Мастер (С. М. Эйзенштейн)
Мастер (С. М. Эйзенштейн)
Горжусь учеником, уже ставшим мастером. Люблю мастера, уже создавшего школу. Этому ученику, этому мастеру — С, Эйзенштейну мое поклонение.
Москва 22.6.1936.
Вс. Мейерхольд[215].
С.М.Эйзенштейн.
1.
С четырнадцати лет по воскресным дням я начал ездить в центр Москвы, – на «книжный базар» (черный рынок), который по сей день помещается там же в Проезде Художественного театра (б. Камергерский переулок). Там можно было обменять, купить и продать любую книгу. Здесь бывала именитая Москва: сытые писатели, седовласые в академических шапочках ученые, длинноволосые сутулые художники, до синевы выбритые дородные актеры, говорящие нараспев поэты и, конечно, тон задавали дамы-жены, так блистательно умеющие делать политику во всех областях и создавать общественное мнение.
На долгие годы мне запомнился памятный день 3 апреля 1939 года. На «рынок» я приехал в часов одиннадцать. Весеннее солнце грело по-летнему. Тротуары и проезжая часть запружена книжниками. За несколько истрепанных детективов Э.Уоллеса удалось выменять у старого актера с лицом пропойцы новенькое в чудесном состоянии прижизненное издание «Евгений Онегин» Пушкина[216] и сборник Стихотворений графини Ростопчиной[217]. Моей радости не было предела.
Я собирался уходить, но мне преградил дорогу плотный, розовый, улыбающийся человек, обладатель маленьких пронзительных, насмешливых глаз. Я узнал кинорежиссера Сергея Михайловича Эйзенштейна.
— Что меняете? – спросил он.
— Уже все выменял.
— Что продаете?
— Ничего.
— Простите, а что держите в руках? Вряд ли это хлеб?
Произнес с гордостью:
— Достал все тетрадочки пушкинского «Онегина» и впридачу получил томик стихов графини Ростопчиной. У спрашивающего загорелись глазки-щелочки.
— Позвольте взглянуть?
В целях безопасности зашли в подъезд филиала Большого театра[218]. Осторожно развернул газету.
— Молодой человек! – воскликнул Эйзенштейн, – вы стали обладателем редчайших сокровищ. Я много лет разыскиваю материалы, относящиеся к пушкинской эпохе. Как я вам завидую! За «Онегина» и Ростопчину я готов отдать много хороших книг. На всякий случай запишите адрес и номер домашнего телефона.
2.
С.М.Эйзенштейн жил на окраине Москвы, рядом с киностудией «Мосфильм». Улица называлась Потылиха.
Он любил свет – солнце. Это создавалось общим ярко-желтым цветом стен комнаты и широким во всю стену окном, за которым был виден зеленый простор небольшого леса. На полу расстелены яркие дорожки. Во всю ширину окна – рабочий стол. На нем книги, рукописи, репродукции. Мебель светлая, металлическая, легкая. И тут же старинное кресло, обитое малиновой тканью. На фоне желтой стены ярко выделялся полированный рояль. Инструмент покрыт красной парчой, вышитой золотом. Всюду много статуэток, Будды, игрушки – вятские, хохломские, мексиканские, китайские, негритянские, японские. Негритянская мадонна из фарфора. Одеянье – белое с золотом, а лица черные и у матери и у младенца. Вторая комната – библиотека, вся заставленная книжными шкафами с широкими полками. Комната не вмещала всех книг. Они лежали всюду, в каждой комнате в шкафах и в ящиках в неразобранном виде. Несколько тысяч томов на русском, английском, французском, итальянском, немецком и др. языках. Литература, поэзия, монографии о живописи всех народов. Множество монографий об искусстве Китая, Японии, Индии, Мексики, Греции, Египта, Испании. Книги по архитектуре. Большой и глубокий интерес он проявлял к изучению философии и психологии. На самом видном месте стояли тома – Творения блаженного Августина Епископа Иппонийского и История испанской инквизиции. Эта комната была для него интеллектуальной лабораторией. Комната с темно-синей окраской стен, с мягким красным ковром, заглушающим шаги, с круглым столом, со старинными английскими креслами и диваном. Над диваном соломенный мексиканский ковер. На стенах портреты с дарственными надписями Чарли Чаплина, Альберта Эйнштейна, Абеля Ганса, Дугласа Фэрбенкса, Поля Робсона, Мэри Пикфорд.
С.М. свободно владел многими языками. Это давало ему возможность читать лекции в университетах Кембриджа, Парижа, Нью-Йорка, а также сотрудникам Голливуда.
За чтением он проводил многие часы. Почти все книги с пометками и вкладными листами. Были книги с автографами Б.Шоу, Т.Драйзера, Р.Роллана, Л.Фейхтвангера, Э.Синклера, В.Маяковского, А.Толстого, Ю.Тынянова, И.Эренбурга, А.Фадеева, К.Чуковского, Б.Пастернака, Д.Хармса...
Самое драгоценное в его жизни – книги. С ними он не одинок. Книги ему никогда не изменяли. Чувство одиночества ему дали пережить самые близкие люди.
С необыкновенным волнением я каждый раз переступал порог этого удивительного дома в Москве, а позже на даче в Кратово, где было также красиво и оригинально.
Я был счастлив, когда С.М. приглашал меня с собой в книжные магазины. Директора и продавцы встречали его приветливо. Они знали его вкус и прятали для него редкие издания. О книжных находках сообщали ему по телефону. Каждая новая книга – была для него праздником, радостной премьерой бытия.
Из киноэкспедиций и командировок С.М. привозил какие-нибудь изделия народного искусства.
На ночь, ложась спать, он неизменно клал на тумбочку рядом с собой карандаш и бумагу, которая к утру пестрела многочисленными пометками. Он производил впечатление «человека-фабрики», которая круглосуточно вырабатывает готовую продукцию.
3.
Для того, чтобы многое понять в жизни Мастера, приведу фрагмент из книги писателя Виктора Шкловского «Эйзенштейн»:
«Сергей Михайлович родился в Риге 10 января 1898 года.
Его мать, Юлия Ивановна, была в молодости тиха и стройна, потом стала говорливой.
Надворный советник Михаил Осипович Эйзенштейн служил в Риге городским архитектором, он знал европейские языки, был пунктуальным.
В доме царил образцовый порядок.
Архитектор Эйзенштейн был тяжелым, но образованным человеком, и, вероятно, любящим отцом, но он создал дом, из которого убегают: дом, в котором раздавливают сердца дверью, как давят орехи.
Отец мальчика станет действительным статским совешиком, умрет в Берлине и будет похоронен на русском кладбище.
Отец, очевидно, был прав в ссоре с матерью, но с матерью было легче.
С раннего детства сирота, у которого были отец и мать и бабушка, странная разновидность Давида Копперфильда, мечтал убежать.
Неправда в жизни существует и в тихих домах.
В тяжелых буфетах мореного дуба вместе с сервизами заперты иногда скелеты, изъеденные горем.
С.М. мальчиком хотел убежать к индейцам.
Пушкин – отец семейства, помещик, писал стихи о побеге:
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит.
Усталым рабом считал себя Пушкин.
Труп поэта был похищен у славы и сослан под конвоем в деревню.
Путь к покою беспокоен.
С.М. говорил, что он переживал свою жизнь в своих картинах.
Картины – сверка жизни»[219].
Но В.Шкловский стыдливо умалчивает о еврейском происхождении Мастера. Об этом мне подробно рассказал французский киновед и историк кино Жорж Садуль 27 июля 1961 года.
4.
В 17 лет Эйзенштейн окончил реальное училище. Экзамены в Институт гражданских инженеров он сдал превосходно. Но время распорядилось иначе. Вихрь гражданской войны поглотил его. На всю жизнь он запомнил трагичность войны. Почти два года С.М. жил в теплушках. Эшелоны переползали из города в город. Он принимал активное участие в спектаклях в качестве режиссера, декоратора, актера.
В деревне Вожеге С.М. познакомился с молодой танцовщицей Марией Пушкиной. В его жизнь вошла первая женщина. Он не был счастлив. Балерина полюбила кудрявого, большеголового крепыша. Но у него были другие планы.
Как недолговечны и трагичны романы Эйзенштейна.
С фронта он попал в Студию Вс. Мейерхольда. Здесь С.М. учился и хореографическому искусству. В сорок восемь лет он мог легко поднять ногу.
Мейерхольд был человеком, которого любили люди, не спрашивая, любит ли он их сам. Всеволод Эмильевич не любил актеров, но создавал их. После нескольких самостоятельных постановок в Студии Мейерхольда Зинаида Николаевна Райх[220] написала ему записку: «Сережа! Когда Всеволод Эмильевич почувствовал себя самостоятельным художником, он ушел от Станиславского».
Эйзенштейн, много увидевший в жизни, сложил бумажку и ушел, сохранив преданность Мейерхольду и выбрав свой путь. О Мейерхольде он написал лучше, чем кто-нибудь другой, написал с нелицеприятной и горькой преданностью: «Должен сказать, что никого, никогда я, конечно, так не любил, так не обожал и так не боготворил, как своего учителя»[221].
5.
С.М. любил бывать на шумных встречах в домах своих товарищей. Ему нравились праздничность стола, зажженная елка, шум, смех, возня талантливой молодежи. Сам он говорил мало. Тостов не произносил. Любил потанцевать. Танцевал он по-клоунски. Его движения были неописуемо и музыкально ритмичны. Он посещал концерты, на которых исполнялись произведения Мусоргского, Прокофьева, Шостаковича. Любил слушать Эмиля Гилельса, Льва Оборина, Марию Юдину. Творчески он был наиболее близок к Г.М.Козинцеву. Они могли часами с глазу на глаз говорить не только о кинематографе, но и о литературе, о живописи – об искусстве широкого плана. У него были любимые актеры и режиссеры К.С.Станиславский, В.Э.Мейерхольд и молодой Е.Б.Вахтангов. Эйзенштейн восхищался Г.С.Улановой, считал ее чудом и «Жизель» смотрел много раз.
6.
Сложен и переменчив был путь С.М. Эйзенштейна как постановщика. Успех не всегда ему сопутствовал. Он брался за основные темы своего времени. Фильмы его всегда вызывали страстные споры. Любая его лента – поиск новых монтажных решений.
«Стачка» сейчас интересней, чем прежде. Фильм не кажется устаревшим. Жизнь обновила смысл старой картины. В искусстве не обязательно говорить так, как говорят в жизни.
«Броненосец «Потемкин» – большая удача Мастера. Рядом с ним был кинооператор Эдуард Тиссэ, прежде работавший в военной хронике. Бывают рыцари – друзья рыцарей. Они не только несут оружие, но и сражаются рядом с рыцарем, прикрывают его, понимают его задачу. Таким был белокурый рыцарь, сильный, верный, добрый. Картина была снята и смонтирована в три месяца. Слава пришла после просмотра в Большом театре. На другой день С.М. проснулся знаменитым. И слава тяжело прикрепилась к нему и сопровождала его до остроугольного тяжелого камня, который лежит над ним на Ново-Девичьем кладбище, окруженный памятниками прежде шумных и знаменитых современников.
Когда он снял фильм «Октябрь» (в основу которого легла книга Джон Рида «Десять дней, которые потрясли мир»), Крупская[222] в газете «Кино»[223] его безжалостно лягнула:
«Неудачно изображение Ильича. Очень уж суетлив он как-то. Никогда Ильич таким не был. Что, пожалуй, хорошо – это ноги Ильича, передающие правильно свойственный ему непроизвольный жест нетерпения. Если нельзя иначе изобразить Ильича, лучше уж выпустить его совсем, хотя это, конечно, будет несоответствовать исторической правде».
Такое высказывание вдовы Ленина было равносильно жесточайшему приговору.
В сентябре 1926 года С.М. приступил к работе над фильмом «Генеральная линия», Он поехал в деревню: увидел распад сельского хозяйства. Для него материал был новым, но то, что он записывал в блокнот, было так ново, что этому не верили. Шла первая волна насильственной коллективизации, это было начало гибели российского крестьянства, гибели сотен тысяч людей. Многого не понимал тогда Мастер. Лента не поспевала за жизнью. Она фиксировала изменения психики людей крупным планом,
В февральские дни 1929 года у него состоялась первая встреча со Сталиным. На беседе присутствовал помощник Эйзенштейна, умный и хитрый Григорий Александров[224].
— К нашему сожалению, вы не поняли сегодняшней деревни, —сказал Сталин. – Не увидели главного – энтузиазма крестьянских масс.
Темперамент захлестывал Эйзенштейна. Он встал:
— Мы увидели развал сельского хозяйства. Голод и беспросветную нищету, ужас безысходности, детей – золотушных рахитов, мечтающих о корке хлеба, – упрямо проговорил не умеющий лгать Сергей Михайлович.
Сталин разозлился. Он веско заметил:
— Запомните, что подобные картины нам не нужны![225]
7.
В 1929 году С.М. приехал в Берлин. Он читал лекции в Гамбурге, Брюсселе, побывал в Лондоне, Амстердаме, Антверпене. Выступил в Сорбонне. Он описал Париж, съездил под Верден. Мечтал встретиться с Буниным, Бальмонтом, Глазуновым, Рахманиновым, Стравинским. Ему не разрешили.
В жизнь С.М. вошла Пера Аташева[226], вторая женщина после Марии Пушкиной. Аташева в прошлом посредственная актриса, журналист, киновед, была человеком твердого слова и мужского ума. Она много работала, умела спорить и не была счастлива. Только после смерти Эйзенштейна выяснилось, что они были официально обвенчаны. Этот брак и для С.М. был большой обузой.
С Г.В.Александровым и Э.К.Тиссэ С.М. выехал в Америку. Сценарий о Джоне Зуттере (экранизация романа Б.Сандрара «Золото»[227]) обраковали. Эйзенштейн предложил экранизировать роман Т.Драйзерa «Американская трагедия».
18 ноября 1930 года департамент труда отказался продлить съемочной группе разрешение на дальнейшее пребывание в Америке. Группа Эйзенштейна приняла решение о съемках фильма «Мексика».
С.М. хотел показать душу Мексики, показать как монтажно построены пирамиды, как в них развертываются идеи народа, как структура выражает понимание своей самобытности и пространства как народы по разному анализируют мир. Либретто сценария занимало 12 страниц. Тиссэ снял 70 тысяч метров пленки. Из-за нехватки денег картина была закрыта. Снятый материал до последнего метра продали со всеми дублями и срезками. Урезанная, склеенная чужими руками лента «Мексика» уже шла по миру. Картина даже в таком виде имела громадный успех. Ее встретили как одно из величайших произведений кино, но это был праздник мертвых, вернее торжество еще не рожденного[228].
В Америке С.М. познакомился со многими писателями, актерами, режиссерами. Наиболее значительной была встреча с Чарли Чаплиным. Они встретились, когда он заканчивал съемки фильма «Огни большого города». Случайное знакомство перешло в многолетиюю дружбу. Чаплин всегда помнил о Эйзенштейне и тепло о нем написал.»
Во время путешествия на яхте у них произошел следующий разговор. Был закат, они сидели на палубе, яхта качалась. Чаплин говорил, что слон глупое животное и может раздавить кого угодно ногой. Кто-то спросил, каких животных он больше всего любит. Чаплин ответил – волков. С.М. говорил, что если он будет писать воспоминания, то напишет, что седина Чаплина и холодные глаза, его напоминали в это мгновение волка.
В мае 1932 группа С.М. вернулась в Москву, где была встречена довольно холодно.
8.
Картину «Александр Невский», снятую в 1938 году, многие считали компромиссной, упрекали в оперности.
Эйзенштейн писал:
«Камням я верил, а не книгам», – хотелось повторить за Суриковым, ощупывая древние здания Новгорода. И через них как бы ощупывалась тема, певшая из каждого камня – одна-единственная от начала до конца – свободолюбивая тема национальной гордости, мощи, любви к родине, тема патриотизма русского народа.
Мы любуемся неподражаемым совершенством храма Спас-Нередицы. Чистота линий и стройность пропорций этого памятника XII века вряд ли знают равных себе. Эти камни видели Александра, Александр видел эти камни. Мы бродили вокруг, как бродили в Переяславце по Александровской горе – искусственному возвышению на берегу Плещеева озера»[229].
Вот последние кадры фильма:
Дружинники Александра подводят к паперти освобожденных кнехтов.
Александр обращается к ним:
— Идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют к нам в гости. Но если кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет Русская Земля!
Слова Александра покрываются одобрительными криками народа.
И в воздухе, гремящем народными песнями, – звон силы и удали.
Вставайте, люди русские![230]
Заключительные слова Александра Невского стали лейтмотивом в борьбе народов России с фашизмом.
Мастер многое предвидел. Своими лентами он опередил время.
9.
У С.М.Эйзенштейна нет сценария, тщательней написанного, чем «Иван Грозный». Эта работа противоречивая, спорная и значительная. В сценарии и в картине есть некоторая условность в изображении людей.
Когда Мастер получил от Сталина предложение написать сценарий об Иване Грозном, тема измены, террора, насилия над людьми была самая животрепещущая.
Эйзенштейн задумал создать не хронику времен Ивана IV и не иллюстрации к учебнику истории, но трагедию единовластия во всей его внутренней противоречивости. На протяжении всего сценария автор подчеркивает объективный характер зарождения в раздроблении феодальной Руси единоличной власти. Мастер намеревался привлечь к работе над сценарием писателя Л.М.Леонова. Из этого замысла ничего не вышло. Леонов испугался. Он прямо сказал Эйзенштейну, что боится сопоставлений. Весь текст сценария, кроме песен Вл. Луговского, принадлежит Эйзенштейну.
Съемки «Ивана Грозного» начались в апреле 1943 года. Первоначальный план разделить материал сценария на две серии изменился в процессе работы, фильм должен был стать трилогией. В начале 1945 года первая серия была выпущена на экраны страны и год спустя удостоена Сталинской премии 1 степени. Вторая серия в 1946 году была запрещена. Только через двенадцать лет ее выпустили на экран. Для третьей серии постановщик успел снять лишь эпизод покаяния и исповеди Ивана, а также некоторые кадры к «Безмолвному походу». Негатив смыт.
С.М. принимал активное участие в разработке декораций, костюмов, грима. Все кадры фильма были им заранее зарисованы и отличались четкостью композиции. С ним работали операторы Эдуард Тиссэ и впервые один из лучших операторов России Андрей Москвин, снимавший павильонные съемки. Художник Иосиф Шпинель достиг полной исторической достоверности костюмов.
На съемках «Ивана Грозного», как и на всех картинах Мастера, царила атмосфера праздничности. С.М. был внимателен, строг, но не придирчив, и требователен до педантичности. На съемочной площадке: никто не видел его усталым. Никто не догадывался, сколько душевных сил стоила ему каждая съемка, каждая минута, проведенная на натуре или в павильоне.
Мне посчастливилось принимать участие в работе над лентой «Иван Грозный». Я неотлучно находился при С.М. и настало такое время, что ему трудно было обойтись без меня. Я ценил его доверие и старался беречь зародившуюся дружбу. Его письма ко мне, это не только Доверие и Благодарность...
Ужасающая критика второй серии фильма «Иван Грозный», прозвучавшая в опубликованном осенью постановлении ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь»[231], явилась для Эйзенштейна и Черкасова до некоторой степени неожиданной.
Эйзенштейн сказал об Иване Грозном сущую правду. Царь действительно был психически больным человеком, был очень плохим организатором, был лишен большого государственного ума и начисто свободен от каких бы то ни было нравственных норм. Царствование его было чудовищным. Государство приближалось к катастрофе. Народ был доведен до крайней степени нищеты и отчаяния.
Авторы фильма обвинялись в незнании и искажении истории. Эйзенштейн и Черкасов написали письмо в ЦК, в котором признавали «допущенные ошибки» и обращались с просьбой помочь исправить их в дальнейшем. Ответ пришел через несколько месяцев. Им предлагалось 25 февраля 1947 года быть в Кремле для встречи с И.В.Сталиным.
В кабинете Сталина находились В.М.Молотов и А.А.Жданов. Отдельно за столиком – стенографистка.
— Мы получили ваше письмо, – начал Сталин, – еще в ноябре, но в силу нашей занятости встреча откладывалась. Так что же вы думаете делать с картиной?
С.М.Эйзенштейн сказал, что свою ошибку видит в том, что вторая серия несколько растянута. И он сожалеет, что основные для всего фильма события – разгром ливонских рыцарей и выход России к морю – не вошли во вторую серию. Между ее частями возникла диспропорция, оказались подчеркнутыми проходные эпизоды. Эйзенштейн волновался, говорил с трудом, у него болело сердце. Как и все, он боялся Сталина.
— У вас неправильно показана опричнина, – обратился Сталин к режиссеру. – Опричнина – королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с войны, образовалась регулярная, прогрессивная армия. У вас опричники показаны как ку-клукс-клановцы. Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения. Царь Иван был мудрый и великий правитель Российского государства. Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая ее от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного вами допущены отклонения и неправильность. – Сталин увлекся. Он попал на своего конька. – Петр Первый тоже великий государь, но он уж слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну. Еще больше допустила это Екатерина. Например, разве двор Александра Первого был русским двором? Разве двор Николая Первого был русским двором? Нет, это были немецкие царствующие дворы.
— Эйзенштейновский Иван Грозный получился неврастеником, сказал, борясь с астматическим удушьем свекловичный Жданов.
Молотов, растягивая слова, добавил:
— Вообще в фильме сделан упор на психологизм, на чрезмерное подчеркивание внутренних психологических противоречий и личных переживаний.
— Нужно показывать исторические фигуры правильно по стилю – веско проговорил Сталин. – Так, например, в первой серии не верно, что Иван Грозный так долго целуется с женой. В те времена не допускалось.
— Вторая серия, – заметил Молотов, – очень зажата сводами, подвалами, нет свежего воздуха, нет шири Москвы, нет показа народа. В искусстве нельзя показывать только одни заговоры.
— Согласен с авторами фильма, что Иван Грозный был очень жестоким человеком, – продолжал Сталин, – показывать, что был жестоким можно, но нужно показать необходимость жестокости. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами. Если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени. Тут Ивану помешал Бог. Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, а потом целый год кается и замаливает «грехи», тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее! Конечно, мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя. Это событие имело очень крупное значение, потому что это был поворот Русского государства на смыкание с Западом, а не ориентация на Восток. Только освободившись от татарского ига, Иван Грозный торопился с объединением Руси. Демьян Бедный[232] написал мне резкое письмо, когда передвигали памятник Минину и Пожарскому поближе к храму Василия Блаженного, он считал, что памятник вообще надо выбросить и что вообще следует забыть о Минине и Пожарском. Я назвал его Иваном, не помнящим своего родства.
Н.К.Черкасов, зная, что Сталин ценит его талант, попытался вернуть разговор ближе к фильму, но так, чтобы получить разрешение на дальнейшую работу над ним.
— Критика помогает и вдохновляет, – произнес он убежденно, – Пудовкин тоже после критики сделал хороший фильм «Адмирал Нахимов». Мы уверены, Иосиф Виссарионович, в том, что сделаем не хуже, ибо я, работая над образом Ивана не только в кино, но и в театре[233], полюбил этот образ и считаю, что переделка сценария может оказаться правильной и правдивой.
— Ну что ж, попробуем, – с полувопросом обратился Сталин к Молотову и Жданову.
Приободрившись, Эйзенштейн спросил, не будет ли еще каких-либо специальных указаний в отношении картины.
— Я даю вам не указания, – спокойно ответил Сталин, – а высказываю замечания зрителя. Нужно правдиво и сильно показывать исторические образы. Вот Александр Невский – прекрасно получился. Режиссер имеет право варьировать в пределах стиля исторической эпохи. Может отступать от истории. В первой серии Курбский – великолепен. Очень хорош Старицкий. Будущий царь, а ловит руками мух! Такие детали нужны. Они вскрывают сущность человека. Для актера самое главное качество – уметь перевоплощаться. Вот вы умеете перевоплощаться, – похвалил он Черкасова. – Передайте Большакову[234], что мы согласны на доделку фильма, любая смета будет немедленно утверждена.
— Надо его сюда вызвать, – сказал Жданов, – и на месте обо всем договориться, главное о сроках...[235].
10.
После встречи со Сталиным начались новые пытки. «Проработка» состоялась на кафедре режиссуры во Всесоюзном Государственном институте кинематографии. Всем членам кафедры удалось провести ее с необыкновенным тактом, удалось не оскорбить художника и не растравить чудовищные раны Мастера. Что только не писали о нем. И гнали метлой, и выжигали каленым железом его светлое имя на страницах газет и журналов.
Я знал людей, чья слава затормозила их творческий рост и изменила их человеческий облик. С.М.Эйзенштейн всегда был другом своих учеников и другом своих товарищей. Он слышал жизнь, а не только видел ее. Мастер был всегда чрезвычайно внимателен к студентам. Знал, у кого нет пальто, а кому не на что поесть...
С.М. не пил, и это тоже было для него характерно, он не страдал ни одной из губительных страстей человеческих, которые так умел изображать и так любил изучать. Этот мозг умел работать напролом, напролет, в перекрестье самых разных, иногда фантастических идей, всегда направленных к постижению человечества. Дружить с ним было нелегко. Выдержать его иронию удавалось не каждому. Критиковал он жестоко, не считаясь ни с кем и ни с чем.
Начались переделки фильма. Мастер написал новый сценарий. Преодолевая сердечные приступы, он продолжал работать. Художник, выполняя указание диктатора, лепил образ Грозного со Сталина.
И, несмотря на кажущийся парадокс, волшебник кино С.М.Эйзенштейн создал мировой шедевр.
Блестящи лекции С.М. по монтажу. Они ждут своих исследователей. Он говорил, что монтаж – взорвавшийся кадр: напряжение в одном кадре доходит до предела и находит свое полное выражение в стыке с другим монтажным куском, Самым трудным он считал перебои ритма, или как он это называл, торможение.
В нем самом был сверкающий холод, сжатость, строгость и рядом почти детская незащищенность и нежность.
Самыми его любимыми спутниками были Пушкин и Гоголь. Последние годы Мастер много работал над Пушкиным. Он был одним из самых редких знатоков пушкинских текстов, это признавали пушкинисты, которые с ним дружили: Д.Д.Благой, М.А. Цявловский, Т.Г.Цявловская, В.В.Виноградов, Л.П.Гроссман, С.М.Бонди, А.А.Ахматова...
Сценарий о Пушкине он мыслил в развитии трех основных тем: Пушкин и декабристы; утаенная любовь Поэта и его смерть. Он разделял точку зрения Юрия Тынянова, что утаенной большой любовью Пушкина с юных лет до последнего дня жизни была его любовь к Екатерине Андреевне Карамзиной, жене поэта и историка Карамзина. Она была почти на двадцать лет старше Пушкина. И все же эта любовь прошла через всю жизнь поэта. В годы, когда Пушкин был в лицее, Карамзина была еще красавицей. Это была образованная, умная женщина, помогавшая Карамзину в работе над Историей Государства Российского. Пушкин никогда не сливал воедино образ мужа и жены. Между ним и Карамзиным были холодные отношения. Екатерина Андреевна была близка поэту, его творчеству, всем событиям его личной жизни.
«Полтава» – любимая поэма Эйзенштейна. Над ней он много работает. Особенно над образом Петра. Мастер собирался использовать первоначальный текст «На холмах Грузии», он считал, что эти строчки посвящены Карамзиной:
Все тихо – на Кавказ идет ночная мгла.
Восходят звезды надо мною.
Мне грустно и легко – печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою.
Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь
И без надежд и без желаний.
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний.
Первый человек, которого поэт хотел видеть за час до смерти, была Карамзина, Когда прощаясь, она перекрестила его издалека, он сказал: «Подойдите ближе и перекрестите хорошенько». И эта утаенная любовь негасимым пламенем прошла через всю жизнь Пушкина – от лицея до смерти.
Сергей Эйзенштейн хотел создать фильм о большой любви – постоянной и прекрасной. Он в корне хотел изменить представление о Пушкине, как о Дон-Жуане, и все, что он говорил об этом, было полно чувства, красоты и душевной взволнованности.
Сколько замыслов не успел осуществить Мастер...
В ночь с 10 на 11 февраля 1948 года Сергей Михайлович Эйзенштейн скончался. На его рабочем столе лежали рукописи о любви Пушкина.
Мастер писал о Пушкине, Гоголе, о цвете в кино.
Он мечтал снять фильм «Легенда о Никколо Паганини» с Николаем Черкасовым в главной роли.
Когда Сергей Михайлович умер, у него не оказалось врагов. Все любят вспоминать с любовью о великих мертвецах. Он не хотел, чтобы с ним во всем соглашались. Он хотел, чтобы с ним спорили, мечтали, думали.
1948-1980.
Роман в стихах «Евгений Онегин» печатался и выходил отдельными главами.
Издание А.Смирдина (сына), Санкт-Петербург, 1859.
Здание передано Московскому театру оперетты.
В.Шкловский. Эйзенштейн. М., «Искусство», 1973.
З.Н.Райх (1894-1939). Жена В.Э.Мейерхольда. Актриса его театра.
Встречи с Мейерхольдом. Сборник Воспоминаний. ВТО, М., 1967, с. 219.
Н.К.Крупская (1869-1939), жена В.И.Ленина.
Газета «Кино», 20 марта 1928.
Г.В.Александров (Мармоненко). Актер, кинорежиссер, сценарист. (1903-1983).
Записано со слов Г.В.Александрова, на его даче во Внуково, 27.8.1960.
П.М.Аташева (1900-1965).
Сандрар Блез. Французский поэт и прозаик (1887-1961).
В 1979 г. на киностудии «Мосфильм», под руководством Г.В.Александрова был закончен монтаж фильма Сергея Эйзенштейна «Мексика».
Из статьи С.М.Эйзенштейна «Александр Невский». Газета «Кино», М., 11 ноября 1938 года.
Газета «Кино», М. 22 декабря 1937.
Режиссер-постановщик Л.Д.Луков (1909-1963).
Демьян Бедный (Придворов Ефим Александрович). Поэт (1893-1945).
«Великий государь» драма Вл. Соловьева.
И.Г.Большаков. Председатель Комитета по делам кинематографии при СНК СССР 1939-1946. Министр кинематографии 1946-1954. Кандидат искусствоведения.
Копия стенограммы получена у Н.К.Черкасова.