«Историк» Ленивов и его книга «Под казачьим знаменем»
«Историк» Ленивов и его книга «Под казачьим знаменем»
В конце 1970 года в Мюнхене сотником А. К. Ленивовым была издана книга «Под казачьим знаменем в 1943–1945 гг.», материалами из которой и по сей день пользуются исследователи казачьей истории периода Второй мировой войны.
В предисловии автор говорит: «Известно, что подлинная история той или иной эпохи описывается не современниками, а всегда последующими историками и притом исключительно на основе непреложных документов и материалов, а также с подручными документами, в виде сличения и сопоставления тех или иных описаний современников, связанных в определенной степени с описываемым историческим объектом».
На самом деле, своей книгой Ленивов внес раскол и смятение в казачью среду. Пережившие предательство «союзников» и вернувшиеся из лагерей видели в его откровениях явную фальсификацию событий; избежавшие выдач и не знавшие правды — оставались в неведении.
Публиковавшиеся Ленивовым в 60-х годах в казачьей прессе, еще до выхода книги, списки сотен осужденных в СССР казаков и офицеров со всеми подробностями о них, были расценены многими казаками как предательство в отношении всех выданных на расправу советам и их родных.
Достаточно много внимания в своем «труде» уделяет автор Кубанскому атаману, члену Главного Управления Казачьих Войск, и посвящает ему 14-ю главу, озаглавленную «Роль и деятельность генерала В. Г. Науменко в среде казаков в 1941–1945 гг.». И здесь заверения Ленивова о том, что он пишет «исключительно на основе непреложных материалов», то есть строго проверенную правду, расходится с его писаниями, в которых практически каждый шаг генерала Науменко представлен автором в искаженном виде.
Вполне естественно, что В. Г. Науменко не собирался оставлять клевету без ответа. В его архиве сохранилось несколько вариантов, к сожалению, неоконченной статьи с критикой книги Ленивова, письма Вячеслава Григорьевича доктору Н. А Гимпелю и письма-свидетельства офицеров и казаков, вернувшихся из сибирских лагерей, в коих Ленивов пребывал комендантом (!)
В настоящей главе все эти документы собраны воедино. В ней приводятся главные «обвинительные материалы» из книги Ленивова и наиболее веские, на наш взгляд, доводы генерала Науменко, уличающие автора в подтасовке фактов и искажении правды.
1. Об участии генерала Науменко в формировании частей Русского Корпуса
Начиная главу о В. Г. Науменко, Ленивов на странице 148 пишет о том, что «формирование Корпуса шло туго за недостатком русских эмигрантов в Югославии» и что лишь с началом организационной деятельности Кубанского атамана генерала Науменко «начало проводиться подлинное формирование» Русского Охранного Корпуса.
«В стремлении обрести доверие со стороны Германского военного командования в Югославии генерал Науменко предложил провести мобилизацию казаков-эмигрантов в обязательном порядке в намерении сформировать два первых нумерных полка Корпуса, такой проект был принят и проведен в жизнь».
Далее говорится, что в состав Корпуса были зачислены около четырех тысяч казаков, преимущественно донцов и кубанцев, что был сформирован 1-й Казачий полк и т. д.
«Для сведения читателей книги «Под казачьим знаменем» все написанное Ленивовым о моем участии в формировании частей Русского Охранного Корпуса совершенно не отвечает действительности» — сообщает генерал Науменко.
«Начало Второй мировой войны [в Югославии] застало меня с семьей в городе Кральево, находящемся примерно в 200 километрах к югу от Белграда. Управление Войском, Войсковые Регалии и Войсковой штаб находились в Белграде.
Приказ № 1 о формировании [Отдельного] Русского Корпуса был отдан его командиром генерал-майором М. Ф. Скородумовым 12 сентября 1941 года.
<…> Я немедленно выехал в Белград для того, чтобы познакомиться с положением этого вопроса и обсудить со своими непосредственными сотрудниками по управлению Войском вопросы, связанные с формированием Корпуса и участием в нем кубанцев.
<…> Никакой мобилизации никому не предлагал, и таковая никогда произведена не была.
Мы приняли решение о желательности вступления кубанцев в Корпус, но не в обязательном порядке, а лишь по желанию каждого.
Действительно, на приказ откликнулся одним из первых наш Гвардейский Дивизион — 14 офицеров и 142 казака, которые и вошли 18 сентября в 1-й Сводный, а не казачий полк, именовавшийся тогда дружиною, в 3-й казачий батальон под командованием полковника А. И. Рогожина.
Что же касается 1-го Казачьего полка, то он был сформирован лишь к 31 декабря 1942 года в составе: 1-й батальон — три сотни кубанцев, 2-й батальон — то же, 3-й батальон — донцов. Других казачьих полков в Русском Корпусе не было.
Когда вопрос о вступлении в ряды Корпуса кубанцев был решен, то Для дальнейшего руководства, а также для сношения с германским командованием, командованием Русского Охранного Корпуса и для связи с назначенным возглавителем русской эмиграции в Сербии генерал-майором В. В. Крейтером, мной был назначен генерал-майор В. М. Ткачев, казак станицы Келермесской».
Сделав необходимые распоряжения Походному атаману и своим сотрудникам по управлению Войском, сам генерал Науменко 21 сентября 1941 года срочно выехал в Кральево, где создалась угроза полного окружения города 40 тысячами партизан и их боевого противостояния с германским гарнизоном. Всякая связь с Белградом была прервана на полгода.
Именно поэтому, заявление Ленивова на страницах 148–149 о произведшем «огромном впечатлении среди казаков-националистов, число которых превышало цифру в 1250 человек» приказе атамана Всеказачьего Союза в Сербии генерала Полякова (без даты и подписи) о мобилизации казаков в Казачий полк, их готовности вступать в его ряды и сорванной по причине «интриги, проведенной генералом Науменко совместно с русскими эмигрантскими кругами перед немцами» — является несостоятельным по причине вынужденного отсутствия Кубанского атамана в Белграде.
«Лишь летом 1943 года в Русский Корпус влилась сотня, в которую вошли частично и не казаки, и националисты, под командою войскового старшины Протопопова. Эти 150 казаков вошли как 7-я сотня в состав Казачьего полка генерала (оберста, чин в Корпусе. — П. С.) Зборовского» — отмечал генерал Науменко.
Возвращаясь к замечанию Ленивова о том, что на формировании Корпуса сказывался «недостаток русских эмигрантов в Югославии», приведем выдержки из дневников генерала Науменко от 24 июня 1949 года (иммиграционный лагерь в Баварии, Западная Германия):
«Вчера имел довольно продолжительный разговор с генералом Михаилом Федоровичем Скородумовым, организатором Русского охранного корпуса.
… Когда его назначили Представителем русской эмиграции в Сербии, то он представил проект организации Русского корпуса для участия в войне против большевиков. Проект этот принят немцами не был. Они ответили, что сами справятся с большевиками.
Затем, когда в Сербии началось сильное партизанское движение, то стали страдать русские и, опасаясь за свою жизнь, многие сосредотачивались в Белграде.
Скородумов опять поднял вопрос о формировании Русского корпуса. Ему ответили, что все это старье и элемент непригодный для военной службы. Скородумов старался их в этом разубедить. Надо сказать, что он вел переговоры с начальником Штаба командующего немецкими войсками в Сербии полковником Кевишем. А тот имел дело с немецким послом. Посол-то и сопротивлялся формированию.
Здесь Скородумов отмечает предательскую роль некоего майора Майера (русского немца). Однажды, когда со Скородумовым не было переводчика, то пригласили на эту роль Майера. И вот, переводя слова Скородумова о том, что русская эмиграция в Сербии включает в себя, кроме людей пожилых много молодежи, окончившей кадетские корпуса и другие средние учебные заведения, Майер переиначил и сказал, что, действительно, среди русских молодых нет, а только старики. Скородумов, который в немецком языке разбирается, в очень резкой форме прервал его и сказал, что он переводит совершенно не так, как надо. Он просил перенести разговор на завтра, когда он придет со Своем переводчиком. Майера он назвал каким-то нехорошим словом.
На следующий день свидание состоялось вновь, где Скородумову удалось убедить Кевиша в необходимости формирования Русского корпуса, причем Скородумов поставил условие, что немцам подчиняется только он один и что форма одежды должна быть русская».
2. О назначении генерала Науменко членом ГУКВ
12 марта 1944 года было учреждено Главное Управление Казачьих Войск (ГУКВ) в составе: начальник генерал П. Н. Краснов и члены — от Донского Войска полковник С. В. Павлов, от Кубанского Войска генерал В. Г. Науменко и от Терского Войска полковник Н. Л. Кулаков. (Приказ генерала Краснова Казачьим Войскам № 1 от 3 мая 1944 года, параграф 1-й.)
По поводу назначения В. Г. Науменко на должность автор книги «Под казачьим знаменем» Ленивов на странице 152 помещает следующее «откровение»: «Прибывший в Берлин 3 марта 1944 года генерал Науменко, под давлением некоторых германских органов получил рекомендацию подходящего кандидата на должность члена проектируемого Главного Управления Казачьих Войск от Кубани, но отнюдь не как Кубанский Войсковой атаман, в каковом признании ему было отказано германской стороной…»
Науменко: «Рассуждения сотника Ленивова о том, что я получил рекомендацию от кого-то на должность члена Главного Управления Казачьих Войск и что мне было отказано германской стороной о признании меня Кубанским атаманом, является со стороны господина Ленивова провокацией, так как назначения меня членом Главного Управления Казачьих Войск я не добивался и никого не просил об этом, как и ни к кому не обращался о признании меня атаманом, так как на этот пост я избран Кубанским Войском и ни в чьем другом признании меня атаманом надобности не было.
Что же касается того, что я пользовался чьими-то рекомендациями для назначения меня на пост члена Главного Управления Казачьих Войск, то это тоже вымысел Ленивова.
<…> Должен сказать, что со времени оставления родной земли в декабре 1920 года и до переезда осенью 1944 года в Германию, я с семьей, как и управление Войском, оставались в Югославии (генерал Науменко находился в Белграде до 6 сентября 1944 года, когда в виду приближения Красной Армии к Белграду он вместе с Войсковыми Регалиями, Войсковой канцелярией и чинами Войскового штаба указанного числа выехал из Белграда в Германию. — П. С).
Ко мне доходили сведения о событиях войны, об организации казачества [в России], о занятии и оставлении немецкими войсками наших казачьих краев, а также об отходе немецких войск и с ними казачества на запад и о начале формирования казачьих частей, а также о том, что в Берлине генерал П. Н. Краснов имеет связь с отступающими на запад казаками.
Более точные сведения о формированиях казачьих Войск я узнал лишь в июле 1943 года, когда в Белград прибыл из Берлина доктор Н. А. Гимпель. Он приехал в Белград 22 июля и в тот же день я получил телеграмму от начальника русской эмиграции в Югославии генерала Крейтера о том, что Н. А. Гимпель просит меня прибыть в Белград.
Наше свидание состоялось 23 июля, а затем, в продолжении четырех дней, пока он оставался в Белграде, разговаривали неоднократно. Мы подробно информировали друг друга: он меня о положении казачьего вопроса и П. Н. Краснове, а я его об общей обстановке в Югославии, о количестве и жизни казаков в Югославии, а также о казаках, состоящих в Русском Охранном Корпусе.
По желанию доктора Гимпеля, я познакомил его с атаманами: Донским — генералом Татаркиным, Терским — генералом Вдовенко и Астраханским — генералом Ляховым, для чего пригласил их в Кубанский Войсковой штаб.
Доктор Гимпель кратко осветил им обстановку в Берлине и о дивизии генерала фон Паннвица. Атаманы дали ему сведения о казаках их Войск.
Видимо, тогда вопрос о формировании Главного Управления Казачьих Войск еще не поднимался, так как Гимпель о нем не упоминал. Он только осведомил атаманов о том, что германское правительство считается с генералом П. Н. Красновым и с его мнением по вопросам казачьих формирований.
Затем доктор Гимпель приезжал в Белград с полковником С. Н. Красновым 26 января 1944 года и на этот раз сообщил мне о предполагаемом формировании Главного Управления Казачьих Войск с возглавлением его генералом П. Н. Красновым и о его намерении пригласить меня войти в состав ГУКВ. Познакомившись с положением этого вопроса я дал согласие.
Между прочим, доктор Гимпель и полковник Краснов, смеясь, рассказывали мне, как Глазков, узнав о предположении П. Н. Краснова пригласить меня в состав Главного Управления, стремился уведомить доктора Гимпеля о том, что я настолько стар и дряхл, что едва ли смогу перенести путь в поезде от Белграда до Берлина.
Возвращаясь к вопросу о назначении меня в состав Главного Управления Казачьих Войск, определенно заявляю, что состоялось оно по желанию генерала П. Н. Краснова, с которым я познакомился в феврале 1915 года на позиции южнее города Станиславова в Галиции. Тогда он был командиром 10-го Донского казачьего полка, а я временно исполнял обязанности начальника штаба 1-й Кубанской казачьей дивизии, которая должна была перейти в район указанной позиции и я, накануне перехода ее, туда выехал для ознакомления с этой позицией.
Первым, кого я там встретил, был полковник П. Н. Краснов. Я представился ему и доложил о цели своего приезда. П. Н. Краснов пригласил меня зайти в пристройку к разбитой цистерне, в которой он помещался, и подробно изложил обстановку в этом районе. Его, как военного писателя, я знал еще с юнкерских лет, но видел впервые.
Вторично я встретился с ним уже после революции. Тогда он был генерал-майором и командовал 1-й Кубанской казачьей дивизией.
И вот, спустя 25 лет, он вспомнил меня и 19 сентября 1943 года я совершенно неожиданно получил от него письмо». (Письмо приведено выше. Затем, рассказывая в своем дневнике о встрече о Красновым в марте 1944 года в Далевице под Берлином, Науменко пишет, что Петр Николаевич вспоминал их первую встречу в Галиции 29 лет назад. — П. С.)
На странице 152 своей книги Ленивов продолжает: «Заболев в мае 1944 года, генерал П. Н. Краснов назначил особым приказом генерала Науменко вр. и. о. начальника ГУКВ. Используя создавшееся положение, генерал Науменко решил поехать в Белоруссию, в Казачий Стан, дабы показать себя там «в полном блеске»…»
Науменко: «Действительно, я был назначен генералом Красновым его заместителем на время его болезни, но не особым, а очередным нумерным приказом.
(Из Приказа Казачьим Войскам генерала от кавалерии П. Н. Краснова № 1 от 3 мая 1944, параграф 2-й:
Во время моего отсутствия, вызванного болезнью, делами Управления ведать Члену Главного Управления казачьих войск от Кубанского казачьего Войска, Генерального Штаба генерал-майору Науменко, Войсковому атаману Кубанского Казачьего Войска. — П. С).
А вот дальше о том, что я решил ехать в Белоруссию в Казачий Стан, для того, чтобы «себя показать», то это обычная ложь Ленивова.
Туда я, действительно, ездил, но не по своему решению, а на основании параграфа 3 того же приказа для выполнения возложенной на меня задачи:
Во исполнение п. 4 Объявления Германского Правительства от 10 ноября 1943 года, для временного расселения казаков, их семей, для создания воинских частей, военно-учебных заведений, общеобразовательных школ, начальных училищ, ремесленных и промышленных предприятий, сельского хозяйства, животноводства и пр., для установления правильного лечения заболевающих и презрения престарелых и раненых отведен участок земли в районе Новогрудка (Белоруссия).
Для раздела этой земли между Донским, Кубанским и Терским Войсками с получением сего Генерального штаба генерал-майору Науменко и полковнику Кулакову со своими помощниками выехать в Новогрудок, куда прибыть к 30 сего мая.
К тому же времени прибыть в Новогрудок полковнику Павлову с его помощником и штаб-офицеру для поручений при Главном Управлении Казачьих Войск полковнику Краснову.
<…> Господам членам Главного Управления Казачьих Войск под председательством Генерального штаба генерал-майора Науменко приступить к размежеванию земли между Войсками пропорционально числу семейств, как уже прибывших на место поселения, так и ожидаемых к прибытию и т. д.
27 мая выехали из Берлина в Белоруссию: я, доктор Гимпель, полковник С. Н. Краснов. Полковник Н. Л. Кулаков и Заболотный выехали из Берлина в Белоруссию, в город Новогрудок, 31 мая.
Ввиду того что фронт приближался и выяснилось, что поселение казаков на землю Белоруссии состояться не может, мы к разделу предназначенной земли для поселения на ней так и не приступили».
На той же 152-й странице Ленивов вновь провоцирует Науменко. Автор рассказывает, что, производя в Белоруссии смотр 6-му Кубанскому казачьему пешему полку, генерал стремился «убедить казаков в том, что является законным Кубанским Войсковым атаманом» и сейчас должен выехать по делам службы в Берлин. В скором времени Науменко якобы вернется в Белоруссию и привезет с собой надлежащий офицерский состав из эмигрантов 1920 года, примет командование над кубанцами и затем будет командовать всеми казаками в Казачьем Стане.
Здесь «историк» совершенно запутался. «Во-первых, — пишет Вячеслав Григорьевич, — мне совершенно незачем было «убеждать казаков», что я являюсь Кубанским атаманом, так как это им было и без того известно» (в т. ч. из приказов генерала П. Н. Краснова, в которых генерал Науменко именовался Кубанским Атаманом и членом ГУКВ от Кубанского казачьего Войска).
«Во-вторых, такой глупости, что я приму командование над кубанскими казаками в Казачьем Стане, я никогда не говорил и говорить не мог. Мне, как Кубанскому атаману подчинялись все кубанские казаки, независимо от их места нахождения, но я, как Войсковой атаман, никогда ни кем не командовал, для этого был командный состав».
Сообщает Ленивов на странице 158 и следующий «факт», что после прибытия генерала Науменко из Италии в сентябре 1944 года, Начальник ГУКВ предложил ему воздержаться впредь от всяких неуместных самостоятельных выступлений по радио, общественных докладов и прочего.
«По возвращении из Италии, — пишет В. Г. Науменко, — я действительно имел доклад Начальнику Управления о той горькой действительности, которую наблюдал в Стане. Я видел, как неприятно было слушать Петру Николаевичу голую правду, которую он ни от кого (от Доманова, Семена Краснова или кого-либо другого) слышать не мог. Я видел, какое впечатление произвел на Петра Николаевича мой доклад. Но он никаких предложений мне воздерживаться от поездок, публичных выступлений и прочего не делал.
На следующий день Семен Краснов выразил мне свое возмущение тем, что я сказал П. Н. Краснову правду о том, что наблюдал в Казачьем Стане. Он помчался в Италию и, вернувшись оттуда через два-три дня, сделал успокоительный доклад Петру Николаевичу…»
На странице 171 говорится о Совете Казачьих Войск, утвержденном 23 марта 1945 года генералом Власовым, в состав которого вошли Войсковые атаманы и начальник штаба Совета Казачьих Войск полковник Е. В. Карпов — донской казак.
О последнем Ленивов пишет следующее: «В новосозданном Совете Казачьих Войск при генерале Власове ведущая роль принадлежала власовско-му «политруку» полковнику Карпову».
Науменко: «Почему автор книги именует полковника Карпова власовским «политруком», остается на его совести, как и слова, что ему принадлежала «ведущая роль» в этом Совете, в котором он состоял лишь членом его, а председателем являлся назначенный Власовым атаман Донского Войска генерал Татаркин».
Далее, в книге, на странице 171 сообщается: «Генерал В. Г. Науменко в означенный момент времени играл также двойную роль, а именно: 1) как член Главного Управления Казачьих Войск при начальнике последнего генерале П. Н. Краснове и 2) тайное нахождение в рядах власовской агентуры (подготовка генералом В. Г. Науменко в феврале 1945 года Положения об управлении Казачьими Войсками при генерале Власове)».
Науменко: «Такое рассуждение Ленивова является ни чем иным, как злостной провокацией. Ему, как человеку, взявшему на себя смелость говорить на первой странице книги о том, как пишут «историки» свои книги, несомненно, должно было быть известным, что в то время, когда я вошел в подчинение генералу Власову, я уже более месяца не состоял в Главном Управлении Казачьих Войск.
Вот данные об этом:
1. Мною подано прошение об освобождении меня от должности Члена Главного Управления Казачьих Войск, возглавляемого генералом П. Н. Красновым, 8 февраля 1945 года.
2. От этой должности я был освобожден через 10 дней, то есть 18 февраля.
3. Принимал участие в составлении Положения об управлении Казачьих Войск при генерале Власове не в феврале 1945 года, а лишь в двадцатых числах марта 1945 года».
К этому можно добавить, что доктор Н. А. Гимпель, бывший начальник Лейтштелле (Kosakenleitestelle — Казачье управление при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий создано в декабре 1942 года), в своем письме к В. Г Науменко от 7 декабря 1970 года отмечал:
«… К тому времени Вы уже сложили Ваши обязанности в Главном Управлении и как свободный человек могли поступать по своему усмотрению».
Таким образом, «историк» Ленивов в данном случае жонглирует подтасованными данными, вводя совершенно сознательно в заблуждение читателей своей книги.
3. О «генеральской хунте против фон Паннвица
«Страшную» тайну открывает автор книги и на странице 151, где говорит, что генерал Науменко «с прибытием 1-й Казачьей дивизии генерала фон Паннвица из Польши на Балканы в сентябре — октябре 1943 года пытался было прибрать к своим рукам его дивизию, удалить генерала фон Паннвица с занимаемой им должности начальника дивизии и на его место поставить генерал-лейтенанта Шкуро и возглавить всех казаков своей персоной, как Кубанский Войсковой Атаман за границей».
Науменко: «Такой вздор мог зародиться лишь в голове сотника Ленивова. С генералом Паннвицем я познакомился по его инициативе. В сентябре 1943 года я получил от него письмо с приглашением посетить дивизию на месте ее формирования. По прибытии 1-й Казачьей дивизии, которой он командовал, из Млавы на Балканы, фон Паннвиц, предупредив меня заранее, 19 октября сделал мне визит в помещение Кубанского Войскового штаба в Белграде.
Я представил ему чинов штаба, и затем он рассматривал Кубанские Войсковые Регалии. После скромной закуски мы поехали в Русский дом, где ему были представлены Донской Атаман генерал Татаркин и Астраханский атаман генерал Ляхов. Уезжая из Белграда в Сремские Митровицы, генерал Паннвиц пригласил меня посетить сформированную им дивизию, сообщив, когда надо будет приехать (полки дивизии генерал Науменко посетил в январе-феврале 1944 года. — П. С).
На всех нас он произвел прекрасное впечатление.
<…> Знаю генерала Шкуро как партизана лично храброго и умевшего увлечь за собой казаков. Но в силу бесшабашного своего характера, а самое главное, не имея ни знаний, ни соответствующей подготовки, он совершенно не был знаком с ведением [современной] войны крупными войсковыми соединениями.
Кроме того, зная Шкуро, я утверждаю, что с его стороны не было никакого стремления к свержению Паннвица и занятию его места».
Здесь же (на странице 151), в голове Ленивова зародилась мысль о генеральской хунте, созданной Науменко в составе ряда кубанских и донских генералов.
Науменко: «В их числе он упоминает генерала Зборовского, погибшего | (умершего от ран. — П. С.) в октябре 1944 года, а также доблестного донского генерала Морозова, которого никак нельзя заподозрить в каких-либо интригах.
Идея организации и создания такой хунты могла появиться только в больной голове сотника Ленивова. Таковой в действительности никогда не было».
Далее Ленивов рассказывает о подношении генералу фон Паннвицу звания почетного казака Кубанского Войска, о передаче иконостаса, икон, священных книг, лент на знамена, походных библиотек, писание восторженных статей о генерале фон Паннвице и его казаках на страницах журнала «Казак», издаваемого Кубанской канцелярией.
Науменко: «Что касается поднесения генералу фон Паннвицу звания Почетного казака Кубанского Войска, то таковое действительно было ему поднесено по горячему желанию кубанских казаков, состоявших в его дивизии и по желанию казаков, состоявших в рядах наших кубанских хуторов и станиц, которые весьма почитали этого доблестного генерала».
Далее, на той же 151-й странице Ленивов говорит о братании генерала Науменко «с германскими офицерами и даже рядовыми казаками, что я наносил визиты старшим германским офицерам дивизии — командирам бригад и полков, стремясь привлечь их на свою сторону. Это также наглая ложь автора книги — никогда и никому из германских офицеров я не наносил визиты и лишь знакомился с ними, когда посещал полки, как, например, с полковником фон Кальбеном и с полковником…» (видимо, фон Боссе, русским немцем и любимцем казаков. — П. С).
И, наконец, Ленивов пишет, что Кубанскому атаману удалось добиться согласия генерала фон Паннвица на вступление в ряды 1-й Казачьей кавалерийской дивизии более тысячи казаков, рекомендованных Науменко и заполнивших собой службы пропаганды, связи, контрразведки и так далее.
Науменко: «И это обычная ленивовская провокация и ложь. Никогда я не посылал в дивизию «более тысячи казаков», а, действительно, послал несколько молодых офицеров, поименно указанных генералом Паннвицем».
О действиях генералов В. Г. Науменко и А. Г. Шкуро, повествует далее Ленивов, стало известно в берлинских сферах, почему вскоре, без лишних разговоров, им последовало предложение покинуть Балканы и переехать в Берлин. «Таков был финал неудавшейся попытки генералов Науменко и Шкуро прибрать к своим рукам 1 — ю Казачью конную дивизию генерала Хель-мута фон Паннвица» — добавляет Ленивов.
Науменко: «На страницах книги Ленивова эта ложь повторялась неоднократно. Никогда и никто мне такого «предложения» не делал, с Балкан не высылал, и моим постоянным местонахождением и далее оставался Белград, откуда я лишь в случае надобности выезжал в Берлин. Что касается генерала Шкуро, то я также не слышал о таком предложении ему».
4. Из письма В. Г. Науменко доктору Н. А. Гимпелю
6 июля 1971 года.
<…> Меня буквально поразило своей беспардонной ложью клеветническое выступление Ленивова в его книге «Под казачьим знаменем»…
Для меня совершенно ясно, что Ленивов, издавая свою книгу, руководствовался «чьими-то» определенными заданиями, первым признаком чего для меня является то обстоятельство, что, как Вы мне писали в своем письме от 29 июня 1959 года, он сразу же после прибытия своего в свободный мир из Советии начал писать свою книгу, в которой обвиняет меня в деяниях против Главного Управления Казачьих Войск, против его начальника генерала П. Н. Краснова, против командира Казачьего Корпуса генерала фон Паннвица и в выступлении по радио из Триеста.
Тогда я ответил Вам по существу этих вопросов, указав, что действительно вошел в состав Казачьего Совета казачьих Войск (при главнокомандующем ВС КОНР генерал-лейтенанте Власове. — П. С). Что же касается моего «выступления» по радио из Триеста, я Вам тогда же ответил, что в Триесте я никогда не был, как и никогда не выступал по радио. Это Вам один из примеров наглой лжи Ленивова, а таких можно указать много. Пример этот показывает, что уже тогда, немедленно по прибытии из Советии в Европу, Ленивов без перерыва продолжил работу, которую он вел в лагерях.
<…> он, в угоду «пославшим его», стремится не только скомпрометировать меня в глазах читателей и в истории казачества, но и внести раскол и смятение в среду казачьих Войск.
Такое именно убеждение высказывают казаки и не казаки, прочитавшие книгу Ленивова, с которыми после выхода ее в свет по их инициативе завязалась у меня обширная переписка.
Так, например, в своем письме от 9 февраля с. г. наш кубанский писатель и политический деятель священник о. Федор Горб, который лично прошел все ужасы советского «чистилища» пишет: «Вы, несомненно, имеете книгу А. К. Ленивова «Под казачьим знаменем». Когда я первый раз читал, то был просто в восхищении, но когда начал второй раз просматривать, то мое впечатление от прочитанного получилось полностью отрицательное. Мало того, меня не покидает мысль, что А. К. Ленивов, если не советский агент, то «консультантом» у него при составлении книги был, несомненно, агент советской разведки, которых за рубежом в десять раз больше, чем в самом Советском Союзе, и книга очень полезная для… МГБ СССР».
Чтобы не вдаваться в другие подробности этого письма, прилагаю фотостат его, с покорнейшей просьбой, не оглашать фамилию автора этого письма.
Из этого письма (фотостата) Вы также можете видеть, что автор его совершенно правильно считает, что Ленивов, начавший еще в 1960 году публиковать в журнале «Казачья Жизнь» не только имена и фамилии, но и все подробности о сотнях выданных казаков в 1945 году и осужденных в СССР казаках и офицерах, тем самым снабдил органы МГБ такими подробностями о них, которые они дали о себе при получении немецких кеннбухов и зольбухов (офицерских и солдатских служебных книжек, заменяющих удостоверение личности. — П. С), но постарались скрыть на следствии в СССР, чтобы не подвергать смертельной опасности как себя, так и родственников.
Такой поступок Ленивова многими казаками расценивается как предательство в отношении всех выданных на расправу советам. Именно такое же обвинение в предательстве бросается Ленивову со стороны многих казаков-националистов, что можно видеть из ряда номеров газеты «Казак», где также казаки предупреждают против Ленивова как советского агента, который еще в концлагере был сексотом.
Более того, он, по свидетельству ряда казаков, которые отбывали вместе с Ленивовым срок наказания, а, в частности, по свидетельству ныне покойного А. Толбатовского (кубанец), был именно таким сексотом.
Наконец, в брошюре «Не забудем, не простим», изданной в настоящем году Православным Союзом казаков, переживших трагедию в Лиенце, на страницах 16 и 17 снова подтверждается, что Ленивов, будучи комендантом, «избивал палкою казачьих офицеров и немцев. Он же задушил в изоляторе полковника П. И. Недбаевского»».
Полковника Недбаевского я знал лично со времени гражданской борьбы на Кубани как непримиримого антикоммуниста.
Здесь надо отметить: в списке отбывавших советскую каторгу казаков и офицеров, который он (Ленивов. — П. С.) напечатал в журнале «Казачья Жизнь», смерть Недбаевского в изоляторе замалчивается, а говорится, что, якобы, он умер от дизентерии в лагерном отделении Тырганский уклон осенью 1945 года. В ленивовском списке покойный Недбаевский значится под номером 564.
<…> Я не удивляюсь, что, как видно из Вашего письма ко мне от 7 декабря прошлого года, [Вас] так глубоко поразили дикие «откровения» Ленивова.
… Что же касается генерала Краснова, то никто из казачьих генералов не имел того боевого и жизненного опыта, который имел покойный Петр Николаевич.
И дико бы было с моей стороны даже думать, что я могу заменить его на высоком посту Начальника Главного Управления Казачьих Войск.
<…> На странице 173 своей книги Ленивов, видимо, как доказательство моей «преступной работы» приводит подслушанный мой разговор с Вами 1 января 1945 года в одном из берлинских бомбоубежищ во время очередной бомбардировки, в котором я якобы «проводил острую критику деятельности генерала П. Н. Краснова, как Начальника Главного Управления Казачьих Войск».
Допускаю мысль, что кто-то, может быть даже сам Ленивов, подслушал такой наш разговор о казачьих делах и о генерале Краснове, так как всеми этими делами я делился с Вами, как с ближайшим сотрудником Петра Николаевича, который мог сказать ему правду обо всем, творящемся около него и часто его именем.
Я также, по своему положению члена Главного Управления видел многое, чего не видели, а может быть, и видели, но скрывали от Петра Николаевича, другие.
А может быть, Ленивов до того обезумел, что решил, что во время бомбардировки Берлина я пытался распропагандировать Вас.
Или уж очень ретиво он исполняет работу, доверенную ему, пославшими его. А может быть, он и Вас включил в ту «генеральскую хунту», которую по его утверждению организовал я с целью «захватить всех казаков в свои руки».
Видимо, эта хунта зародилась в голове какого-нибудь «ленивова». Организуя ее в своих мыслях, он не остановился даже перед включением в нее Кононова, Полякова и некоторых других…
О том, что существовала какая-то «генеральская хунта» я узнал лишь из «исторического труда», изданного Ленивовым.
<…> В своем письме Вы пишите мне, что Ленивов в перечне исторических трудов отдельных лиц, которыми он пользовался при составлении своей книги, указал и Ваши «воспоминания», которых Вы не писали. Сослался он там же и на воспоминания Стаханова, который этим удивлен, так как он, по его словам, никаких воспоминаний не писал.
Все это недостойные приемы Ленивова для заморачивания мозгов читателей.
Еще раз повторяю, что я остановил Ваше внимание на ряде примеров бессовестной лжи Ленивова на протяжении всей его книги. Таковых в отношении меня очень много, и писать Вам об этом — значило бы растянуть письмо на много страниц.
5. О коменданте сибирского лагеря Ленивове
По прочтении «творения» Ленивова, после которого, по выражению В. Г. Науменко, «оставалось только руками развести, откуда он это почерпнул», генерал обратился с письмом к войсковому старшине (лейтенанту Русского Корпуса) Михаилу Ивановичу Коцовскому, знавшего Ленивова по советским лагерям.
В своем первом письме от 29 декабря 1971 года Науменко просил сообщить, что известно Коцовскому «об этом типе» и уточнить сведения о занимаемой Ленивовым «важной должности в концлагерях» и жестоких расправах того над казаками.
М. И. Коцовский — В. Г. Науменко. 3 января 1972 года.
Ваше Превосходительство!
Глубокоуважаемый и дорогой Вячеслав Григорьевич!
<…> Ленивов — самостийник. Знаю я его по сибирским и казахстанским лагерям. Все 10 лет он был со мной в одном лагере.
В сибирских лагерях он занимал должность коменданта лагеря (эта должность давалась лицам, пользующимся полным доверием лагерного начальства, а главным образом, оперуполномоченного, назначаемого ЧК).
Он пользовался властью коменданта в полной мере. Всегда ходил с большой палкой, которой угощал многих лагерников. В его ведении был карцер в лагере, ни на какие работы не выходил, в кухне получал двойную или тройную порцию пищи лучшего качества. В его ведении была хлеборезка и раздача сахара заключенным.
До второй мировой войны он жил во Франции, где работал, я не знаю, но слышал, что был где-то поваром.
<…> Ленивов, по переводе нашего лагеря в Казахстан (Кингир, Спасск, Караганда), устроился в бригаду по перевозке хлеба для заключенных. Эта должность давалась специально доверенным лицам и за эту работу выдавалась им большая порция хлеба.
Кроме того, он пристроился к уркам, с которыми проводил большую часть (…), рассказывая им историю России и др., чем обеспечил себя от расправы, ибо с такими лицами в лагерях расправлялись, ножами перерезая горло.
Меня не удивляет, что эту книгу я от него не получил, ибо он хорошо знает, что я предан Вам всей душой, о чем я ему неоднократно говорил еще будучи в лагерях.
Вообще, должен Вам сказать, что это грязный и подлый тип. <…>
В. Г. Науменко — М. И. Коцовскому. 12 января 1972 года.
<…> Разумеется, что Ленивов — больше чем подозрительная личность и возможно неспроста выпущен за границу…
Вы, конечно, понимаете, что вся его деятельность, а в особенности [та], которой он занимался в концлагерях, крайне интересует меня во всех подробностях…
<… > Как я узнал от одного из лиц, близко стоящих к изданию указанного журнала [ «Казачья Жизнь»], сведения эти (на 900 человек. — П. С.) были переданы в редакцию для напечатания их, Ленивовым.
Напрашивается вопрос, каким образом Ленивов, возвращаясь из концлагерей в Европу, мог вывезти столь подробные, основанные на разных документах, списки.
От того же лица я узнал, что списки эти, якобы, получены им [Ленивовым] из одного немецкого военного учреждения в Мюнхене, в котором такие сведения составляются путем опроса бывших в сибирских концлагерях немцев, возвращающихся в Германию.
Лично я не верю этому <…>
М. И. Коцовский — В. Г. Науменко. 19 января 1972 года.
<…> О Ленивове могу с точностью сказать, что он, будучи комендантом лагеря в Сибири, почти ни с кем в дружбе или хороших отношениях не был, что все лагерники избегали какого-либо контакта с ним и всем было ясно, что он состоит на особом счету и доверии в ГПУ.
Что касается документов, указанных Ленивовым, могу точно сказать (думаю, что не ошибусь): он при проезде границы никаких списков и документов перевезти в Европу не мог, ибо все лица, переходящие за границу, подвергались осмотру (шмону), все сведения, документы, книги и списки конфисковывались, а лица, у которых [были] найдены такие документы, возвращались в СССР.
<…> Визу и разрешение на жительство в Германии выхлопотал ему Глазков — именующий себя инженером и генералом. Живет Глазков в США.
Недбаевский Петр Иванович, по моим сведениям, умер не от дизентерии, а [от] дистрофии (полное истощение) в лагере в Прокопьевске, в изоляторе, в отделении для дистрофиков <…>
Выходившая во Франции газета «Казак» (№ 123, сентябрь 1972 года) опубликовала статью полковника А. М. Протопопова «Вместо ответа агентам-провокаторам…». В ней он говорит в том числе и о своем бывшем ординарце, затем сибирском лагерном коменданте и, наконец, «писателе» Ленивове:
<…> Г. Бойчевский[10] в просоветском журнале «Казачья жизнь» № 210 пишет в защиту бывшего коменданта советского концлагеря в Сибири А. Ленивова — он же Забазнов, Туголуков, Чернорудный, Шмид, Скиба и т. д. — в общем, змей семиглавый, который был на службе у чекистов, издевался над заключенными казачьими офицерами и немцами, избивал их палкой…
О поведении семифамильного коменданта концлагеря А. Ленивова в печати было написано много и подтверждено узниками этого лагеря (см. газету «Казак» № 112, журнал «Казачье Единство» № 80–81, журнал «Родимый Край» № 45, «Казачий путь» № 1—12), но это еще не все, и я не рекомендую моему бывшему ординарцу А. Ленивову искать фальшивой реабилитации, так как дело замученных холодом и голодом в изоляторе лагеря военнопленных немцев и казаков еще не забыто и свидетели еще живы, а также живут и семьи пострадавших в лагере немцев, где зверски КОМЕНДАНТСТВОВАЛ А. К. Ленивов.
Позволительно спросить защиту, почему Ленивов — Забазнов — Туголуков-Чернорудный и т. д. после освобождения из лагеря в 1953 году не поехал с нами в свободную Европу, а остался в СССР и переехал на жительство в город Калинин, и жил там четыре года, и только в 1957 году Ленивов, одиночным порядком, появился в Мюнхене и начал писать всякие небылицы… и перессорил всех и вся.
… И кто же Ленивова защищает? Самозванец Бойчевский — не казак, не офицер, а дизертир из 1-й Казачьей дивизии генерала Паннвица. <…>