3 О том, как я дарил И. Г. Эренбургу томик стихов Апухтина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3

О том, как я дарил И. Г. Эренбургу томик стихов Апухтина

Моему отцу, отсидевшему десять лет в концентрационном лагере, запрещено было жить в больших и малых городах советской империи, о чем красноречиво свидетельствовала отметка в его паспорте. Соответствующий «минус» зашифрован под римскими цифрами. Мы же с мамой и сестрой жили в Москве.

Со дня окончания Второй мировой войны прошло два года. Нам казалось, что писатель Эренбург «все может», что он в состоянии облегчить скитальческую, полную лишений жизнь больного, парализованного отца.

Я с ним долго созванивался, пока его секретарь не назначила дату и время.

Эренбург принял меня в своей квартире на улице Горького, дом № 8, квартира 48. Зная его страсть к книгам, я взял с собой прижизненное издание «Стихотворений» Апухтина.

Поднявшись на лифте на восьмой этаж, обратил внимание, что на дверях его квартиры висит огромный железный почтовый ящик. Двери мне открыла полная, красивая женщина-домработница. За письменным столом, заваленным рукописями, письмами, корректурой, всевозможными выписками и правками, сидел писатель. На книжных полках выделялись квадратные дощечки с жирными черными буквами латинского алфавита.

С первых минут моего появления Н.Э. проявил вдумчивую деловитость. Он сухо сообщил, что у него имеется пятнадцать свободных минут. Чтобы как-то его задобрить, волнуясь, я достал из портфеля апухтинский томик. На бледно-желтом лице Эренбурга появилось мимолетное облачное просветление.

— В моей библиотеке имеются различные издания Апухтина, но этого редкостного сборника за 1886 год, как раз недостает. — Писатель буквально на глазах переродился. — А вы знаете, — сказал он, — что Алексей Николаевич Апухтин — потомственный дворянин, что он вместе с Петром Ильичем Чайковским учился в Петербургском училище правоведения и начал печататься в четырнадцать лет? Чайковский любил Апухтина я на его стихи охотно сочинял музыку. Он просил поэта написать либретто для оперы. Кроме поэзии Апухтин писал прозу. — Илья Григорьевич встал, стряхнул пепел с лацканов пиджака, подошел к стеллажам, легко вскочил на лестницу, быстро достал с полки две книжки. Все больше оживляясь, он проговорил скороговоркой, — можете посмотреть, это романизированные повести Апухтина «Дневник Павлика Долесского» и «Архив графини Д**, которые были изданы посмертно. Я случайно их нашел у старейшего парижского букиниста Жака Фабри. Мне говорили, что их даже нет в хранилище Ленинской библиотеки.

Посмотрев на часы, Эренбург предложил перейти к делу. Я кратко рассказал ему про отца, напомнил, какую роль он сыграл в деле его возвращения из эмиграции, в издании его книг, в получении постоянного советского паспорта. Илья Григорьевич резко перебил:

— Я все понял. Скажите на милость, а почему ваш отец непременно должен жить только в Москве? Не могу понять, неужели наша гигантская страна для всех возвращенцев ограничивается только Москвой, Ленинградом, Киевом? Ведь города невозможно растянуть до бесконечности?

Я осторожно спросил:

— Вы можете оказать нам конкретную помощь?

Сутулый Эренбург встал, зажег потухшую папиросу, сильно затянулся, проговорил, слегка грассируя:

— Если бы даже и мог, то все равно ничего не сделал бы, ваш вопрос не государственной важности и не связан с установлением послевоенного мира.

Когда я оделся, Эренбург, визгливо рассмеявшись, спросил:

— Апухтина вернуть?

Не растерявшись, я тихо сказал:

— Вы меня извините, но я тоже собираю книги, Апухтина я принес вам только показать.