Встречи с генералом А. А. Власовым

Встречи с генералом А. А. Власовым

За два месяца до своей первой встречи с генералом Власовым, В. Г. Науменко заносит в дневник (9 октября 1944 г.) рассказ есаула Н. Н. Мино о состоявшемся у него собрании, на котором присутствовало около двадцати старых эмигрантов. Среди них были В. В. Бискупский — генерал от кавалерии, начальник управления по делам русской эмиграции в Германии, А. А. фон Лампе — генерал-майор, начальник 2-го отдела РОВС в Германии и Ф. Ф. Абрамов.

<…> Последним пришел Власов, который сказал, что собрал их для того, чтобы поделиться сведениями о предстоящем объединении всех под его главенством. Он сказал, что ему представлено несколько проектов об учреждении Комитета, из коих он выбрал составленный Жиленковым, который и прочел, после чего предложил высказаться присутствующих. Слово взял Бискупский, который возражал против пункта, в котором вина за происшедшее возлагалась на Государя. Бискупский просил это выпустить, так как, по его словам, большинство эмигрантов настроены монархически и этот пункт произведет на них неблагоприятное впечатление. Власов сказал, что этот пункт большого значения не имеет и его можно выбросить.

Личная встреча Науменко и Власова по предложению генерала фон Лампе состоялась 6 декабря 1944 года в Берлине на квартире у последнего.

<…> Как было условлено с Лампе, я к восьми часам вечера вместе с Зарецким поехал к нему. К Лампе я пришел около восьми часов, минуты за три-четыре.

Примерно минут через пять подъехал и Власов. Как мне потом сказал Зарецкий, он приехал на автомобиле в сопровождении нескольких человек, ехавших с ним и на другом автомобиле. Он остановился со своей машиной у противоположного тротуара и не выходил из нее, пока ему не доложили, что он может выйти, а тем временем его спутники осмотрели улицу и вход во двор, в котором живет Лампе.

Войдя в комнату, он направился ко мне и представился: «Власов», я ответил, назвав свою фамилию.

С ним пришел сопровождавший его, полковник Сахаров. По предложению Власова он присутствовал при разговоре. Лампе принес четвертый стакан для вина. Он предполагал, как и я, наш разговор втроем.

Просидели мы за разговором, распив при этом одну бутылку вина, почти до 11 часов ночи. Правда, что за это время была тревога.

В разговоре заметно было, что Власова особенно волновало отношение к нему генерала П. Н. Краснова. Он вынул из кармана знаменитые тезисы Краснова, в которых тот очень неудачно говорил о предательстве Деникина, о том, что ум русского человека пропитан ядом большевизма и прочее. Власов сказал, что их ему передал один из служащих в Главном Управлении, заметив, что у него есть везде свои люди.

О Краснове он сказал, что очень его уважал, познакомившись с ним по его романам, что при свидании Краснов был с ним особенно любезен и говорил ему много приятных вещей…

Говорил Власов, что он имел в виду высоко держать авторитет Краснова, что теперь, хотя он держится в отношении его нехорошо, но он зла ему не желает и воевать с ним не собирается. В течение дальнейшего разговора он несколько раз возвращался к Краснову и его тезисам.

О казаках он сказал, что получает ежедневно от них много писем и изъявления желания служить и воевать под его командованием.

Он предлагает образовать казачье управление под начальством генерала Балабина и предложить ему организацию казаков, какую сами казаки находят для себя лучшей. Он не желает вмешиваться в казачьи дела и предлагает самим казакам решать свою судьбу.

Он считает, что казачество должно иметь то, что оно заслужило своей кровью и службой Родине. Балабин прислал ему и просил обнародовать пожелания казаков, что он и сделает, но эти желания, сравнительно с тем, как думает он, Власов, о казаках, очень скромны.

Он сказал, что на 17 декабря предполагается новое собрание комитета. Примерно в то же время, раньше или позже, будет выпущено его обращение, в котором он будет говорить о своем отношении к белым офицерам и к казачеству.

Лампе до сего времени воздерживался войти в комитет, но теперь они, как будто, договорились.

Возвращаясь к «тезисам» Краснова, Власов останавливался на том, что Краснов отмечает то обстоятельство, что в декларации ничего не говорится о жидах. Это сделано умышленно, так как отношение народа к жидам совершенно определенное и говорить о жидовском вопросе не приходиться — отношение его к жидам определенно отрицательное.

Что касается сетования Краснова, что в комитет не привлечено духовенство, то в этом не вина Власова. Он принимает всех, кто хочет работать с ним. У него были митрополиты Анастасий и Серафим, они разговаривали, и Власов предполагает, что теперь они пожелают, чтобы был их представитель, что он охотно пойдет на это и включит в комитет того, кого они пожелают. Что двери комитета и в настоящее время открыты для дальнейшего его пополнения.

Говорил он довольно много о своем прошлом, причем от слов его пахло какой-то непосредственной простотой или, вернее сказать, простоватостью. Например, он два раза повторил, как солдаты говорили, что где Власов, там нестрашно, что они в бою лежат, а он стоит и ничего не боится.

Общее впечатление он произвел на меня благоприятное. Когда я сказал ему, что о его отношении к казачеству ходят нехорошие сведения, и указал на то, что профессор Гротов (лектор, выступавший в 1-й Казачьей дивизии. — П. С.) передает, что якобы Власов говорил ему, что в будущей России для бандитов-казаков места быть не должно и что с казачеством там должно быть покончено, то он даже вскочил и сказал, что это ложь, что он этого не говорил.

При этом сказал, что Гротов сукин сын и личность подозрительная, так как если он честный человек, то почему он именуется не по своей фамилии, а носит псевдоним. «Если я Власов, так Власовым я и зовусь» — добавил он.

Прощаясь, он выразил уверенность, что и в будущем мы будем работать вместе. Он предлагал мне подвезти до гостиницы на своем автомобиле, но я отказался.

[21 декабря]. Подучил газету «Воля народа» от 20 декабря. В ней помещено официальное информационное сообщение Комитета освобождения народов России от 17 декабря (то, о котором мне говорил Власов еще 6 декабря).

В объявлении этом много интересного и чреватого последствиями.

Прежде всего, учреждены советы — Русский национальный, Украинский национальный, Белорусский национальный, Национальный совет народов Кавказа, Национальный маслахат народов Туркестана, Главное Управление казачьих Войск.

Председатели Национальных советов, избираемые самими советами, образуют при Комитете освобождения народов России постоянное совещание по делам национальностей.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

Власов действует по большевистским методам. Режет сплеча. Полагаю, что теперь германское правительство должно как-то реагировать и одно из Управлений наших должно быть ликвидировано. Не знаю, как будет реагировать на все это П. Н. Краснов.

… Днем мы были у Шкуро — я, Татаркин, генерал И. А. Поляков. Говорили по вопросу власовского выступления. Татаркин сказал, что сегодня они с Поляковым были у Краснова. Краснов в отношении Власова начинает принимать более примирительную позицию. Не опоздал ли он.

О встрече П. Н. Краснова с А. А. Власовым (7 января, в первый день православного Рождества) было записано В. Г. Науменко 12 января 1945 года со слов начальника штаба ГУКВ С. Н. Краснова.

<…> Краснов [П. Н.] виделся на первый день с Власовым. Сначала они говорили с полчаса наедине, потом позвали Полякова и Трухина (начальник штаба РОА/ВС КОНР. — П. С), потом его, Семена Краснова. Власов говорил о своей единоличной власти, но его сдерживал Трухин. После, за завтраком, или легкой закуской, опять продолжали разговор. Как будто было достигнуто соглашение о совместной работе и посылке Зимовой станицы (в данном случае, представительства Казачьих Войск при ВС КОНР. — П. С). Даже поцеловались Краснов и Власов, а Семену он сказал, называя его на «ты», что дальше пусть они говорят с Трухиным. Краснова он проводил до автомобиля.

Вернувшись домой, Краснов набросал проект соглашения, в котором прежде всего обосновал, почему казаки должны быть самостоятельны (история казачества, декларация германского правительства о правах казачьих, приказ об организации Главного управления, борьба казаков на фронте и прочее), дальше сказал о совместной борьбе с большевиками под общим германским командованием и о посылке Зимовой станицы.

Девятого января он в сопровождении Семена поехал на квартиру к Власову. Тот встретил его очень радушно и после короткого разговора пригласил к столу. Сам не пил, Краснов тоже.

За столом он прочел проект Краснова. Все время говорил, что согласен, но когда дошел до того места, где говорится о совместной борьбе под германским командованием, то сказал, что с этим решительно не согласен, что казаки, Главное управление и сам Краснов, должны быть подчинены ему. Дальше он развивал эту тему и стучал по столу кулаком.

Краснов с ним не соглашался и сказал, что пока о подчинении говорить рано, что он еще не Главнокомандующий. На это Власов ответил, что скоро будет таковым.

На этом деловой разговор и окончили, решив, что продолжение будет после объявления Власова Главнокомандующим. Дальше говорили еще с полчаса, собственно не говорили, а слушали Власова, который больше говорил о себе.

Таким образом, никакого соглашения пока не достигли и, как мне кажется, не достигнут.

[8 февраля]. Был в штабе Шкуро и с ним разговаривал. Еще 3 февраля… он был против включения нашего к Власову, а вчера был у него…

Говорит, что Власов предложил ему в роли Походного атамана, возглавить всех казаков… Но, говоря это, просил меня, поддержать перед Власовым его кандидатуру в Походные атаманы.

… Вечером, в 5.30 мы (с генералом Гетмановым и полковником Зарецким. — П. С.) были у Власова, на этот раз в его квартире. Дом хороший, с отличной обстановкой. Говорили мы часа полтора. Правда, мы больше слушали, но это и лучше. На всех нас он произвел хорошее впечатление. После, примерно, двадцатиминутного общего разговора, я сказал Власову о причине нашего посещения.

Я сказал, что у нас происходит непонимание между Главным Управлением и казаками. В частности, в вопросе подчинения ему [Власову]. Что большинство казаков с ним. Что я тщетно старался повлиять на Краснова и сейчас, исчерпав все меры, решил, что дальше оставаться в Управлении не могу и поэтому подаю прошение об освобождении меня от исполнения должности члена Главного Управления.

По получении сообщения об освобождении, я готов сотрудничать с ним…

Затем я дал ему прочесть проект приказа о моем подчинении, который он прочел и в месте, где я сказал, что подчиняюсь генералу Власову, который признает за нами — казаками, все наши права, он сказал: «Конечно, и даже больше».

В дальнейшем разговоре он высказался, что предоставляет казакам организоваться, как хотим сами мы, что признает Войска и атаманов, что желал бы, чтобы при нем был организован Казачий совет, что должны быть самостоятельные казачьи части и командный состав по назначению Войсковых атаманов.

Следующие встречи генералов Науменко и Власова состоялись 6 и 7 апреля 1945 года, в Карлсбаде. На первой из них вместе с Кубанским атаманом, присутствовали Донской Атаман Г. В. Татаркин, начальник штаба Совета Казачьих Войск при КОНР полковник Е. В. Карпов и начальник Войскового штаба ККВ генерал-майор М. Д. Гетманов.

<…> Около половины одиннадцатого [6 апреля] мы были приняты Власовым. Прежде всего, он сказал, что давно с нами не виделся, а потому нам надо выпить по рюмке. У него в столовой выпили по две рюмки и закусили пикулями.

Потом перешли в другую комнату, и он посвятил нас в текущую обстановку. Дела немцев плохи и вполне вероятно, что Германия будет перерезана на две части — на юг и север. По-видимому, мы останемся в южной части. Но у него есть свои люди и в северной. Если бы кто из нас попался в руки англичан, то унывать не надо, так как он имеет определенные данные, что те советам нас выдавать не будут.

На той стороне известно о формировании нашей армии и что там на это смотрят благожелательно. Во Франции разрешено формирование русских Деникину.

Со слов Власова видно, что он зондировал почву и насчет Швейцарии, и возможна посылка туда нашей делегации. Кемптен явится центром сосредоточения не только казаков, но и духовенства, а может быть, всей организации Власова.

Нам, казакам, Власов дает средства для того, чтобы мы могли развить там организационную работу. Он сказал, чтобы мы написали ему, сколько нам надо денег, а он сделает соответствующее распоряжение.

… Говоря о казачьей организации, он обращался ко мне, как к ее возглавителю. Он сказал, что в настоящее время для большевиков я хуже, чем сам он, Власов, что мое короткое обращение к казакам наделало много шума и перевернуло умы. Он сказал, что еще раз попытается подействовать на Краснова (я, грешный человек, думаю, что из этой попытки ничего не выйдет). Меня он благодарил, и мы даже расцеловались.

А Татаркин остается Татаркиным. Когда Власов сказал, что мой приказ сделал большое дело, то он ему сунул свой приказ, сказав, что и он написал.

Поговорили с час, Власов с нами распрощался…

Когда перед уходом я сказал, что нам — казакам, надо узаконение нашего Совета [Казачьих Войск], он ответил, чтобы мы сделали, как надо, а он все подпишет.

Когда мы вышли, то я сказал Карпову и Татаркину, что не понимаю, кто же из нас возглавляет казаков. На это Карпов ответил, что, конечно, Татаркин, что об этом приказ уже написан. Со слов Власова надо было понять, что назначен я. Ну да мне, в конце концов, все равно.

Медвежью услугу мне оказал Гетманов. Когда мы ушли, то он задержался у Власова и потом вышел от него радостный и сказал, что поздравляет меня с производством в генерал-лейтенанты, что он об этом просил Власова, и тот согласился. Я [был] в недоумении, я об этом его не просил и такое его вмешательство считаю совершенно неуместным.

Полагаю, что и сам Власов не был этим воодушевлен, так как он не только сам не вышел и не позвал меня, а передал о моем «производстве» через Гетманова. Ужасную свинью подложил мне Михаил Демьянович. Ведь Власов может Подумать, что и подчинился я ему с целью быть произведенным.

(Возможно, именно это производство и «засчитывают» В. Г. Науменко некоторые авторы биографических справочников. На самом деле, последним является его производство за боевые отличия в чин генерал-майора приказом по Добровольческой армии от 8 декабря 1918 г. — П. С).

… Видно, что Власов совершенно не верит в то, что Германия как-то выйдет из этого тяжелого положения и все свои предположения строит на сближении с англичанами. Между прочим, он просил присмотреть в районе Кемптена возможные места для спуска самолетов.

… Я решил повидать Власова и с ним поговорить начистую. Поговорю, также о производстве своем, которое во вред не только мне, но и Власову.

(Встреча состоялась на следующий день, 7 апреля. — П. С). Власов понял.

… В разговоре он жаловался на то, что людей нечем вооружать. Что в Мензинген приходит масса офицеров (ежедневно до 400 человек) и еще больше солдат, и он не знает, что с ними делать.

Известно также, что его 2-я дивизия не вооружена. Помню, как на банкете там по случаю юбилея ее начальника (23 марта в Хойберге. — П. С), начальник штаба генерал Трухин в своем тосте сказал что-то о вооружении, а начальник дивизии, Зверев, вставил, что «оружия уже нет!».

Позавчера мне войсковой старшина Харитонов из дивизии Паннвица сказал, что Запасный полк из Цветтля отправлен в район Нойштадта под Веной невооруженный. Ему дали только винтовки, и то без штыков и совершенно без патронов. Только низший командный состав получил по 30 патронов.

Вспоминается мне, что когда мы примерно год тому назад были у генерала Кестринга и говорили ему о том, что можем собрать более 100 тысяч казаков, то он с грустью сказал: «а чем мы их вооружим?» Уже тогда у немцев оружия не было, а теперь и подавно. Теперь нет и обмундирования, а скоро не будет и продовольствия.