МАКСИМ СИНИЦА И МАЛЕНЬКАЯ КСЮША

С начальником разведки Максимом Синицей мы были ровесники и большие друзья. Родом белорус, он походил на узбека: смуглое лицо, широкая белозубая улыбка, черный чуб, зачесанный набок. Его сестру фашисты расстреляли, отца до смерти запороли. Оставшиеся в живых мать и братишки не имели пристанища — что ни день, то другая изба, что ни ночь, то другой ночлег. И ничего нет удивительного, что в моем друге кипела неутолимая ненависть к врагу. До войны Максим служил командиром в горнокавалерийской части.

— Этих дружков, — говаривал про нас с ним Силич полусерьезно, полушутя, — трудненько проверить: помощник вряд ли подведет своего командира, но если и подведет, начальник его не выдаст.

В действительности же Синица был очень строгим командиром. Он прекрасно знал свое дело и был способен семь потов согнать с разведчика, неудачно выполнившего задание, но зато перед командирами стоял горой за своих ребят.

— Тому, с кого много требуют и от кого немало получают, кое-что и простить не грех, — говорил он в таких случаях.

Не любил Максим засиживаться в лагере, все тянуло его к разведчикам, туда, где опасность больше. Его приход на мой участок бывал для меня бедствием.

— Отдохни, брат, денек, тебе хватит работы, когда я уеду, — уверял он, отстраняя меня от дела.

Иногда мне все же удавалось пойти с ним на задание вдвоем. Зато в гости к своей матери он без меня не ходил. Сидели мы с ним однажды днем в одной из хат в его родной деревне. Был с нами и сапожник отряда Ефим Маргалик.

Вдруг соседский паренек постучал в окно и крикнул:

— Максим, полицаи!

Меня поразили спокойствие и невозмутимость Максима.

— Где? — спросил он.

— В деревне… С винтовками…

— Да ну? А у нас, по-твоему, что, побрякушки? — он показал на наше оружие. — Подождите, сейчас выясню, сколько их.

Я его не пустил. Это, кажется, был единственный раз, когда я восстал против своего командира. Какая-то женщина вбежала во двор и стала умолять поскорее уйти из деревни. Мы сели на коней.

— Их много, много! — кричали нам.

— А сколько нас, вам известно?

Ефим Маргалик не переставал торопить:

— Бежим скорее!

— Сразу видать, что Ефим не разведчик, — проговорил Синица, обращаясь ко мне, — привык сидеть в лагере и латать сапоги. Маргалик! — крикнул он громовым голосом. — Галопом к командиру первой роты, передай приказ: обойти деревню справа, к командиру третьей роты — слева! Марш!

Тот хлестнул коня, повернулся лицом к нам и пожал плечами, как бы говоря: «Какие роты? Какие командиры?»

— Глядите, вроде бы и не дурак, а как до дела дошло, и разум потерял. Кончено! Не придется ему больше байки рассказывать и песни распевать — чаще, чаще в огонь посылать его буду.

Максим дал из своего автомата несколько длинных очередей. Гитлеровцы — их было человек пятнадцать — поверили, что нас много, струхнули и быстро убрались. Мы с командиром вернулись в избу заканчивать обед.

С этого дня Максим Синица стал часто посылать Маргалика на операции. Способ лечения оказался действенным — прошло немного времени, и Ефим Маргалик стал адъютантом комбрига Боровского, человека необычайной храбрости.

Случилось так, что я лежал один под мохнатой, тенистой елью, недалеко от деревни. Солнце опустилось за лесом, края облаков еще мгновение сверкали нежной позолотой, потом все погасло. Надвинулась тихая, темная ночь. Из деревни доносился лай собак.

Вдруг вблизи меня послышались мужские голоса. Своих разведчиков я в эту пору не ждал и насторожился. Отойдя подальше от тропинки, прижался к дереву.

— Он где-то здесь должен быть… Совсем недавно, вечером, его видели недалеко отсюда, — услышал я.

Бывает так — кругом пули свистят, снаряды рвутся, а ты безмятежно спокоен и будто не замечаешь опасности, а бывает и наоборот — без особой причины на тебя вдруг нападает неодолимый страх. Слышу — обо мне говорят, убежден, что это полицаи. Кто-то выдал меня, и вот они ищут. Мне и в голову не пришла простая мысль: как они ночью в лесу рассчитывают найти меня? Видимо, сказывалось еще не ослабевшее напряжение недавно окончившейся блокады, а может быть, я в состоянии дремоты не отдавал себе ясного отчета в происходящем. Уйти тихонько глубже в лес? Нет, так поступает трус. Когда они уже прошли, я вдруг крикнул:

— Пароль!

— Не стоило его искать, раз он не принимает гостей без пароля, — узнал я голос Синицы. — Мы что, напугали тебя?

— Да.

— Бывает. — Мы дружески обнялись. — Меня, знаешь, однажды ночью сова насмерть перепугала. Почему ты один?

Я объяснил.

— Не будь ты мне другом, ты бы за это дело отсидел несколько суток под арестом. Ну что ж, зато отсидим вместе в ресторане, когда соединимся с Красной Армией.

Ксюша Малеева, или маленькая Ксюша, как мы ее называли, разведчица с солидным стажем. Всего ей восемнадцать лет, но сколько горя она успела хлебнуть! Фашисты живьем сожгли все население ее родной деревни. Погибли ее родители, сестры, братья, друзья, товарищи. Случайно спасшаяся, одна-одинешенька шла она из деревни в деревню, живой свидетель страшного злодеяния. Потом винтовку в бою добыла. Когда Ксюша скакала на коне, один только Чижик мог ее догнать. Часто пропадала она целыми неделями — выполняла специальные задания. Худенькая и быстрая, с тонко заплетенными косичками, в коротеньком платьице, она казалась школьницей. Целыми часами могла Ксюша лежать в шалаше или возле костра, запрокинув к небу голову, и молчать. Но смеялась она звонко и заразительно.

Синица ее любил. Я это заметил. Недавно он и сам по секрету мне сказал:

— Вот кончится война, поступлю в военную академию, а Ксюша будет учиться в средней школе… Ты придешь на нашу свадьбу?

— А ты соперников не боишься?

— Нет.

— Что ж, поздравляю!

— Пока молчи.

— Есть молчать!

В один из жарких летних дней гитлеровцы барчицкого гарнизона пригнали на пастбище большие стада скота.

— Надо отбить этот скот, — приказал Силич.

— Только предварительно выясните все точно, чтобы, чего доброго, не захватить крестьянской скотины, — добавил комиссар.

Мы — Малеева, Тимохин и я — лежим на опушке леса. То всколыхнется трава и запахнет медом, то застрекочет лесной конек. Впереди место ровное, открытое глазу, в бинокль все видно как на ладони. Следим за Барчицей. Напротив нас ветряная мельница, под самой ее крышей какое-то подобие балкона, на балконе немец. Оттуда он просматривает всю местность.

— Командир, этот фриц на вышке нам может помешать, не правда ли?

— Надо вести себя так, чтобы не помешал.

— А не лучше ли, чтобы он вовсе не торчал там? — спрашивает Ксюша.

Этот вопрос вызывает у меня улыбку.

— Разумеется, лучше.

— Разрешите взять у Корбуша оптический прицел и снять фрица.

— А если не снимешь?

— Что ж, Корбуш, конечно, снайпер, но и я не промахнусь. — Она сощурила левый глаз, прижала винтовку к плечу и потянулась пальцем к курку.

— Стой! — схватил я ее за руку. — Ты еще и вправду выстрелишь.

— Разрешите мне…

— Не сейчас. Когда стада будут в лесу, в наших руках, тогда попытайся, только смени свою винтовку на снайперскую.

Это ей понравилось.

— Знаете, что я теперь думаю? Пусть Тимохин возьмет винтовку, а я проберусь в деревню, все выясню, высмотрю, точней сможете вести стрельбу.

— Мысль, пожалуй, стоящая…

В это время подошел к нам Синица:

— Максим, Ксюша хочет идти в деревню.

— А ты как думаешь?

— Послать.

— Посылай.

Максим ложится рядом со мной, берет мой бинокль, — он ему нравится больше, чем его собственный, — и не отрываясь смотрит вслед удаляющейся Ксюше.

— Почему она идет так медленно? — волнуется он.

Успокаиваю его:

— Она собирает цветы. Видишь, вон еще одна женщина недалеко от нее… Обе идут в деревню — это лучше.

Когда Синица нервничает, он жует все, что попадает под руку, — спичку, клочок бумаги, в крайнем случае ногти. Сейчас лето, и пахучая, нежная трава сама просится в рот — он жемчужно-белыми зубами грызет хрустящий стебелек.

Перед нами широкий луг, который тянется до самых деревенских огородов, над нами глубокое безоблачное небо. Время уже после девяти, становится жарко. Вдалеке на лугу пасутся стада, головы коров обращены к лесу, — значит, скотина двигается сюда. Два паренька пасут стадо гусей, оно кажется колышущейся на ветру белой простынкой, а клювы их среди зелени — цветками мака.

Тимохин взобрался на высокое дерево, его вершина имеет вид зонта — очень удобно для наблюдения.

— Она возвращается, — сообщает он.

— Скажи, — говорю я тихо Максиму, — если бы с ней что-нибудь случилось, ты бы меня, наверно, возненавидел?

Он не спускает глаз с приближающейся Ксюши и так же тихо произносит:

— Нет.

Знаю, Синица не соврет.

Ксюша идет дорогой, ведущей к нам. Тимохин с дерева рапортует:

— Немец на ветряке, кажется, следит за ней.

— Сейчас это ей не опасно. Пусть глядит, покуда его гляделки еще открыты, а ты смотри, чтобы он тебя, ку-ку, не заметил, это опаснее: обедню нам испортишь. — Повернувшись ко мне, Максим, растягивая слова, продолжает: — Нелегкая штука ждать, куда легче шагать рядом…

Ксюша Малеева подошла, отставила левую ногу, прищелкнула правой и по всем воинским правилам обратилась к Синице. Я заметил, как заблестели у девушки глаза, когда она подняла их на своего начальника.

— Товарищ командир, разрешите обратиться к вашему помощнику.

Синица всегда требовал, чтобы к нему обращались, подходили и уходили так, как полагается по воинскому уставу.

— Обращайтесь, — ответил он с едва заметной улыбкой.

Малеева рапортовала:

— Немцы большей частью разбрелись по хатам и напились до белых чертиков. Крестьянское стадо — то, что поближе к лесу.

— Молодчина, Ксюша!

Начальник штаба капитан Иваненко зачитывает приказ: гнать стада — хозяйственникам, охранять их — второй роте, первой роте укрыться у опушки и не подпускать немцев до тех пор, пока мы со стадами не доберемся до большого леса.

Коровы уже совсем близко. Хуже обстоит дело со свиньями: больше сотни их находится еще далековато. Двинуться туда с винтовкой нельзя, часовой на ветряке непременно заметит.

Иваненко обращается к девушкам:

— Кто из вас берется «попросить» пастухов быстрей подогнать свиней к лесу?

— Я!

— Я!

— Мы втроем!

— Столько не нужно…

— Товарищ начальник, — говорит Николай Корбуш, — я надену женское платье и платок, пусть идет со мной одна из девушек, и не беспокойтесь, все будет в лучшем виде…

— Хорошо, с тобой пойдет Галя Орлова, она первая вызвалась.

— Ну вот, раз-два — и готово… Дайте, пожалуй, пару гранат на случай, если вдруг придется снова стать мужчиной…

Оба прячут пистолеты.

Коля с Галей держатся за руки, лузгают семечки, смеются и спокойным, неторопливым шагом идут к деревне. Галя светло-русая полная девушка, две толстые косы с заплетенными яркими лентами лежат на спине. Коля в пестром платье со множеством оборок, голова его повязана цветастым платком — ни на миг не усомнишься, что перед тобой деревенская молодуха.

— Они великолепны! — восклицает Иваненко в восторге.

Остальные девушки ждут: как только стада приблизятся, они выбегут и станут загонять скотину в лес.

Тимохина на дереве сменяет Малеева. В ее руках снайперская винтовка Корбуша.

Ксюша доносит:

— Наши беседуют с пастухами… Внимание! Гонят…

Синица смеется:

— Выполнили свою дипломатическую миссию…

Когда до леса остается меньше ста метров, немец на мельнице дает несколько выстрелов. Вверх взлетает красная ракета и рассыпается снопом искр.

Силич командует:

— Хозяйственники, вперед! Скорее, скорее гоните скотину!

Ксюша со своего поста справляется:

— Теперь его можно снять? А то он уйдет…

— Нет!

В деревне суматоха, беготня. К лесу бегут десятки гитлеровцев. Несколько велосипедистов их обгоняет. Вторая рота открывает пулеметный огонь — велосипедисты валятся в одну сторону, велосипеды — в другую, пешие поворачивают назад.

Когда на мгновение затихает стрельба, раздается одиночный выстрел — Ксюша Малеева дождалась своего…

— Слезай! — кричит ей Максим.

Немцы обстреливают лес — рвутся мины, свистят пули.

— В путь! — раздается команда.

Первая рота движется медленней других, она — боевая охрана тыла.

Вот кончается сосновый бор и перед нами открывается светлая поляна. Дорога змейкой вьется вверх и, затянутая золотистой пылью, теряется у горизонта.