Подпольный миллионер

Подпольный миллионер

Зиму на Воркуте мы все трое работали рядовыми конструкторами, в барак возвращались в полпятого, час уходил у нас на неторопливый обед и затем весь вечер был в нашем распоряжении. Петрович пел соловьем, а мы с благодарностью его слушали, отдыхали, набирались сил, иногда спорили.

Большинство повестей Петровича были яркими картинами быта русского губернского города, прекрасного, как мечта, хотя многие вечно недовольные интеллигенты его ругали и не ценили. Для меня все истории Петровича слились в одну картину здоровой, радостной, трудовой жизни народа, который почувствовал свои гигантские силы и значение. Дальше начиналась пропасть, но о ней мы избегали в ту зиму говорить.

Однажды Петрович рассказал во всех подробностях, как это только он умел делать, о подпольном миллионере, с которым он довольно долго сидел в этапной камере. Речь шла о человеке незаурядного ума и, скорей всего, близкого нам образа мыслей. В ту пору было ему лет сорок. В одну из чисток двадцатых годов его выкинули из Плехановского института народного хозяйства, кажется, со второго курса. Он сообразил, что игра не стоит свеч, сам тоже решил поставить крест на советском учении, так как дикие количества политграмоты, дурацкой «общественной» работы и ежедневных собраний стояли у него поперек горла. Начавшиеся в 1928 году процессы над ни в чем не повинными инженерами, три года продолжавшаяся борьба с вредительством и так называемое «спецеедство» утвердили его в правильности принятого им решения. К тому времени нищенская оплата труда сравняла бухгалтера, преподавателя, высококвалифицированного рабочего, инженера, врача. Но диплом таил в себе опасность преследований, зоркого наблюдения со стороны органов подавления и огромную ответственность, за которую большое число специалистов поплатилось головой. Взвесив все это хладнокровно, герой рассказа Петровича решил, что сумеет добыть гораздо больше денег, используя бесхозяйственность и путаные формы учета. Правда, для этого надо было всё изучить до тонкостей, и он нанимается счетоводом, а затем младшим бухгалтером в учреждение, — уж он нюхом его почуял, — где производилось изъятие части народных средств, захваченных в государственные лапы. Кажется, это было одно из отделений Центросоюза по торговле молочными продуктами. Он тщательно во всё вникает, уясняет себе механизм производимых махинаций, но сам ни в чем участия не принимает. Наконец, в этом заведении, как это обычно бывало, из-за внутренней склоки или по доносу одного из своих, произвели аресты, начались следствие и суд. Дело не политическое, бытовое, поэтому он мог ознакомиться с материалами дознания и постичь во всех тонкостях судебное разбирательство. Обогащенный приобретенным опытом, он нанимается в учреждение, ведающее мясом. Его линия поведения не меняется. Когда там устроили громкое судебное дело, на этот раз с привкусом вредительства, его уже привлекают в качестве эксперта. Сидел он всё время на своей жалкой зарплате, но так как с 1929 по 1934 годы в городах были введены карточки на продукты и особые талоны — ордера на промышленные товары, — то денег хватало, чтобы выкупить свой минимальный паёк. По окончании второго судебного процесса он решает, что с учением покончено и пора приступить к личному обогащению. Времени он не терял даром также по части приобретения полезных знакомств и присмотрел заранее будущее место. Там он окружил себя достаточно проверенными и надежными людьми и в течение почти десяти лет проводил, быть может, даже гениальные комбинации. Герой Петровича сумел выкачать у государства в свою пользу несколько миллионов, подручные его тоже обогатились. Он учел все ошибки своих предшественников, ни разу не был в ресторане, скромно одевался, о машине даже не помышлял, приобретенную небольшую отдельную квартиру обставил в стиле стандартной бедности и убожества.

Через подставных лиц и родственников он приобрел более десятка дач, квартир, накупил антикварную мебель, а главные денежные суммы вложил в драгоценности и валюту. Радостям жизни он предавался на одной из своих дач, покупая у государственных врачей освобождение от работы на требуемое число дней. Во время войны он купил себе и близким «брони», освобождающие от военной службы. К аресту в 1944 году он был вполне подготовлен, заранее обсудил всё необходимое с умнейшим адвокатом, приготовил деньги для подкупа следователя, прокурора и других служебных лиц. Следствие и суд прошли как по маслу. Каждую неделю он вне очереди получал богатейшую передачу, составленную из американских продуктов, надзиратели варили ему какао… По закону дали ему десять лет с конфискацией лично принадлежащего имущества, состоявшего из пары поношенных костюмов и одной трети жалкой мебели из его официальной квартиры. Все его богатство осталось, естественно, вне досягаемости властей. Адвокат и судебные чиновники, благодарные ему за отличный заработок и в расчёте на новый, обдумывали способы скорейшего его вызволения из заключения. Вначале решили организовать побег, во время которого ему ровно ничего не угрожало, но, прослышав о готовящейся послевоенной амнистии, остановились на этом варианте. Миллионер был доволен собой, весел и с удовольствием произносил нравоучительные речи. Обсуждая возможную амнистию, он со скрытой усмешкой заранее оправдывал действия правительства. Разглагольствования его сводились к следующему:

— Возьмем вас, профессор, — обращался он к Петровичу. — Вы потеряли всё: положение, имущество, одежду. На вас и ваших лежит клеймо «враг народа». У вас нет даже квартиры, коль скоро вас забрали в эвакуации, в Самарканде, а ваша московская занята уже другими. Безусловно, вы обижены, особенно если учесть, что явных преступлений не совершали, значит, в глубине души озлоблены и представляете для советского общества скрытую опасность. Вождь народов товарищ Сталин это учитывает и вряд ли распространит на политических заключённых свою амнистию. Иное дело со мной — человек я обеспеченный, обид на советскую власть не имею. Выпустив меня на волю. она получит надёжного члена общества, далёкого от крамольных мыслей и полностью поддерживающего действия партии и правительства. Закуривайте, профессор, отведайте копченой рыбки, она недурненька…

Петрович говорил, что при этом в его усмешке и выражении глаз сквозил следующий скрытый смысл: «Дурачьё вы, дурачьё, хоть и воображаете себя умниками! Исходите в болтовне, а на дело неспособны. Поучитесь лучше у меня: я их ограбил на десяток миллионов и вышел сухим из воды. Не меньше вас я ненавижу эту власть, но огрел её делом, а не словом. Я боролся народными методами, а вы неспособны изменить свою интеллигентскую природу. Ну, и подыхайте теперь, никто о вас особенно не пожалеет».