Глава 3. Этап из Москвы

Глава 3. Этап из Москвы

Как мы встретили войну в Бутырках

Война с Германией началась не первого июня, как предсказывали в нашей этапной камере, а с опозданием на двадцать два дня. Войну ждали со дня на день. Поэтому, когда в ночь на 23 июня все вскочили с нар, разбуженные бешеной пальбой из зениток, многие из нас поздравили друг друга с началом войны. Были и такие, кто сидел, повесив нос. Произошло расслоение.

Патриотами и оборонцами в большинстве оказались:

— те, кто в 1917 году открывал и разваливал фронт;

— те, кто дезертировал из армии, убивал своих офицеров;

— те, кто продавал Россию;

— те, кто поддерживал коллективизацию, разгром религии, уничтожение всех социально неугодных…

— те, кто оправдывал все эти действия. Пожимали друг другу руку, надеясь на близкое освобождение;

— те, кто, вроде меня, рассматривал поведение распропагандированной солдатни и их вожаков в 1917 году как измену и предательство родины;

— те, кто весь последующий хаос и кошмар воспринимал как катастрофу;

— те, кто восхищался героическим Белым движением, несмотря на его ошибки;

— те, в ком закабаление деревни и уничтожение шестнадцати миллионов крестьян вызывали ярость и отвращение;

— те, кто всем сердцем сочувствовал жертвам непрерывно производимого уничтожения неугодных;

— те, кто хотел спасти свою страну, вырвать ее из дьявольских тисков, восстановить человеческую жизнь, вернуть свободы, которые в свое время никем не ценились, прекратить непрерывно продолжающийся массовый террор…

Я и мои единомышленники верили в освобождение. Никто из нас не мог допустить, что немцы явятся не как освободители, а как завоеватели. Последнее означало бы полное непонимание действительного положения в стране.

Не скрою, что некоторые зэки, побывавшие в Германии и прочитавшие «Майн кампф» Гитлера, предупреждали нас, что, судя по его программе, он может вполне сделать ставку на завоевание. Мы отвечали на это, что при учете реальной обстановки не все написанное должно исполниться.

Так или иначе, мое мышление инженера не могло довольствоваться такой простенькой верой. Времени хватало, и я занялся приведением в порядок своих взглядов в свете возможных неожиданностей. А именно:

— существование России окончилось в октябре 1917 года. Большевики никогда этого не скрывали. Страну немедленно переименовали в РСФСР, а позднее — в СССР. Исконно русское искоренялось и уничтожалось;

— вместо России стало логово политических бандитов, терзающих свои жертвы;

— новая Россия возникнет на острие штыков освободительных армий;

— режим насилия и массовых преступлений разделил население на «угнетателей» — исполнителей его акций — и «жертвы».

Количество первых измеряется миллионами, вторых — десятками миллионов. Первые — опора режима. Вторые используются для армии и прочих принудительных работ. Если армия крепкая, то «жертвы» при всем внутреннем нежелании будут тянуть ярмо и выполнять приказы. Если армия слабая, офицеры неопытные, дисциплина расшатана поражениями, то «жертвы» сумеют проявить свое истинное отношение к системе порабощения. При таком положении опорой армии и режима остаются «угнетатели», и их руками производятся все людоедские акции. Большинству «угнетателей» этот строй тоже опротивел, но он сумел втянуть их в свою орбиту, лапы у них в крови, перед каждым маячит расплата за содеянные преступления. Поэтому они будут сражаться за свою шкуру.

«Жертвы» при первом удобном случае будут сдаваться в плен. Из них немцы начнут формировать соединения добровольцев-борцов за освобождение России.

Мне и в голову тогда не приходило, что Гитлер начнет морить голодом наших пленных. Ведь я ждал от него разумных действий, а не безумия. Когда же осенью сорок первого до нас в лагерях дошли неопровержимые свидетельства этого и других преступлений Гитлера, то из возможного освободителя он превратился для нас в людоеда, никак не уступающего Сталину.

Мы поняли, что наша борьба осложнится: сначала требовалось свалить Сталина, а уж затем предстоит схватка с Гитлером.