Казачий Стан

Казачий Стан

<…> Будучи посланным генералом П. Н. Красновым доверенным его лицом в штаб Южного немецкого фронта, я был участником и свидетелем организации и жизни Казачьего Стана, а позже как Окружной атаман Донских станиц находился в составе Главного казачьего управления.

При вступлении немцев на родную землю казаки воспряли духом — так рассказывал первый Походный атаман генерал С. В. Павлов. Уже нельзя было видеть тех пришибленных казаков, которые стали втихомолку организовываться. Коммунистические чиновники не могли этого не видеть, но они, не имея охраны НКВД, как-то притихли и стали повсюду, как это было и в городах, постепенно куда-то скрываться. Началась расплата кое с кем из них за содеянное.

А когда разбитые красные части стали бежать в беспорядке от наступающих немцев, казаки, откопав спрятанное оружие времен Белой борьбы и вооружившись чем попало, стали нападать на мелкие группы красных и на их обозы, забирая оружие.

С приближением же фронта непосредственно к станицам и хуторам, некоторые из них организовывали небольшие вооруженные отряды, делали по ночам засады и вносили панику в дезорганизованные красные части. Если удавалось захватывать активных партийных работников, их ликвидировали немедленно, а красноармейцев, отобрав у них оружие, отпускали. Все эти отряды действовали самостоятельно, связи между ними не было.

Однако со взятием Новочеркасска, когда фронт продвинулся дальше, зашевелился Дон, стал постепенно организовываться, как это было в 1918 году. Аналогичные движения происходили на Кубани и на Тереке.

Казаки, как говорил Павлов, не были так сильны как четверть века назад. Истребление их физическое и моральное подорвало былую мощь казаков. Но, все же, и остатки казаков представляли еще большую силу.

Сам Павлов, организовав довольно крупный отряд, сражался с красными.

В освобожденном Новочеркасске восставшими казаками он был выбран Походным атаманом донских казаков.

Павлов — коренной донец, окончивший Донской кадетский корпус, затем [Николаевское] кавалерийское военное училище. За Первую мировую войну он имел Георгиевское оружие, [орден Святого] Владимира с мечами [и бантом 4-й степени] и другие ордена. В Гражданскую войну был летчиком-наблюдателем и первым, на самолете, восстановил связь с Верхне-Донским округом, восставшим в тылу у красных. В Новороссийскую эвакуацию, как и большинство казаков, не попал и, скрывая в СССР свое прошлое, ему удалось устроиться инженером.

К сожалению, немцы не оправдали надежд казаков. Вооруженные отряды они запретили, разрешили же только вооруженную полицию и кое-какую небольшую местную охрану. И только благодаря немецкому коменданту города Новочеркасска генералу Н., относившемуся с большим сочувствием к казачьему движению и лично к Павлову, последнему удалось сохранить свой отряд вооруженным. Вот этот отряд фактически и послужил основой Казачьего Стана.

При отступлении в Винницу этот отряд пришел хорошо вооруженным, в составе 60 конных казаков.

После освобождения большей части области, казаки начали налаживать былую жизнь. Выбрали станичных и хуторских атаманов, пооткрывали церкви, школы и пр.

Вспомнили донцы своего популярного атамана генерала П. Н. Краснова. К нему с Дона явились казаки с просьбой прибыть в родную область и взять управление в свои руки.

Генерал Краснов поехать не смог, но послал кое-какие советы и свою статью в новочеркасскую газету. Таким образом, связь с казаками на родине завязалась и продолжалась с отступлением казаков из своей области.

С отступлением немцев, двинулись неорганизованной массой и казачьи беженцы, погибая от партизан, частей Красной Армии и их авиации.

Но были и организованные колонны. Грушевскую станицу (около Новочеркасска) вел станичный атаман войсковой старшина Греков и довел в полном порядке до города Проскурова, где был сборный казачий пункт. Эта станица увела с собой и станичный рогатый скот. По приказанию Павлова в самый последний момент был выведен полностью Провальский конский завод со всеми племенными матками, производителями и молодняком.

По словам генерала Краснова, покидали станицы десятки тысяч убежденных противников коммунизма с большим количеством участников Белой борьбы, вообще, лучшее, что оставалось после 25-летнего разгрома казаков. Поэтому генерал Краснов считал этих людей ценными для будущей России и казачества и хотел во что бы то ни стало их спасти и сохранить. Для этого он вошел в сношение с Восточным министерством, дабы получить возможность объединить и организовать их в отведенном для этого месте. Получив согласие, генерал Краснов организовал Казачье управление Дона, Кубани и Терека, ставшее потом ГУКВ.

Отступающие беженские массы (казаки, горцы, украинцы и вообще русские люди), не имея направления и общего руководства, загромождали тыл Южного фронта, внося ужасный беспорядок, особенно после переправы через Днепр, где беженцы страшно пострадали.

Как расправлялись красные с беженцами, знают те, кто все это пережил. Красные танки, настигнув беженцев и обозы, с криком «дави немецких колхозников!» проехали вдоль колонны, уничтожая людей и скот.

Мне пришлось на другой день разговаривать с чудом спасшимся казаком (обоз в большинстве состоял из горцев Кавказа) — это было просто страшно!

Штаб фронта, остановившись в Виннице, решил упорядочить беженскую массу. В конце декабря 1943 года все казаки перешли в ведение немецкого майора Мюллера, офицера при штабе фронта от Восточного министерства, а горцы — в ведение капитана Т.

К этому времени я прибыл к майору Мюллеру представителем генерала Краснова с определенным заданием, которое и послужило началом будущего Казачьего Стана. Мне надлежало разыскать Павлова, войти с ним в контакт и быть посредником между ним и Мюллером. В общем, тогда административное управление казаками представлялось в следующем виде.

Во главе стоял П. Н. Краснов со своим штабом, получивший необходимые санкции от Восточного министерства. Для удобства сношения Краснова с министерством, последним был назначен состоять при Главном Управлении Казачьих Войск доктор Н. А. Гимпель — в высшей степени порядочный человек. Уроженец России, получивший там же образование, он с большой симпатией относился к казачеству и вообще ко всему русскому вопросу. Я лично имел возможность в этом убедиться в разговоре с ним при моем назначении в штаб Южного фронта и при дальнейших встречах с ним. К генералу Краснову он относился с большим уважением.

В районе же Южного фронта казаки находились в ведении майора Мюллера. Я думаю, что каждый казак помянет его добрым словом. То, что он сделал для казаков, подтверждается фактом, что Павлов, ненавидя немцев, выделял Мюллера и, в благодарность за заботы о казаках, торжественно преподнес ему свою дедовскую шашку и казачью папаху.

Мне лично было приятно видеть, что майор Мюллер высоко ценил авторитет П. Н. Краснова и с мнением его считался в первую голову. Все распоряжения генерала Краснова он неукоснительно проводил в жизнь.

Состоя при штабе фронта, Мюллер был одновременно представителем Восточного министерства. При нем был представитель генерала Краснова (пишущий эти строки) и представитель доктора Н. А. Гимпеля, русский немец, уроженец Кубани Э. Э. Радке, адъютант Мюллера и еще один чиновник.

При решении вопросов, касавшихся казаков, майор Мюллер всегда приглашал Походного атамана Павлова, Э. Э. Радке и представителя генерала Краснова.

Так как в тылу отступавших немцев, на территории Украины, появилось несколько самочинных казачьих штабов при командующих немецкими армиями, вносящих по колоннам путаницу своими распоряжениями, то ясно чувствовалась необходимость объединения казаков под единым управлением. Для примера могу указать, что в районе Николаева объявился казачий штаб во главе с полковником Тарасенком, который своими распоряжениями внес немало смуты в среду беженцев.

Объединение всех казаков Мюллеру удалось осуществить только в начале 1944 года в городе Проскурове, где находился штаб Южного фронта. После совещания 3 или 4 января выбор остановился на Павлове, который пользовался большим авторитетом среди всех отступавших колонн казаков.

Снеслись прямым проводом с генералом Красновым и получили его согласие и одобрение. Штаб Походного атамана обосновался в Проскурове, который и был указан как сборный пункт для всех казачьих беженцев.

Штаб Южного фронта взял на себя заботу об обеспечении казаков и их семейств, а также лошадей провиантом и фуражом. Им было отдано распоряжение всем комендантам местечек и полевой жандармерии выдавать маршбефели на Проскуров. По ним беженцы получали в интендантских складах паек наравне с немецкими солдатами и фураж тоже.

После назначения Походным атаманом, Павлов вместе с представителем генерала Краснова немедленно выехал вдоль фронта, организуя встречные обозы, назначая старших колонн и давая направление.

В некоторых городах и местечках (Одесса, Николаев, Могилев, Каменец-Подольск, Винница и пр.) были организованы казачьи переселенческие пункты. Плохо приходилось колоннам, случайно попадавшим в румынский сектор — румыны отбирали у казаков лошадей, рогатый скот, оружие, часто и весь их скарб и сажали за проволоку.

Представитель генерала Краснова, по поручению майора Мюллера, побывал в штабе генерал-губернатора так называемой Трансистрии (Одесса и прилегающая к ней территория) и после переговоров с румынами, последние казаков освободили и отдали распоряжение направлять попавшие к ним колонны в немецкий сектор, а на скрещении дорог объявлять по радио нужное направление:

Вскоре Проскуров был переполнен беженцами, и штаб фронта отдал распоряжение разгрузить его. На совещании по этому вопросу полковник Павлов просил дать казакам для временного поселения район Каменец-Подольской губернии или, в крайнем случае, родственную нам по крови Галицию.

Мюллер согласился, штаб фронта не препятствовал, и только нужна была санкция Восточного министерства. Был уведомлен Краснов, который это одобрил и сделал представление в министерство Востока.

Тем временем Павлову удалось достать разрешение на получение со складов русских винтовок и пулеметов.

Павлов мечтал организовать конную дивизию, в короткий срок обучить ее и, оставив казачьи земли в тылу, двинуться на фронт с целью пробиться в тыл красных и там поднять восстание. Он был уверен, что с чисто русскими войсками он не только поднимет обывателей, но увлечет за собой и красноармейцев. Пройдя от Новочеркасска до Проскурова, он был уверен в своем будущем успехе.

Для срочной разгрузки Проскурова, куда с каждым днем продолжали прибывать казачьи колонны беженцев, назначено было богатое и большое село Балино.

Появилась большая нужда в опытных офицерах, которые отсутствовали. Павлов просил прислать добровольцев из эмигрантов Белой армии. Штаб фронта и Мюллер дали согласие, и просьбу Павлова передали генералу Краснову. Вскоре несколько офицеров прибыли из Франции.

Совершенно неожиданно получилось распоряжение из Берлина срочно переправить казаков в Белоруссию, в район города Новогрудка. Также стало известно, что такое распоряжение явилось по настоянию военного командования, чтобы, поселив казаков в Новогрудке и ближайших селах, обеспечить от партизан тыл и железную дорогу на Восточную Пруссию.

Считая, что вопрос расселения казаков пока еще не решен и Новогрудок — лишь временное размещение казаков, Мюллер решил большую часть казаков, вооруженных и организованных, отправить туда во главе с полковником М., эшелонами и походным порядком через Волочиск, Тарнополь, Сокаль и Брест-Литовск, куда предварительно послали начальников пунктов с задачей наладить снабжение провиантом и фуражом. В Проскурове же остался штаб Походного атамана, так как туда, как сообщала полевая жандармерия, ожидался очередной наплыв беженцев. В Балино с конной сотней был направлен начальник штаба Походного атамана Доманов, чтобы подготовить прием беженцев.

Сделать подсчет всех казаков, покинувших родные края, было невозможно. С приближением красных, казаки почти поголовно бросали насиженные места и устремлялись на запад. По сведениям авторитетных казаков Кубани и Терека и самого Павлова можно было грубо подсчитать значительную цифру — более ста тысяч находившихся в пути казаков и их семейств. Немалая часть их была захвачена большевиками в своих краях. Другие, испытав ужасы отступления с частыми налетами, сами вернулись или остались на местах.

Таким образом, как предполагали в штабе фронта, к Кривому Рогу и Запорожью (Александровск) с их районами прибыло приблизительно сто тысяч беженцев. Но среди них были горцы Кавказа, украинцы и другие.

При переправе через Днепр, волна беженцев была направлена на Первомайск (Вознесенск). Здесь их оказалось еще меньше, и можно было произвести более или менее точный подсчет, но казаки рассыпались в разных направлениях: часть пошла на Николаев и Одессу (румынский сектор), другие на Винницу — Проскуров и, вообще, на Подолию. Многие болтались недалеко от фронта, надеясь с наступлением немцев вернуться домой.

Как бы то ни было, но к Павлову пока казаки присоединялись довольно слабо. Немалую роль в этом сыграл Духопельников и некоторые другие, вербовавшие казаков в немецкие части (Духопельников вербовал казаков в дивизию генерала Паннвица). Мюллеру пришлось много бороться с ними.

Получил первое известие о прибытии передовых частей в Новогрудок, Павлов на машине отправился туда по пути следования беженских обозов, имея намерение проверить порядок их следования.

В городе Сокаль на него было совершено первое покушение. В него стреляли издали — промах. В Новогрудок он прибыл благополучно.

После некоторого затишья на фронте, красные повели сильное наступление крупными частями. Теперь, уже зная местопребывание Походного атамана, казаки массой хлынули на Проскуров. Село Балино вскоре было перегружено.

В это время (конец февраля 1944 года) красные танки прорвались на Староконстантинов, угрожая Проскурову и обойдя Балино. Доманову было приказано немедленно идти на Галицию. Автоколонна и хозяйственная часть успели выехать вовремя. Доманов же, задержавшись по хозяйственным соображениям, попал в окружение красных. В конечном результате, после нескольких критических недель ему удалось с незначительными потерями вырваться и прибыть в Фельетон.

К этому времени из Новогрудка вернулся Павлов. Он обосновался во Львове, куда перешел штаб Южного фронта.

Во Львов приезжали начальник штаба П. Н. Краснова, полковник С. Н. Краснов и доктор Н. А. Гимпель. Это было их первое знакомство с Павловым и казаками-беженцами. Во Львове получилось распоряжение из Берлина направить возможно скорее всех казаков, со штабом Походного атамана, на Новогрудок.

Сборным местом для сосредоточения казаков майор Мюллер назначил Сандомир-Перемышль, откуда и должна последовать отправка всех казаков в Новогрудок.

Здесь, главным образом в Перемышле, пришлось столкнуться с агентами Духопельникова и других. Прекрасно одетые в форму Донских и Кубанских офицеров и урядников, они появлялись в бараках беженцев и, суля выгоды, вербовали казаков в германские части. Бороться с ними было тяжело, так как они имели бумаги вермахта. Дошло до того, что какие-то вербовщики остановили эшелон казаков в Тарнове, насильно высадили боеспособных казаков, а семьи отправили дальше. Тогда Мюллер снесся с Берлином и получил инструкцию, где было сказано, что на основании договора с генералом Красновым казакам разрешено формировать вооруженные отряды для охраны своих семейств и обозов, а потому они могут оставить немецкие части и поступить в распоряжение Походного атамана Павлова. На этом основании майор Мюллер и представитель генерала Краснова ездили в Тарнов и, к большой радости задержанных казаков, освободили их.

Во Львове произошло второе покушение на жизнь Павлова, спасшегося чудом. Павлов, как обычно, отправился в казачий пункт на одной из отдаленных улиц города. Когда Павлов стал вылезать из машины, вдруг, неожиданно из нижнего этажа противоположного дома его обстреляли почта в упор. Телохранитель не растерялся и, рискуя жизнью, бросился туда, стреляя из автомата в окно, откуда раздавались выстрелы. Покушавшийся выскочил на улицу и, отстреливаясь, стал убегать. Казак нагнал его и застрелил. Спасся чудом и сам казак.

Я был свидетелем этого, так как шел к пункту. Уcлышaв стрельбу, я побежал туда и от Павлова, не успевшего еще оправиться от пережитого, узнал о происшедшем.

Телохранитель атамана был награжден Мюллером орденом.

Теперь, после второго покушения, было ясно, что Павлов весьма опасен для красных и что они решили его ликвидировать.

В самом начале марта 1944 года началась погрузка казаков для отправки их в Новогрудок эшелонами.

Ввиду того что большое число казаков все еще не присоединилось к Походному атаману, наступление красных ликвидировало казачьи пересылочные пункты, а связь с Походным атаманом еще не успела наладиться, беженцы разбрелись по всей Галиции, оказались и в Польше. Были случаи, когда коменданты и жандармерия грузили казаков в вагоны и почему-то отправляли то в Венгрию, то в Хорватию, то в Сербию. Представителю генерала Краснова приходилось ездить туда, дабы дать возможность казакам выехать в Новогрудок и предупредить железнодорожных комендантов в Венгрии и в Хорватии, чтобы они появлявшиеся эшелоны казаков направляли бы без промедления в Новогрудок. Туда же переехал штаб Походного атамана, а Мюллер, продолжая быть представителем министерства Востока по казачим делам, оставался в Галиции. Там же был представитель генерала Краснова, собирая казаков и по мере накопления отправляя их в Новогрудок.

Новогрудок — это небольшой польский городок, расположенный в довольно лесистой местности, удобной для действий партизан, чем они и пользовались. К прибытию туда штаба Походного атамана, первая партия казаков, отправленная еще в конце января 1944 года, была организована полковником М. в крупный отряд и заняла Новогрудок и ряд прилегающих к нему деревень в районе до 80 километров. В каждой деревне находилась боевая сотня, несшая охрану семейств и обозов и всех тех участков, где можно было ожидать нападение партизан из лесу.

С прибытием в Новогрудок Походного атамана со второй партией казаков образовалось два полка, которые крепко заняли оборону, производя иногда крупные облавы против партизан, прочесывая леса. Частенько партизаны обстреливали занятые казаками деревни, но всегда получали должный отпор.

Обосновавшись в Новогрудке, Павлов приступил к упорядочению поселения. Он навел порядок в колоннах беженцев, а затем обратил внимание на формирование полков. Он добился хорошего результата, что было видно, когда он устроил смотр своим частям. Смотр этот был описан как в русских, так и в немецких газетах.

В начале июня, когда обозначилось направление красного наступления на Вильно, зашевелились местные партизаны. Положение стало тревожным и опасным для казачьего поселения в районе Новогрудка. Павлов привел в боевую готовность все свои части, занял более угрожаемые участки и приказал беженцам быть готовым на случай отступления.

17 июня, совершая служебную поездку к югу от Новогрудка, Походный атаман трагически погиб.

После этого еще около двух недель казаки оставались в районе Новогрудка, а затем им приказано было двигаться под командой нового Походного атамана полковника Доманова на юго-запад к городу Белостоку. В арьергарде двигался 2-й полк, прикрывая отход беженской колонны, но сам он попал в весьма тяжелое положение, был окружен, но с большим трудом, из окружения вышел.

В конце июня и в начале июля колонны беженцев в относительном порядке стали собираться к Здунской Воле (Польша), где простояли более месяца, приводясь в порядок и налаживая жизнь по-иному.

Смерть Павлова застала всех врасплох. Все, что происходило среди казаков, опекуном которых был Мюллер, сообщалось в первую голову ему. В ответ на его телеграмму о смерти Павлова, генерал Краснов ответил, что Походным атаманом назначает Доманова.

Несколько слов о нем, так как с именем его связаны последние дни Казачьего Стана. Был ли он офицером царского времени, как некоторые утверждали, трудно сказать (см. ниже. — П. С). Что он был участником Белого движения в чине офицера, это, безусловно, так. Представлял он собой станичного «полуинтеллигента», то есть из зажиточной казачьей семьи. Образование его не больше четырех классов городского училища: писал он довольно безграмотно. Как всякий казак, участник Великой войны в чине подхорунжего-вахмистра, он приобрел сноровку разбираться в военной обстановке небольшого масштаба, читал карту и сносно писал донесения. Единственно, знали из его прошлого, что он был вахмистром Донского казачьего полка (это подтвердил старый эмигрант его сослуживец) (и окончил во время Великой войны Екатеринодарскую школу прапорщиков. — П. С).

Наружность его такова: выше среднего роста, довольно плотный, с проседью, бритый и в очках. Глаза бесцветные и очень добродушный по виду. Говорит много, тихим и привлекательным голосом. Говоря что-либо волнующее, частенько пускает слезу. Тех, кого он впервые встречал, он просто обвораживал своею любезностью, угодливостью и вниманием. И нужно было много времени, чтобы узнать, сколько в нем было фальши. Он шел к намеченной цели упорно, применяя всевозможные способы. Как он относился к генералу П. Н. Краснову — показало будущее.

В Здунской Воле, где сосредоточились колонны казаков, разместившиеся на полях и перелесках в полном беспорядке, стала очевидной необходимость реорганизации их.

По пути отхода из Новогрудка к колоннам прибыли окружные атаманы, которые убедились, что система колонн, где перемешались казаки всех войск, являлась беспорядочной толпой беженцев, с которою трудно было управляться начальникам колонн, подчас безграмотным казакам.

Теперь, когда уже прошло 18 лет, давность разрешает рассказать то, что раньше могло бы повредить генералу Краснову в его планах возрождения России и лишний раз можно убедиться, как глубоко любил он Россию и как был ей предан.

В штабе фронта (Ожечев) мне сообщили, что генерал Краснов, телеграммой, срочно вызывает меня к себе. Полон недоумения, я выехал в Берлин. Явившись к генералу Краснову, я был просто ошеломлен его словами: «По просьбе казаков и своему желанию, я назначаю Вас Окружным атаманом Донских станиц. Не оставайтесь здесь долго и дня через два отправляйтесь в Новогрудок».

Он еще не знал, как и я, что в этот день Новогрудок казаками был покинут. Видя мое смущение и даже растерянность и приняв, видимо, за отказ мой ответ, что есть донцы опытнее и авторитетнее меня, он сказал, что после чая поговорит со мною наедине.

Вот что я услышал: «Как и в 1918 году, я делаю ставку на немцев, а там уже, как Бог пошлет. Что думают немцы, объявив беспощадную войну коммунизму, я не знаю.

Знаю одно, что страшнее коммунистов вряд ли будет кто, так как эти не только физически, но, главным образом, духовно уничтожают Россию.

Сейчас немцы считают нас, как и раньше, разделяющими стремление их разделить Россию, образовывая Дон, Кубань и Терек. Но это утопия и просто бессмысленно представлять наш Дон без общей родины. Мы, казаки — русские люди, гордимся этим и желаем как-либо помочь возродиться нашей родине.

В данное время нам немцы верят, и воспользуемся этим. Мое желание освободить от коммунистов хотя бы уголок России и наладить былую русскую жизнь, чтобы этот уголок светился, как маяк, привлекая русский народ и внося надежду на освобождение. Все мы дети одной матери и православные и будем надеяться, что к нам постепенно присоединятся и другие. Ну, а если они этого не поймут — Бог им судья! Воспользуемся пока «протекцией» немцев, а будущее покажет. Немцы нам не страшны. История показала, что русский народ не потерпит владычества чужеземцев. Так что поезжайте с Богом и собирайте всех русских антикоммунистов под видом казаков. Постарайтесь сорганизовать кадры будущего управления на Дону. Восстанавливайте хутора, станицы, назначайте достойных атаманов и налаживайте жизнь так, как было у нас на Дону, чтобы мы при возвращении сразу же принялись за работу. Вот вам моя инструкция — это приказ номер 1, который возьмите для руководства».

Прибыв в казачьи колонны с инструкциями, я передал их окружным атаманам в Здунской Воле и там же атаманы обратились к Доманову с просьбой дать разрешение переформировать колонны. Доманов просил подождать. Через несколько дней просьбу повторили. Тот же ответ. Атаманы видели, что так дальше продолжаться не может и, воспользовавшись вызовом Доманова к Краснову в Берлин, отдали приказы по своим колоннам всем донцам, кубанцам, терцам и иногородним собираться в назначенные сборные пункты. Результат был неожиданный — к вечеру все было готово. Теперь окружные атаманы могли приступить к своей работе. В самый короткий срок организовались хутора и станицы с выборными атаманами. Наконец, удалось почти точно выяснить количество всех людей. Донцов было более трех тысяч, кубанцев около полутора тысяч, терцев восемьсот, иногородних более трехсот. Это, не считая штаба Походного атамана с его конвоем, автоколонны, хозяйственной части и полков.

С каждым днем стали прибывать как отставшие в пути, так и отправленные сюда Мюллером. Жизнь в станицах забила ключом. После 25-летнего перерыва устраивали станичные и хуторские сходы и решали свои дела. Появились станичные и хуторские правления, восстановился престиж стариков и т. д.

Вот тут-то и объявилось нечто неожиданное: среди колонн скрывались активисты и даже партийные заправилы. Очутившись среди своих хуторян и станичников, они были опознаны и все сбежали. Как курьез расскажу следующее. Казаки опознали одного молодого казака как приверженца коммунизма, но не сделавшего ничего плохого у себя в станице на родине. Было постановлено в назидание другим его выпороть. Экзекуцию, к общему удовольствию казаков и казачек, произвели сами старики.

Выяснилось наличие довольно большой культурной силы: было много духовенства, учителей разных ступеней школ, врачей, фельдшеров, хористов и т. д.

С Дона ушел в полном составе хор трубачей, хор певчих и прекрасные артисты. Теперь им была возможность сорганизоваться, чтобы вскоре применить свои силы. При Донском окружном управлении, где было сносное помещение, был устроен съезд духовенства под председательством протопресвитера Г. Образовали благочиние Дона, Кубани и Терека и постановили начать богослужения, хотя бы под открытым небом (жизнь казачества начала налаживаться еще в Новогрудке). Затем, там же стали собираться учителя, постановили крыть школы и выбрали инспектором их П.

В станицах под наблюдением вахмистров и урядников занялись казачатами. Им рассказывали о былой жизни казачества, учили петь казачьи песни. Заработали швейные мастерские, появились погоны, фуражки, лампасы и даже черкески.

Казачьи поселения меняли вид цыганских таборов на организованные станицы и хутора. Прекратились всевозможные бесчинства, имевшие место в колоннах. В этом заслуга станичных и хуторских атаманов и сборов.

Вот здесь-то и появилось наименование Казачий Стан. Оно никем узаконено не было, но в Италии как бы стало узаконенным.

В Здунскую Волю приехало несколько офицеров, старых эмигрантов, которые много способствовали организации Стана.

Примерно после месячного стояния здесь, было явлено о переброске всего Стана в северную Италию. Были посланы туда квартирьеры. Погрузка в железнодорожные составы шла с большими перерывами.

В Италии Казачий Стан собрался к половине сентября. Штаб Походного атамана расположился в городе Джемона, а станицы разбили лагерь на полях в окрестностях города Озопо. Здесь Казачий Стан был взят на попечение СС, которым командовал генерал Глобочник. Стало известным, что казакам вменяется в обязанность охрана железнодорожного пути от Джемоны на город Удино.

Здесь было крайне необходимо наличие боевых полков и, видимо, вследствие этого было улучшено казакам продовольствие и даже каждому казаку выдавались деньги в итальянской валюте.

Что касается фуража для более чем трех тысяч лошадей, рогатого скота и верблюдов, положение было катастрофично. Если сейчас можно было кормить скот на полях плохой травой, то в дальнейшем и этой возможности не будет. Полки еще кое-как фуражом снабжались, но станицы были предоставлены самим себе.

Мюллер, переехавший в Италию, был этим очень озабочен. Здесь он увидел, что казаков опекает Глобочник. Доманов к нему уже не обращался, как раньше.

Он просил меня на ближайшем совещании Окружных атаманов и Дома-нова предложить его план, состоявший в следующем: оставлять в Италии станицы нельзя из-за фуража. Вскоре переведут Казачий Стан севернее в горы и ущелья, где будет еще хуже. Кроме того, там скопление партизан, что далеко небезопасно. Он был прав, вскоре это подтвердилось. Поэтому он предлагает устроить все станицы по Войскам в Баварии, на свекловично-сахарных заводах, где большая нужда в людях и особенно в тягловой силе. В центре, на заводе, будет находиться окружной атаман со своим управлением, а вокруг, в ближайших селах — станицы, где можно открыть церкви, школы и так далее. Видимо, Мюллер все это разведал (надо полагать, что майор Мюллер надеялся на возможность осуществить этот план через Восточное министерство).

К сожалению, на совещании, когда я заговорил об этом, Доманов меня прервал, дав понять, что это никчемная затея Мюллера. Очень жаль, что не послушали его, ибо, находясь не в лагерях, а среди немцев, многие избегли бы участи Лиенца. Почему Доманов отклонил это, остается загадкой. Вообще здесь, в Италии, он стал проявлять больше самостоятельности, считаясь лишь с Глобочником.

К концу сентября подошли остальные полки, оставшиеся почему-либо в Здунской Воле. Не пришли лишь калмыки, получив в Здунской Воле разрешение присоединиться к своим сородичам — старым эмигрантам, с которыми они предварительно списались. Их было человек сто. Уехали они, кажется, в Германию. Рассказывали они, что после гражданской войны подверглись страшным репрессиям со стороны большевиков.

В начале октября штаб Походного атамана и Казачий Стан были переведены на север от Джемоны. По заданию Глобочника казачьи полки с боями очистили от партизан ряд населенных пунктов в горах и ущельях. Операция продолжалась довольно долго, так как здесь было гнездо партизан.

Штаб Походного атамана стал в городе Толмеццо, донские станицы — в 30 километрах на юг от него в городке Алессо и четырех окрестных деревнях. Кубанцы в двух-трех деревнях на полпути Алессо — Толмеццо и терцы — западнее Толмеццо, в горный деревушке, приблизительно в двух километрах, как бы охраняя большой мост и подступ к Толмеццо от партизан.

Напрасно говорили, что казаки выселили всех жителей из этих мест. По распоряжению итальянского губернатора (он бывал в станицах) очищен был район, находившийся вблизи железной дороги. Там расположились донские станицы. Кубанцы и терцы жили вместе с итальянцами.

В общем, получилось, что договоренность генерала Краснова с немцами о сформировании отрядов для охраны станиц осталась лишь на бумаге. Какие там казаки, когда на карту брошена судьба гитлеровской Германии! Казачьими полками распоряжался Глобочник, а Казачий Стан рассматривали как резерв для пополнения общей убыли.

Далее я буду говорить лишь о донских станицах. Разместившись на новых местах, казаки снова стали налаживать жизнь. Открыли церкви, школы, госпитали, инвалидный дом, ремесленную школу и мастерские, магазины. Был организован кадетский корпус, а при штабе Походного атамана — юнкерское училище, и все это несмотря на серьезное положение на фронте. Союзники вели наступление, стремясь в Австрию.

Заволновались станицы, когда в штабе Доманова заметили лиц, хорошо им знакомых по работе в СССР. Грушевская станица подала петицию через Окружного атамана Доманову с просьбой снять с должности редактора казачьей газеты «есаула» Болдырева. В СССР он был председателем коммунистической бедноты (комбед) и жестоко расправлялся с казаками. Указывали находившуюся здесь семью, сильно пострадавшую от него. Доманов на петицию не ответил, и Болдырев оставался редактором. В один из дней к Окружному атаману пришла уже делегация стариков от донских станиц и снова настойчиво повторила просьбу, представив на этот раз имена шести лиц с указанием их ответственных должностей в СССР. Пришли передать, что казаки очень обеспокоены их пребыванием в штабе. Окружной атаман поехал к Доманову, имел крупный разговор с ним и предупредил, что, если не будут приняты меры, он подаст в отставку. Доманов обеспокоился этим, обещал принять меры и просил не подавать просьбу генералу Краснову об отставке. Но и на этот раз им ничего не было сделано. Окружной атаман ждал приезда сюда помощника генерала Краснова — генерала Семена Николаевича Краснова (троюродный племянник П. Н. Краснова и начальнк штаба ГУКВ. — П. С).

Началась усиленная работа агентов — советских партизан, чтобы подорвать моральный дух станиц и заразить им боевые полки. Желая это предотвратить, Новочеркасская станица стала выставлять на ночь патрули и засады. Потеряв в одну ночь одного убитого, в другую ночь повешенного, усилили засады. Наконец удалось поймать агента с важными бумагами и рекламациями. Препроводили его в штаб Походного атамана и ждали дальнейших событий. Каково же было недоумение и негодование казаков, когда узнали, что агента отпустили. На вопрос Окружного атамана, почему так поступили, в штабе ответили: «У нас нет времени и места этим заниматься». А между тем, гауптвахта была заполнена офицерами и казаками дивизии генерала фон Паннвица, приезжавших навестить своих родных. Генерал Шкуро, приезжавший в то время, с разрешения начальника штаба посетил гауптвахту и был возмущен виденным и слышанным. В результате его посещения будто бы без разрешения ему было запрещено появляться в районе Казачьего Стана.

Но скоро партизаны перешли от слов к делу. В конце сентября они сделали налет самолетов на Сводно-казачью станицу в авиационном городе у города Озоппо. За пятнадцать минут было убито свыше ста человек и еще больше ранено — в большинстве детей, женщин и стариков. Говорили, что это бомбардировали англичане, летевшие на Вену. Вряд ли эскадрилья стала бомбардировать какую-то толпу в горах. Впоследствии, партизаны не один раз бомбардировали станицы и даже Толмеццо. Затем партизаны стали подстреливать одиночных казаков, удалявшихся от станиц, и всячески терроризировать население.

В средних числах октября партизаны предприняли крупное наступление на Алессо — центр донских станиц. Последним приказом Походного атамана в станицах забрали для пополнения полков всех способных двигаться. Не тронули хор трубачей и певчих. Станицы остались почти без охраны, там оставались только полиция и команды стариков от 65 лет и старше для внутренней охраны. Это стало известно партизанам. Ночью они напали на станицы с трех сторон.

Случайно, по шуму падающих камней, их нападение было обнаружено сторожевым охранением полиции. Секрет открыл огонь. Окружной атаман по тревоге собрал трубачей, певчих и стариков охраны, указал им линию обороны, и завязалась перестрелка. Партизаны заранее подготовили свое нападение, обрезав телефонные провода к Толмеццо и Джемоне, откуда могла прийти помощь.

Город Алессо находился в ущелье гор. Западную часть его обтекала горная речка, а с востока болотистая местность. Единственный путь отступления — через мост в южной части города, куда, по расчетам партизан, должны были устремиться жители, скопившиеся на площади у моста. Туда и сосредоточили они всю силу огня бомбометов. Но населению было приказано не выходить из домов, что и спасло от массовой гибели людей.

Казаки ответили партизанам залпами и пулеметным огнем, чего последние не ожидали. Бой шел около часа, а потом постепенно стал затихать. Ввиду того, что наибольшая опасность ожидалась с севера, так как с этой стороны не было естественных преград, там и была сосредоточена большая часть защитников. Благодаря каменной ограде по окраине Озоппо удалось избегнуть потерь. Было только несколько раненых осколками гранат и камней.

Не ожидавшие встретить такой отпор партизаны отступили. Высланная на рассвете в горы разведка, обнаружила следы крови, окровавленные тряпки и груды гильз.

Итальянский священник рассказывал, что партизаны понесли значительные потери при отступлении.

Командование СС убедилось, что станицы представляют ценность. Это было лишним плюсом для Походного атамана и подняло его престиж еще выше в глазах Глобочника. К тому же и полки провели блестящую операцию, так нужную ему.

Доманов был необходим СС, он это отлично понимал и почувствовал себя менее связанным с Главным казачьим управлением. Не спрашивая Окружных атаманов, он снимал с должностей неугодных ему лиц, назначая других. В Донских станицах снял атамана Сальской станицы, бывшего участника Белой борьбы, а назначил некоего профессора П. Сменил там и начальника полиции, заменив его другим, опознанным казаками как бывший чекист. Наконец, после совещания с Окружными атаманами и командирами боевых отрядов, вызванных для этого, а также и высших чинов, занимавших ответственные должности, он попросил их высказать свое мнение о Казачьем Стане. Кажется, на другой день получили извещение из штаба сдать свои должности и немедленно выехать из Казачьего Стана: командующий боевым отрядом генерал Бородин, доблестный терец В. Вертепов, намечавшийся в свое время на должность Походного атамана после смерти полковника Павлова, и еще кое-кто. А также были смещены некоторые командиры полков. Не тронули пока тех, кто был лично назначен самим генералом П. Н. Красновым. Неважным стало положение помощника Походного атамана, впоследствии генерала, Васильева и Окружного атамана Терских станиц. Им Дома-нов предъявил какое-то обвинение, но на этом и остановился. Васильев в частной беседе предлагал сообщить обо всем письменно П. Н. Краснову. Но вся почта шла через штаб Походного атамана, а поэтому стали ждать приезда генерала С. Н. Краснова. Он приехал, но, к сожалению, лишь на два дня. Он посетил Донские станицы и был информирован Окружным атаманом о сложившейся ненормальной обстановке, подтвержденной свидетелями и документами.

Генерал С. Н. Краснов, знавший Казачий Стан лишь по донесениям Доманова генералу П. Н. Краснову и видевший лишь внешнюю сторону его жизни, которая была несравненно лучше, чем в Белоруссии, просто отказывался верить. Однако он этими сообщениями был очень обеспокоен. И сказал, что завтра же возвращается в Берлин, где доложит обо всем П. Н. Краснову. Об отставке, которую просил Окружной атаман, он не хотел слышать и просил продолжать работу на пользу казаков, обещая вскоре вернуться.

А за это время жизнь в Казачьем Стане приняла довольно странный характер. Неожиданно, как по команде, расцвел пышным букетом советский «подхалимаж». Доманова превозносили на словах и в газетах до небес. Писали в честь его стихи, в статьях восхваляли как спасителя казачества, выведшего его из СССР. Имя Павлова запрещалось произносить и т. д. Производство же в генералы вскружило голову бывшему вахмистру. Теперь уж к нему доступ был невозможен, и просителей принимали чины штаба. В день его производства газеты дошли до предела подхалимства. Некий «борзописец» написал в газете Стана почти дословно так: «Не только жители Стана ликовали по случаю этого производства, передавая радостную весть друг другу, но и месяц как бы радостно улыбался, посылая приветствие достойному генералу-атаману». — Особенно же превзошел всех Э. Э. Радке, восхваляя Доманова. Оставшись в Стане после того, как был отозван майор Мюллер, он подружился с Домановым и чувствовал себя вторым лицом после него. Не знал он, что спустя месяц, Доманов просто выбросит его из Стана, отобрав корову и кое-какие вещи. С горечью, уже в Зальцбурге, Радке поносил Доманова, обвиняя его чуть ли не в связи с НКВД.

Ко второму приезду генерала С. Н. Краснова было видно, что Доманов в зените своей славы и тронуть его уже невозможно, так как нужно было считаться с Глобочником. Встретив С. Краснова парадным обедом, Дома-нов был с ним необыкновенно вежлив и предупредителен. После этого обеда Донской Окружной атаман имел беседу с Красновым в номере гостиницы. Выслушав его, он был взволнован. Сказал, что все это доложит генералу П. Н. Краснову на его усмотрение. «Обстановка сейчас такова, — сказал он, — что требует времени и осторожности». Он вскользь обронил, что, может быть, мы сгущаем обстановку и все это не так страшно.

Окружной атаман слегка раздраженно стал ему отвечать. Почти тридцать лет совместной службы с С. Красновым во время войны и за границей сблизили их, как родных. Но в это время раздался стук в дверь, вошел племянник С. Н. Краснова подъесаул Николай Николаевич Краснов-младший и сказал: «Дядя Сема! Михаил Михайлович сказал тебе меньше о том, что здесь происходит на самом деле. Я здесь немного больше двух недель и достаточно увидел здешнюю обстановку. Доманову я не доверяю. Услышав случайно отрывок вашего разговора из соседней комнаты, я вошел к вам. Прошу меня простить».

Семен Николаевич был подавлен этим и молчал. «Снова уезжаю в Берлин к генералу П. Н. Краснову и снова ему передам ваши слова». Он уехал, и я больше никогда его не видел.

Но события на фронте угрожали самому Берлину, и Казачий Стан с его жизнью временно отошел на задний план.

В начале февраля 1945 года ожидался переезд в Казачий Стан генерала П. Н. Краснова и Главного управления казачьих войск. Часть штаба приехала заранее, а, кажется, 12 февраля приехал и генерал Краснов.

Доманов встретил его с большим почетом, горячо приветствуя его приезд. Они расцеловались. Тронутый приемом, генерал П. Н. Краснов сказал, что он здесь гость и не будет вмешиваться в распоряжения Походного атамана. Сказанное это из простой вежливости было принято Домановым как утверждение его в полной власти.

Через несколько часов Донской Окружной атаман и командир 1-го Конного полка полковник Кравченко получили уведомление об их отставке, с предложением покинуть Стан в двухдневный срок. Вот что получил Окружной атаман: «По распоряжению генерала Краснова, начальника Главного Управления, Вы должны сдать должность атамана и помощника члена Главного управления генералу Фетисову. Вам надлежит покинуть стан в два дня и отправиться…»

Удивленный этим, так как всего неделю тому назад он получил письмо от генерала С. Н. Краснова с просьбой спокойно работать и не помышлять об отставке, Окружной атаман послал письмо с нарочным генералу П. Н. Краснову и просил свидания перед своим отъездом.

Ответ был таков: «Глубокоуважаемый М. М., произошла какая-то ошибка. Никакого распоряжения я не давал. Оставайтесь на месте, так как Вы здесь нужны. Повидайте меня».

Я отправился на «Вила Роза Мартина», где в особняке расположился генерал Краснов. Не доходя до этой деревни, я был остановлен патрулем. Я приказал вызвать начальника патрулей. Оказался он моим бывшим казаком по полку, которого я обучал как новобранца. Он мне сказал, что по распоряжению Доманова, приказано никого не пропускать к генералу Краснову без его ведома и что особенно это относится ко мне.

«Но, так как Вас вызвал генерал Краснов, — произнес он, — я на свой страх и риск Вас пропускаю. А если Вас спросят, скажите, что меня и патруля не видели».

Это был мой последний разговор с генералом Красновым. Я оставил ему свой доклад с некоторыми документами. Решили, что при создавшейся обстановке и взаимоотношениях с Домановым, лучше мне уехать.

Я глубоко уверен, что генерал П. Н. Краснов понял, что роль его окончена и здесь он только почетный пленник. Он посещал казаков лишь в сопровождении Доманова, и каждый его шаг контролировался, а доступ к нему был закрыт. Охранял его Конвойный полк генерала Доманова.

Кто же был Доманов, я не могу сказать, так как мои прогнозы могут быть глубоко ошибочными. Но имя его войдет в историю жуткого периода жизни казаков во время Второй мировой войны. О нем пишут и еще будут писать.

М. М. Ротов