охватившая страну после того, как опасность миновала. В XIX в. Англия действительно достигла вершины своего экономического и внешнеполитического могущества, однако в то же время это столетие было для нее весьма бурным. Это было время больших тревог, социальных опасностей, изменений, охвативших внутриполитическую сферу.

Страна развивалась под воздействием промышленной революции, которая началась еще в середине XVIII в. и продолжалась на протяжении целого столетия. Промышленный переворот (первый вариант названия предпочитают английские историки, второй — советские) выражался в его начальном периоде в переходе от мануфактуры к фабрике. В основе процесса лежало то, что, во-первых, мануфактурная форма производства перестала удовлетворять в должной мере возросший спрос на товары и, во-вторых, техническая мысль в это время дала промышленности ряд важных изобретений и усовершенствований. Их применение вызвало быстрый рост производительности труда, концентрацию рабочей силы, появление фабрик, действовавших на водной энергии, а затем, когда был изобретен паровой двигатель, на энергии пара. Возникли фабрики и заводы — характерные элементы промышленного капитализма. Эти прогрессивные изменения затронули вначале хлопчатобумажное производство, а затем металлургию, транспорт. Промышленность требовала угля, что повлекло развитие его добычи и создание системы транспортных средств для доставки его к местам потребления. Конец XVIII столетия ознаменовался широким строительством каналов.

Война с Францией явилась дополнительным стимулом для расширения и углубления промышленного переворота в Англии. С внедрением машин удалось увеличить промышленную продукцию в военные годы в 15–20 раз.

Промышленный переворот оказал важное воздействие и на английское сельское хозяйство. Земельная собственность укрупнялась, концентрируясь в руках крупных землевладельцев. В сельском хозяйстве вводилась более глубокая вспашка, перестали пахать на волах, заменив их лошадьми. Появились и машины в виде сеялок, молотилок и некоторых других механизмов.

Происходило перераспределение населения. Сельская Англия превращалась преимущественно в страну городов. Уже в начале 30-х годов XIX в. примерно половина населения страны проживала в городах. Крупными районами концентрации городского населения были северо-запад Англии, Южный Уэльс, а также побережье между реками Форс и Клайд. В первой трети столетия такие города, как Бирмингем и Шеффилд, увеличились вдвое, а Ливерпул, Лидс, Манчестер и Глазго — и того больше. То же происходило и со столицей страны. За три десятилетия население Большого Лондона увеличилось с 865 тыс. до 1,5 млн, и еще за 20 лет, т. е. к середине века, к ним прибавился 1 млн жителей.

После войн с Францией, в которых между прочим потери Англии были значительно меньшими, чем жертвы ее союзников, что в дальнейшем уже стало традицией во всех крупных союзных войнах, которые вела Англия, население страны составляло примерно 13 млн. Его численность быстро росла и к 1871 г. удвоилась. Это объяснялось тем, что детская смертность сокращалась, а продолжительность жизни увеличивалась. Многие жили очень плохо, но все же лучше, чем в XVIII в., они прежде всего лучше питались, лучше одевались. Другой причиной увеличения населения был приток иммигрантов из Ирландии — самой старой колонии Англии, искавших заработка на английских фабриках и в шахтах. Приезжавшие ирландцы селились преимущественно в Западной Англии и Шотландии.

То, что Англия была первой страной, где мощно развернулась промышленная революция, дало английской буржуазии неоценимое преимущество перед другими государствами. Победа над своим главным соперником того времени — Францией открыла перед Англией мировые пути, широкие возможности для экспансии, захвата все новых и новых колониальных территорий, невиданные ранее возможности для проникновения английских товаров и капиталов во многие страны. Эти факторы обеспечили постепенное становление промышленной, финансовой и колониальной монополии Англии, что превратило ее в самую богатую страну мира.

Успехи в промышленном производстве, торговле, ростовщических финансовых операциях не делали английскую буржуазию гуманной, наоборот, она по мере своих достижений становилась все более высокомерной и спесивой в отношении других народов и жестокой в отношении своего собственного. Чем больше она добывала, тем большими становились ее аппетиты. И, стремясь удовлетворить их, капиталисты до предела усиливали эксплуатацию тех, кто на них работал.

Дети, работающие в угольных копях

Переход к промышленному производству вызвал к жизни появление фабричных и заводских рабочих. В буржуазных кругах была принята на вооружение идея: чем больше зарплата рабочих, тем меньше прибыли предпринимателей. Идея получила теоретическое обоснование в трудах идеологов капитализма. Естественно, что каждый предприниматель стремился к возможно большим прибылям и старался получить их. Это обостряло классовые противоречия.

Предприниматель был волен устанавливать продолжительность рабочего дня по своему усмотрению, и этот день часто достигал 18–20 часов в сутки. Зарплата обеспечивала лишь полуголодное существование. Особенно страдали женщины и дети, труд которых применяли все более широко. Практиковалась физическая расправа с рабочими, вызвавшими недовольство надсмотрщиков.

Особенно трудным становилось положение рабочего люда в годы экономических кризисов, которые в начале XIX столетия были преимущественно торговыми, а с 1825 г. приобрели характер циклических кризисов, распространявшихся почти на все сферы экономики.

Промышленные города являли собой мрачную, порой ужасающую картину социальных контрастов. Буржуазия и земельная аристократия жили в роскошных дворцах, расходуя на удовлетворение своих часто извращенных прихотей огромные средства, тогда как рядом, в трущобах, в ужасающей нищете, зачастую погибая от голода и болезней, обитали многие тысячи англичан, шотландцев, ирландцев. По всей стране они составляли огромную армию, потенциально опасную для правящих кругов.

Столица страны в этом отношении была весьма показательна. А. И. Герцен, много лет проживший в Лондоне, писал о нем: «Один город, сытый, заснул; другой, голодный, еще не проснулся… Этот страшный муравейник, где сто тысяч человек всякую ночь не знают, где прислонить голову, и полиция нередко находит детей и женщин, умерших с голода возле отелей, в которых нельзя обедать, не истративши двух фунтов». Поразительную картину жизни лондонских низов в первой половине столетия нарисовал журналист Генри Мэйхью в обширной серии статей в газетах, собранных впоследствии и изданных в 1851 г. в книге под названием «Лондонские трудящиеся и лондонская беднота». В этой книге, не утратившей актуальности и сегодня (она была переиздана в Лондоне в 1987 г.), отмечается, что положение в городе было настолько серьезным, что «в 30-х и 40-х годах неоднократно составлялись планы начать хотя бы предварительную работу по расчистке гигантских авгиевых конюшен, в которые Лондон, учитывая темпы его роста, превращался». Когда появился доклад специальной комиссии о санитарном состоянии города, то «он вызвал возмущение и возбудил тревогу у каждого мыслящего лондонца». Книга Мэйхью была одной из многих разрабатывавших эту мрачную тему. Призывали к действиям люди, отличавшиеся гуманистическими и филантропическими убеждениями. Среди писателей наибольшую и вполне заслуженную известность приобрел Чарлз Диккенс.

Бенджамин Дизраэли жил, действовал в этой Англии и строил планы, как он будет управлять ею. Вращаясь в высшем свете, закладывая там предпосылки для своего продвижения к власти, Дизраэли, как могло бы казаться, не должен был «смотреть вниз». Но он обладал достаточным здравым смыслом, чтобы понимать, что Англия состоит не из одних денди Вест-Энда и что трудящуюся Англию нужно тоже видеть и понимать. Биографы не повествуют о его «хождении в народ». Но роман «Сибил» свидетельствует о том, что он сумел понять суть социального строя Англии первой половины XIX в. Его концепция оставалась верной и на вторую половину столетия, и на дальнейший период.

Кульминацией в романе «Сибил» является беседа двух действующих лиц, обозревающих где-то в английской провинции руины величественного старинного здания. Один собеседник говорит о миллионах рабочих, усилиями которых возводились такие здания, а «их правители сосредоточили в руках немногочисленного класса сокровища мира, обладатели которых хвастают, что они первые среди всех народов, что они самые могущественные и самые свободные, самые просвещенные и высокоморальные, самые религиозные». Второй собеседник замечает: «…говорите, что хотите, но наша королева царствует над величайшей нацией, которая когда-либо существовала». «Какая нация? — спрашивает первый. — Ибо королева царствует над двумя…» И затем поясняет свою мысль: «Да. Две нации. Между ними нет взаимоотношений. Им неизвестны привычки друг друга, мысли, чувства, как если бы они жили в разных районах земного шара или обитали на разных планетах. Они формируются различным воспитанием, питаются различной пищей, ведут себя по-разному и управляются различными законами». «Вы говорите?..» — нерешительно спросил второй. И первый ответил: «О богатых и бедных».

Чтобы подчеркнуть свою мысль, автор броско выделил типографски в тексте романа фразу «О богатых и бедных», представляющих две нации Англии. Дизраэли показывает, что богатая английская нация паразитирует на труде и поте работающих англичан. Но не только. Использование колоний также важный источник быстрого приобретения богатства и власти «богатой нацией».

Источником обогащения «богатой Англии» служили не только владение землей для аристократии, промышленность, торговля, финансы для буржуазии, колонии для тех и других, но и государственная казна, которой пользовались те, кто составлял высший эшелон власти или кто добыл тем или иным путем выгодную синекуру. Две последние категории состояли почти исключительно из представителей аристократических семейств. Оксфордский журнал исторических исследований «Паст энд презент» в ноябре 1983 г. приводил интересные данные, заимствованные из английских изданий первой половины XIX в. Эти источники свидетельствуют, что в 1830 г. 113 представителей аристократии получали 650 тыс. фунтов стерлингов в год из государственных средств. «Только две фамилии — Гренвили и Дандасы — на протяжении последних сорока лет получили денег только по различным синекурам больше, чем стоило в течение того же периода содержание гражданского управления в Соединенных Штатах».

Печать тех лет дала следующий перечень получений из государственных средств лордом Ливерпулем, главой правительства тори в 1812–1827 гг., которого английские историки считают реформатором в области коррупции, подразумевая его положительную деятельность. Как глава казначейства он имел 6 тыс. фунтов стерлингов в год. «Заботы по делам казначейства оставляли ему достаточно времени, чтобы исполнять обязанности специального уполномоченного по делам Индии, причем в его карманах было достаточно места, чтобы класть туда ежегодно дополнительно по 1500 фунтов стерлингов». В придачу к этому он еще был «шефом пяти портов» — должность средневекового происхождения, приносившая ему еще 4100 фунтов стерлингов в год. Он также состоял в высокой должности, относящейся к Ирландии, приносившей ему еще 3500 фунтов стерлингов ежегодно. Даже при его «сатанинских способностях» непонятно, как он мог справляться со всеми этими обязанностями. А этого совсем и не требовалось. «Находятся люди, которые говорят, что эти престижные должности не что иное, как предлог для выплаты этому человеку таких окладов». Здесь же печать поясняла, что конкретные обязанности, связанные с этими должностями, — дело ведь должно делаться — вместо достопочтенного лорда выполняли его заместители, «которые также оплачиваются государством».

Лорд Грей, член древней аристократической фамилии, и «его девятнадцать родственников» получали на всех 171 892 фунта стерлингов ежегодно за то, что занимали различные правительственные посты и должности. Печать сообщала также, что лорд Элдин аналогичным образом имел 18 тыс. фунтов стерлингов ежегодно, а лорд Арден — 38 тыс. фунтов стерлингов в год и т. д. и т. п. Было подсчитано, что 200 пэров-тори и епископов получали ежегодно за различные синекуры до 2 млн фунтов стерлингов. В дележе этого государственного пирога участвовала не только аристократическая верхушка, но также и самые младшие и совершенно неизвестные пэры. Приводились данные, говорившие, что коррупция, насаждавшаяся высокой бюрократией, в 1831 г. вполне могла составить сумму, равную или даже превышающую ту, которую торийская аристократия извлекала в то время в качестве ренты с принадлежавшей ей земли.

Итак, всесильная бюрократия в Англии была коррумпирована до крайней степени. Аристократы и их фавориты широко использовали практику занятия доходных должностей, не требовавших исполнения каких-либо обязанностей. Назначения на эти должности не сопровождались учетом реальных достоинств назначаемых. Неудивительно, что эта часть имущих классов страны как огня боялась каких-либо реформ.

Концентрация на одном социальном полюсе поистине баснословных богатств, а на другом — тяжелейшего труда и нищеты в сочетании с революционными веяниями, исходившими из Америки и Франции, где произошли буржуазные революции, поднимала неимущую Англию на борьбу за свои социальные и политические права. Между «двумя Англиями», о которых писал Дизраэли, не только не было ничего общего, но и шла все нараставшая борьба, принимавшая порой самые острые формы. В Англии в то время классовые противоречия в обществе достигли такой остроты, как ни в одной другой стране.

Активизировалась деятельность профсоюзов, возникших еще в предыдущем веке и, несмотря на репрессии, расширявших свое влияние. В демократическом движении участвовали не только мануфактурные рабочие, различные полупролетарские элементы, но и фабричные рабочие. Формы борьбы становились более зрелыми, организованными. Это и крупные забастовки, и массовые демонстрации, и «походы на Лондон», т. е. марши протеста из ряда промышленных районов страны, столкновения с полицией и многочисленные митинги, сопровождавшиеся большим накалом страстей. К трудящимся присоединялись радикально настроенные элементы из других социальных слоев. Среди них были такие имена, как У. Коббет и Р. Оуэн. Постепенно борьба трудящихся принимала политический характер, настойчиво зазвучали требования преобразования парламента, введения всеобщего избирательного права и других демократических реформ.

Правящие круги отвечали принятием ряда законов против демократического движения, применяли полицию и воинскую силу для подавления выступлений трудящихся. В историю вошли события августа 1819 г., когда в Манчестере на площади Св. Петра состоялся митинг, собравший 60 тыс. человек. Участвовали в основном манчестерские ткачи, положение которых было особенно трудным. Перед ними выступил популярный радикальный оратор Генри Хант. Звучали требования реформ. Против безоружных людей власти двинули полицию и войска, и в результате 11 человек было убито и более 400 ранено. Это был, как выражается английский историк, «кровавый разгон митинга, участники которого выступали за реформу парламента». Другой английский историк, Д. Томсон, в этой связи замечает в наши дни: «Ланкашир, центр хлопчатобумажной промышленности, видел много таких сражений в классовой войне, ведущейся между „двумя нациями“, о которых писал Дизраэли… „Бойня Питерлоо“ стала легендой в народных массах и очень значительно подорвала кредит тори, которым они пользовались в связи с победой у Ватерлоо».

Репрессии правительства вызывали возмущение как трудящихся и радикальных слоев населения, так и некоторых буржуазных кругов. Они руководствовались не только соображениями гуманизма, но еще больше опасениями, что дело может закончиться революцией. Эти настроения по-своему выразил Джордж Байрон, поэт-аристократ, который резко обличал свой круг, осуждал его за жестокосердие, за издевательства над трудовым людом. Бичуя лорда Ливерпула, тогдашнего премьер-министра Англии, который повелел применить силу против протестовавших рабочих, он с гневным сарказмом писал:

Для усмиренья

 отродий плебейских

Ждут приказания

 двадцать полков.

Армия сыщиков,

 рой полицейских,

Свора собак

 и толпа мясников.

Иные вельможи

 в свои преступленья

Втянули бы судей,

 не зная стыда.

Но лорд Ливерпул

 отказал в одобренье,

И ныне расправу

 вершат без суда.

Политический характер рабочего и демократического движения был направлен против существовавших государственных установлений Англии. Уникальность государственной системы страны состояла в том, что Англия не имела в XIX в., не имеет и поныне писаной конституции. Ее заменяют бесчисленные законодательные акты и древние традиции. Тысячу лет назад, до того как норманны вторглись в Англию и завоевали ее (1066 г.), англосаксонские короли имели практику советоваться с Великим советом, представлявшим собой собрание правителей отдельных районов страны. С 1066 до 1215 г. короли правили самодержавно. Но в 1215 г. знать — восставшие бароны — вынудила короля Иоанна Безземельного подписать Magna Carta, т. е. Великую хартию вольностей, которая ограничивала королевскую власть и предоставляла широкие права крупным феодалам. Основной массе английского народа — крепостному крестьянству — хартия не дала никаких прав. Наряду с другими аналогичными документами, появившимися впоследствии, хартия составляет статутарную основу английской конституционной практики. В 1264 г. собрался первый парламент Англии, состоявший из знати. В дальнейшем различные парламентские акты наращивали конституционные основы страны. После «славной революции» 1688 г. в Англии установилась существующая и поныне конституционная монархия. Принятый в 1689 г. Билль о правах был первым юридическим шагом на пути установления конституционной монархии. Он был направлен против восстановления абсолютизма и юридически оформил итоги «славной революции», значительно ограничил власть короны и гарантировал права парламента. Билль о правах исключал для монарха возможность устанавливать законы или создавать армию без одобрения парламента. Так были заложены основы английской конституционной монархии, существующей и в XX в. Конституционный монарх правит в согласии с парламентом.

Развитие английского парламентаризма связано с возникновением и становлением двух основных политических партий — тори и виги. Эти названия фигурируют среди наиболее важных исторических слов в английском языке. Они появились в политическом лексиконе в конце XVII в. Томас Маколей, английский писатель и государственный деятель первой половины XIX в., восторженно писал в «Истории Англии» о «двух кличках, которые вначале были даны как оскорбительные, но вскоре стали восприниматься с гордостью. Они все еще находятся в повседневном употреблении и распространились так широко, как английская раса. Они будут жить так долго, как будет существовать английская литература». Оставив в стороне «патриотический» тон заявления Маколея, следует признать, что в значительной степени он оказался прав. И сегодня выражения «тори» и «виги», правда все реже и реже, употребляются в трудах историков и политологов и даже в прессе.

Эти «экзотические» слова были заимствованы в свое время из Шотландии и Ирландии. Даниэль Дефо, английский журналист и романист, действовавший во второй половине XVII — начале XVIII в., на глазах которого входили в употребление эти клички, писал, что выражение «тори» применялось для обозначения ирландских воров и убийц. Сторонники определенного политического курса называли так своих противников, стараясь их оскорбить. Их противники действовали аналогично и назвали своих оппонентов «вигами» — словом, заимствованным из ирландского народного языка и означавшим продажных и злобных людей. Об этом сообщает второй современник событий, юрист и публицист Родокер Норт.

Тори пользовались более реакционной репутацией, чем виги, в связи с их борьбой против идей Великой Французской революции и против реформы парламента в первой трети XIX в. Традиционно грани между вигами и тори были весьма подвижны. Так, в связи с событиями Французской революции многие виги перешли в лагерь тори, а оставшиеся в начале века выступали за реформирование парламента.

Впоследствии виги стали именоваться либеральной партией, а тори — консервативной. И сегодня, в конце XX в., эти наименования мы наблюдаем в политической жизни Англии.

Хотя английская монархия и не является решающим элементом в государственной системе страны, все же ее нельзя сбрасывать со счетов. Переход от абсолютной монархии к конституционной повсюду совершался после жестоких битв и прохождения через республиканскую форму правления. Для Англии этот этап приходится на период буржуазной революции XVII века. 19 мая 1649 г. Англия была объявлена республикой. Это была так называемая индепендентская республика, просуществовавшая до 1653 г., когда верховная власть принадлежала однопалатному парламенту, ибо вместе с монархией была ликвидирована и палата лордов. Затем был установлен режим протектората Кромвеля, явившийся подготовкой к реставрации монархии, что и состоялась в 1660 г., когда королем стал Карл II. «Славная революция» окончательно утвердила реставрацию монархического строя.

Дальнейшее существование английской монархии отмечено частыми вспышками борьбы между королями, стремившимися к расширению своих прерогатив, и парламентом, выражавшим интересы буржуазии и нового дворянства и категорически выступавшим против таких поползновений. В результате постепенно выработался баланс сил и прав, который и способствует стабильности английской монархии с 1688 г.

Конец XVIII — начало XIX в. ознаменовались глубоким упадком английской монархии. Король Георг III из ганноверской династии выступил с весьма амбициозными планами. Приближалась Французская революция, быстро вызревали ее предпосылки, а английский король возмечтал чуть ли не об абсолютной власти. Он вступил в борьбу с министрами, пытался упразднить политические партии, назначал премьер-министров, не считаясь с возражениями парламента. В результате Георг III встретился с самым ожесточенным сопротивлением. Против него выступили крупнейшие землевладельцы-виги, такие фамилии, как Ньюкаслы, Тэмпли, Рокингэмы, которые фактически правили Англией при двух предшественниках короля — Георге I и Георге II. Добиваясь ослабления олигархического влияния знати и пытаясь сосредоточить в своих руках многие элементы королевской власти, утраченные в разное время его предшественниками, Георг III возбудил против себя ожесточенную ненависть в кругах аристократии. К тому же время работало против его замыслов. Война за независимость Северной Америки, т. е. буржуазная революция, против которой Англия выступила с оружием в руках, закончилась для нее поражением. Английская корона утратила свои колонии, на месте которых возникли Соединенные Штаты Америки. Буржуазная революция вызревала и на Европейском материке. К этим объективным факторам прибавился и субъективный: королевская семья погрузилась в пучину морального разложения, развивавшегося на глазах всего народа, а сам король сошел с ума и ослеп. Его преемник был поспокойнее. Две буржуазные революции — американская и французская — кое-чему научили и английских королей, но, как справедливо замечает Д. Томсон, в первые три десятилетия английская «монархия упала до крайнего предела».

Расстановка политических сил в Англии складывалась под воздействием сложного комплекса различных факторов, как внутренних, так и внешних. Это и Английская революция XVII века, и промышленный переворот, и влияние американской и французской буржуазных революций, и колониальная экспансия, и многое другое. Общность интересов землевладельцев и буржуазии обусловила союз между ними, хотя, как это бывает во всяких союзах, он существовал диалектически. В его недрах действовали определенные противоречия, и союзники соревновались за получение преимуществ и укрепление собственных позиций за счет друг друга. В чем английская землевладельческая аристократия и буржуазия были действительно едины, так это в защите своих интересов от трудящихся, на которых они паразитировали.

Сословно-социальные противоречия, особенности исторического развития Англии выдвинули в первой половине XIX в. в качестве важнейшей политической проблемы вопрос о реформе избирательного права. Проблема была особенно острой в связи с огромной ролью парламента в жизни страны и крайне устарелой и недемократической системой избрания его членов. Анахронизм системы усиливался глубокими изменениями в соотношении сил между землевладельцами и буржуазией в пользу последней, а также передвижением масс населения из сельской местности в крупные промышленные и хозяйственные центры. В политической системе господствовал принцип, возникший в XVIII в. и гласивший, что собственность, а не люди должна быть представлена в парламенте. Его оспаривали в XIX в. радикалы, утверждавшие, что избирательным правом должны пользоваться жители страны как таковые, невзирая на размеры собственности, которой они владеют.

Появление и развитие радикального движения характерны для начала века. Оно базировалось в промышленных районах, прежде всего в Ланкашире, имело в своих рядах видных популярных ораторов, пользовалось поддержкой некоторых газет и выступало за радикальные реформы в области избирательной системы и некоторые другие.

В послевоенные годы находились у власти и доминировали в парламенте виги, лидерами которых были Грей и Рассел. Они опирались на поддержку протестантских диссидентов, финансистов Сити и других банкиров, бизнесменов от торговли и промышленности. В их не всегда четкой программе присутствовали идеи реформирования избирательной системы, государственного управления, социальной сферы. Их стремлением было сократить влияние землевладельцев и расширить возможности буржуазии. Политическое положение вигов было сложным потому, что они сами принадлежали к числу крупных землевладельцев, а наиболее старинные, богатые и спесивые землевладельцы и составляли ядро партии. В общем, виги являлись аристократическими представителями буржуазии, промышленного и торгового среднего класса. В поведении вигов часто проявлялись такие черты, как лицемерие и ханжество.

Партия тори четко определилась в период войн против Франции, когда она требовала активнейшего противодействия влиянию свободолюбивых идей Французской революции. Она воплощала в себе крайнюю враждебность ко всему освободительному, революционному. Традиционная враждебность Англии делу свободы и революции, ее сугубый консерватизм, наблюдаемый на протяжении двух столетий, сформировались в конце XVIII в. «Партия тори, — пишет Томсон, — вряд ли тогда была чем-либо иным, чем объединением всех групп и людей, рассматривавших якобинство как нечто, чему нужно оказывать противодействие и что необходимо уничтожить». В послевоенный период партия тори, состоявшая в основном из землевладельцев с небольшой добавкой людей крупного бизнеса, зарекомендовала себя как упорный, последовательный противник любых радикальных перемен и политических реформ. Она всеми средствами стремилась сохранить господство крупных землевладельцев в политической жизни страны.

Было бы неверно считать, что между тори и вигами пролегла непроходимая пропасть. И те и другие являются партиями богатых людей. Одни получают земельную ренту, другие — ренту от торговой и промышленной прибыли. Поэтому не должны удивлять частые перебежки политиков из одной партии в другую и обратно. Это обычное и весьма характерное явление для английской политической жизни. «Даже в это время глубоких расхождений во мнениях и широко распространившихся социальных бедствий различия в политических позициях в Англии были неуловимыми и незначительными и легко взаимопроникали», — писал Томсон.

«Второй частью» английского парламента была палата лордов, игравшая в те времена гораздо более важную роль, чем ныне, и имевшая существенные права. В столкновениях с палатой общин корона часто опиралась на палату лордов. Эти совместные действия влияли на состав палаты лордов и ее политическую ориентацию. Для того чтобы обеспечить в палате лордов большинство в пользу принятия решений, в которых был заинтересован король, он прибегал к практике раздачи титулов пэров людям, на которых он мог положиться, и делал это в таких количествах, что при голосовании образовывалось большинство в пользу выгодных короне законопроектов. Одновременно этот метод отражал и господствующую в стране коррупцию — присвоение титула сопровождалось обычно предоставлением синекуры, обильно оплачиваемой казной. В результате этих махинаций при Георге III палата лордов, традиционно являвшаяся цитаделью вигов, превратилась в крепость тори. В период премьерства Питта было присвоено 109 новых титулов пэров, и в результате в начале XIX в. палата лордов насчитывала в 2 раза больше членов, чем в XVIII в. Правительство лорда Ливерпула через короля добавило еще 56 новых лордов в состав второй палаты. В результате палата стала лучше представлять различные слои и группы правящих кругов и по численности сравнялась с палатой общин, которую обычно, но не совсем точно юридически именуют парламентом. В палате лордов в первой половине XIX в. насчитывалось 360 членов, и далеко не все они были из среды аристократов — это были и видные генералы, адмиралы, представители торгового капитала, крупные фабриканты и заводчики.

Конец XVIII — начало XIX в. были характерны для Англии важным процессом: власть короны сокращалась, и увеличивалась власть не только парламента, но и правительства. И «все же до 1832 г. корона была в состоянии назначать и проводить выборы в парламент таким образом, что их результаты являлись поддержкой для правительства, назначаемого по выбору короля, и это правительство имело большинство в обеих палатах», — констатируют английские историки.

Вместе с воцарением в Англии в 1689 г. новой династии, когда правитель Голландии Вильгельм Оранский был провозглашен королем под именем Вильгельма III, наступила новая эра — эра брака земельной аристократии с финансовой аристократией. Установилось конституционное равновесие между привилегией крови и властью золота. Но даже в самом счастливом браке не обходится без внутренних трудностей. С момента заключения брака прошло почти два столетия, соотношение сил между участниками изменилось, и буржуазия стала требовать увеличения своих прав. Она имела сильную поддержку со стороны радикальных элементов и трудящихся. Вольные и невольные союзники требовали реформы парламента, где сосредоточивалось все больше и больше власти.

В стране все громче и громче раздавались требования, чтобы число избирателей, выбирающих членов парламента, было значительно расширено. Уже в 1797 г. лорд Грей внес в парламент проект билля о реформе избирательного права. Но это было лицемерное деяние вигов, стремящихся что-то выиграть в общественном мнении. Однако оно отражало настроения в стране. Постепенно борьба за реформу расширялась и углублялась. Герцогу Веллингтону пришлось уйти из правительства из-за того, что он выступил против реформы. Буржуазия и пролетариат создавали политические организации в Бирмингеме, Манчестере, Лондоне и в других местах, требовавшие реформы. В сельской местности в ряде графств шла настоящая крестьянская война, стали частыми поджоги крупных имений. Все это вынудило министерство вигов повторить в мае 1827 г. предложение о парламентской реформе. Проект в главных чертах предусматривал уничтожение большей части «гнилых местечек», увеличение числа представителей от графств, предоставление избирательного права крестьянам и арендаторам, а также 24 наиболее значительным английским промышленным и торговым городам.

Однако и такой ограниченный билль вызвал ожесточенную оппозицию. В конце концов под нажимом народных выступлений и под угрозой со стороны правительства вигов, что король пополнит палату лордов сторонниками реформы, преобладавшая в парламенте торийская аристократия капитулировала. В 1832 г. был наконец принят закон о парламентской реформе. Закон не дал народу того, чего от него ожидали, контингент избирателей расширился незначительно и целиком за счет буржуазии. И тем не менее закон 1832 г. имел большое переломное значение для страны. Он знаменовал собой важную победу промышленной буржуазии, распределение власти существенно изменилось в ее пользу. Билль зафиксировал новый политический компромисс между буржуазией и земельной аристократией. Народным массам он показал, как надо бороться за свои права. Борьба за радикальное изменение избирательного права получила дополнительный импульс, вскоре развернулась в невиданном масштабе и в конце концов привела к ряду дополнительных законодательных мер в этой области. Реформа усилила роль палаты общин и соответственно ослабила значение палаты лордов, а также и монархии. Отныне король не мог выбирать и назначать премьер-министров самовластно. Ему приходилось, осуществляя свои прерогативы, все больше и больше учитывать позицию палаты общин.

Бурное экономическое развитие Англии в первой половине века давало ей возможность вести активную и независимую внешнюю политику. Из труднейшей и сложнейшей войны с Францией она вышла в числе победителей с наименьшими издержками. Ее территория не была оккупирована и разрушена в ходе войны. Эти несчастья выпали на долю ее союзников. Английское золото и ловкость государственных деятелей и дипломатов обеспечили Англии эти важные преимущества.

Важная роль, которую сыграла Россия в разгроме Франции, стоила ей тяжких жертв, но в то же время авторитет и роль России в европейских делах существенно возросли. Англию это явно не устраивало. И очень быстро она стала строить козни против своего бывшего союзника с целью лишить его плодов победы и ограничить роль в европейских делах. «Россия… — пишет Томсон, — была лишена далеко идущего влияния в Европе путем создания барьера, состоящего из Пруссии, Габсбургской империи и Турции». Это был результат не только действовавших в тогдашней Европе противоречий, но и усилий английской дипломатии, министров иностранных дел Каслри, Каннинга, Пальмерстона. После войны Англия превратилась в самую влиятельную державу в Западной Европе в Средиземноморье.

Англия, потеряв ряд колоний в Северной Америке, но не все, сохранила также владения в Вест-Индии и Индию в Азии. Это делало ее главной колониальной державой.

Промышленное развитие страны, накопление капиталов в Лондоне превращали Англию в промышленную мастерскую мира, а Сити — в международную финансовую столицу. Английские историки отмечают, что все это открывало огромные возможности перед страной, которые «обеспечили ей самой процветание и до сих пор невиданное преобладание в мире». Стремление к преобладанию и господству в Европе было главным направлением во внешней политике Англии на протяжении всего XIX в., оно же порождало и время от времени возникавшие противоречия между нею и рядом европейских стран.

Эффективными проводниками международного влияния Англии были английские товары. Англия на международной арене боролась против всего, что «было враждебно свободе торговли, конкуренции, высокому капиталистическому идеалу английских купцов и промышленников». Ей нужны были открытые двери других стран для ее товаров и капиталов. И она старалась их взломать. Свободная конкуренция считалась наиболее ценным условием для тех, «кто мог не бояться никакой конкуренции». Англичане не боялись: их товары гарантированно забивали конкуренцию товаров любой другой страны.

Англия была не только ведущей промышленной и финансовой державой. Несмотря на все присущие ей пороки и изъяны, эта система была самой демократической в Европе. Неудивительно, что именно на английской почве возникали, формулировались и пускались в обращение идеи, порожденные свободно развивающимся капитализмом и теми демократическими элементами государственного устройства (парламентская система, ответственность правительства перед парламентом, политические партии и т. п.), которые были характерны для Англии. Эти идеалы широко распространялись и в других странах, поднимая моральный авторитет Англии.

Важное значение в это время имели труды Иеремии Бентама, философа и юриста, провозгласившего принцип утилитаризма. Бентам считал руководящим мотивом поведения полезность. Он был сторонником буржуазного либерализма и последовательным критиком всего, что оставалось от прошлого и мешало развитию буржуазии. Идеалом Бентама было «наибольшее счастье наибольшего числа людей», «достижение пользы, выгоды, удовольствия, добра и счастья». Последователем Бентама был Джон Милль — философ, экономист и общественный деятель. Он развивал концепцию Бентама, гласившую, что ценность поведения людей определяется доставляемым им удовольствием; выступал за «достижение наибольшей суммы общего счастья». Формула за «наибольшее счастье наибольшего числа людей» повторялась в трудах Э. Чедвика и многих других английских авторов. Когда она доходила до заграницы, до России, то образованная читательская аудитория, воспринимая ее в сочетании с успехами английской экономики и с учетом политической системы Англии, начинала верить, что англичане обладают секретом воплощения этой концепции в жизнь.

Однако идеологическая жизнь находившегося на подъеме английского капитализма не сводилась только к таким идеалистическим построениям. Следует отметить и другие стороны в идейной жизни Англии. Именно тогда получили распространение взгляды Томаса Мальтуса о народонаселении, использовавшиеся правящими кругами для «научного» обоснования своей внутренней, внешней и колониальной политики.

Английские политики и многие историки изображают XIX век для Англии как «век мира». Подобные взгляды прочно утвердились в английской историографии, и их высказывают как аксиому на международных встречах историков в наше время. Джордж Тревельян в годы второй мировой войны писал, что «время Виктории было периодом мира». Томсон оценивает это время как период «величия, стабильности мира». Это, по мнению такого глубокого и основательного историка, как Чарлз Вебстер, было не только время мира для Англии, но и время, когда она выступала за справедливость в международных отношениях, в защиту малых стран. Этот постулат преподносится таким образом, чтобы у слушателя и читателя создалось впечатление, что мир в период 1815–1914 гг. был обеспечен внешней политикой Англии. После таких утверждений хочется возразить соответствующим английским историкам, что существует глубокое расхождение между подобными суждениями и бесспорными фактами истории.

Позиция Англии на Венском конгрессе, созванном победителями-союзниками после поражения Наполеона в 1814–1815 гг., отнюдь не свидетельствовала о том, что она выступала за справедливость (термин, который толкуется различными правительствами по-разному) и «в защиту малых стран». Это верно и в отношении других участников конгресса. Все они стремились к возрождению феодальных порядков в Европе и восстановлению прежних династий в государствах, где хозяйничал Наполеон. Не обошлось и без интриг и тайных сговоров, направленных на ограничение интересов России, в которых участвовала Англия. Как и другие, Англия в Вене стремилась урвать побольше в свою пользу. Она закрепила за собой часть колоний, захваченных у Голландии и Франции, и среди них такие, как остров Мальта, Капская колония на юге Африки и остров Цейлон.

Таково было начало века в международных отношениях. На протяжении столетия английская внешняя политика проводилась в основном по следующим линиям. Опираясь на свое экономическое могущество, Англия стремилась играть господствующую роль в европейских делах. Поскольку соотношение сил изменялось, и сравнительно быстро, в ее пользу, она старалась не связывать себя долговременными союзами и договоренностями, с тем чтобы сохранять свободу рук в мировой политике. Англия продолжала неуклонно расширять свою колониальную империю, осуществляя все новые и новые захваты. Поддерживала ли она освободительные движения в мире или выступала на стороне реакционных режимов? На этот вопрос нельзя дать однозначного ответа. Английская дипломатия отличается удивительной гибкостью (дающей ей большую эффективность) и следует только одному принципу — своей выгоде. Тогда, когда поддержка реакционных режимов представлялась выгодной интересам Англии, она выступала на их стороне. Когда же поддержка освободительных движений сулила экономические и политические выгоды, Англия их поддерживала. Всегда неизменным было стремление Англии ограничить интересы и роль России в европейских делах, потеснить ее на восток. Это обнаружилось и на Венском конгрессе, занимавшемся мирным урегулированием после войны, из которой Англия вышла победительницей прежде всего благодаря огромным жертвам, принесенным на алтарь общей победы Россией.

В соответствии с этими основными линиями Англия действовала в отношении Священного союза в 1815–1833 гг. Члены союза стремились обеспечить сохранение границ, установленных Венским конгрессом, и боролись против любых проявлений «революционного духа». Англия официально не вошла в союз (свобода рук), однако во многих случаях координировала свою политику с общей линией союза. Однако когда в 20-х годах Священный союз начал строить планы подавления освободительного движения в испанских колониях в Америке, английское правительство «либеральных тори» и его министр иностранных дел Джордж Каннинг выступили против. Любовь к свободе? Ничуть не бывало. Просто стремление ослабить своего традиционного конкурента в колониальных делах и использовать возникавшие новые государства для экспансии туда английских товаров и капиталов. Аналогичной «гибкостью» отличалась колеблющаяся позиция Англии и в отношении освободительного движения в Греции.

В 30-х годах, при министре иностранных дел Генри Пальмерстоне, английская внешняя политика характеризовалась дальнейшим расширением экспансии. На это время приходятся англо-сикхские войны в Индии, в результате которых Англия присоединила к своим владениям Синд и Пенджаб. Затем в 1840–1842 гг. последовала англо-китайская война. Английское правительство пыталось вначале дипломатическим путем взломать ворота на китайский рынок для поставок туда прежде всего опиума, а также некоторых других товаров. Это не удалось, и Англия развязала первую «опиумную» войну, положившую начало экономическому и политическому проникновению ее в Китай. Был захвачен Гонконг, длительное время остававшийся английской колонией. В 1840 г. Англия объявила своим владением-колонией Новую Зеландию.

Крупной агрессивной акцией Англии явилась война 1838–1842 гг. против Афганистана. Это была колониальная война. Она началась вторжением 30-тысячной английской армии через Боланский и Хайберский проходы из Индии на афганскую территорию. Афганская армия была несравненно слабее вооружена и насчитывала примерно 15 тыс. солдат. Английские власти торопились: им нужно было, как они утверждали, опередить «русское проникновение» в Афганистан и прибавить эту страну к своим огромным колониальным владениям в Азии. Поначалу английским войскам сопутствовал успех, и в августе 1839 г. они заняли Кабул. 18 месяцев удавалось поддерживать оккупацию и поставленного англичанами у власти в Кабуле «своего человека». Затем произошло восстание афганцев, два английских политических правительственных агента были убиты, и началось уничтожение английских войск. Отступить им не удалось. Вся армия была поголовно истреблена. Лишь одному человеку удалось уйти; он добрался до Джелалабада, где и поведал эту историю. Дост Мухаммед, эмир Кабула, которого англичане пытались сместить и заменить своим агентом, возвратился в Кабул и правил там еще 20 лет.

Эти подробности можно было бы и не приводить, если бы не два обстоятельства. Во-первых, английская официальная пропаганда еще в 80-х годах утверждала, что Англия не потерпела поражения в Афганистане, а ее войска просто ушли. Во-вторых, в 1878–1880 гг. Дизраэли, уже будучи премьер-министром Англии, предпринял вторую англо-афганскую войну, также закончившуюся поражением для англичан. Тем самым в который раз было продемонстрировано, что государственные люди не учатся на ошибках своих предшественников; хорошо уже то, что наиболее способные из них учатся хотя бы на своих собственных.