Последний бал Потёмкина

Когда юный подполковник появился в Яссах, в ставке светлейшего, тот уже доподлинно знал обо всём случившемся в Петербурге. Ситуация ничуть не волновала Потёмкина, ибо он, как и многие его сторонники — опытнейшие сановники и царедворцы, был уверен, что зажёгшаяся звёздочка нового любимца не сможет соперничать по своему свету и блеску с немеркнущим светилом светлейшего князя Тавриды. И хотя Потёмкин перестал быть единственным фаворитом императрицы уже двенадцать лет назад, никто из последующих наперсников Екатерины не мог сравниться с ним ни по силе влияния на императрицу, ни по реальными плодам деятельности на благо России. Где были ныне Завадовский, Зорич, Корсаков, Ермолов, Мамонов, оказавшиеся жалкими пигмеями, в своих безуспешных попытках соперничать с «Великим Циклопом»?

Потому и не ждал никто, как и сам Потёмкин, что юноша флигель-адъютант Платон Зубов, проведший всего несколько ночей с престарелой императрицей, сможет вытеснить из её сердца венчанного мужа, которому отдавались царские почести, где бы он ни появлялся. И потому Потёмкин, получив сообщение, что впервые возле Екатерины появился не его ставленник, а креатура враждебного ему Салтыкова, решил, что и на сей раз всё обойдётся.

Приезд Валериана Зубова не заставил Потёмкина изменить своё отношение к произошедшему, и он ничуть не опасался, что брат фаворита, находясь рядом, в его Ставке, сможет повредить ему во мнении императрицы, оказываясь вольным или невольным свидетелем отнюдь небезобидных утех, длинной чередой разворачивавшихся в покоях ясского дворца. И хотя вскоре после приезда Валериана Потёмкин понял, что влияние Платона Зубова на императрицу растёт чрезвычайно быстро, он, хорошо осознавая это, всё же не спешил в Петербург.

Во многом виной тому был новый роман с женой его двоюродного брата, двадцатишестилетней красавицей Прасковьей Андреевной Потёмкиной, урождённой Закревской. Она появилась в военном лагере весной 1789 года и сразу же взяла в плен победоносного пятидесятилетнего полководца.

Сохранились письма Потёмкина Прасковье Андреевне, написанные на цветных листах почтовой бумаги с золотым обрезом. Вот всего лишь два из них: «Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами свою к тебе любовь, когда меня влечёт непонятная к тебе сила... Нет минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из мысли; сердце моё чувствует, как ты в нём присутствуешь. Приезжай же, сударушка, поранее, о, мой друг, утеха моя и сокровище бесценное ты; ты — дар Божий для меня. Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость! Моя любовь не безумною пылкостью означается, как то буйное пьянство, но исполнена непрерывным нежнейшим чувствованием. Из твоих прелестей неописанных состоит мой екстазис, в котором я вижу тебя живо перед собой».

А вот другое письмо: «Ты смирно обитала в моём сердце, а теперь наскуча теснотою, кажется, выпрыгнуть хочешь. Я это знаю потому, что во всю ночь билось сердце, нежели ты в нём не качалась, как на качелях, то, конечно, хочешь улететь вон. Да нет! Я — за тобою и, держась крепко, не отстану, а ещё к тому прикреплю тебя цепью твёрдой и ненарушимой моей привязанности...»

Прасковья Андреевна, конечно же, поверила князю. И как было не поверить, получая такие письма, а кроме того, и иные подтверждения в любви. Но князь и тут оказался непостоянным.

Весь 1789 год был переполнен амурными утехами и беспрерывными победами князя Таврического над прелестнейшими дамами России, Польши, Молдавии, актрисами из разных европейских стран, приезжавшими в ставку светлейшего в Яссы очень часто не без определённого умысла. Потёмкин занимал в Яссах самый большой и роскошный дворец князей Кантакузинов — знатнейшего рода в Молдавии и Валахии. Здесь трижды в неделю происходили роскошнейшие балы и празднества.

Во время этих беспрерывных торжеств происходили и важные политические события. Весной 1789 года армия Румянцева была передана князю Репнину, а затем слита с армией Потёмкина. Разумеется, главнокомандующим был назначен светлейший. Он поставил своей целью овладеть Бендерами и почти все войска двинул к стенам этой крепости. Осада Бендер шла вяло, Потёмкин на форсировал военные действия, пока в сентябре Суворов не разбил девяностотысячную турецкую армию при Рымнике, за что и получил графский титул «Рымникского». После этого Потёмкин взял и Бендеры.

В осаде Бендер рядом с ним был и Валериан Зубов. Точнее было бы сказать «при капитуляции Бендер», поскольку крепость сдалась, как только русские войска окружили её, ещё не приступив к осадным действиям. Однако, как бы то ни было, крепость пала, и при отсутствии других успехов следовало обратить внимание на этот.

Валериан, честно и ревностно служивший и в ясском дворце и на берегах Днестра, под Бендерами, был послан Потёмкиным в Петербург с радостным извещением о победе. 14 ноября 1789 года он примчался в столицу, и Екатерина пожаловала гонца чином полковника и званием флигель-адъютанта. Сверх того было дано ему десять тысяч рублей, золотая табакерка с вензелем и перстень с алмазом. Всю зиму молодой полковник и флигель-адъютант провёл в Петербурге, вызывая новый прилив ревности своего старшего брата. И 29 марта 1790 года снова уехал в Яссы с ещё одним рекомендательным письмом императрицы к главнокомандующему.

Возвратившись к Потёмкину, Валериан Александрович увидел, что и дворец был тот же, и люди те же, только предмет страсти Григория Александровича в очередной раз переменился. Теперь это была двадцатитрёхлетняя гречанка совершенно сказочной красоты — знаменитая София Витт, впоследствии графиня Потоцкая-Шексны. Она прославилась тем, что смотреть на неё сбегались толпы и варшавян и парижан, когда она проезжала в открытой коляске по улицам этих городов, а её поклонниками — не всегда добивавшимися взаимности, — были и австрийский император Иосиф II, и прусский король Фридрих-Вильгельм III, и двоюродный брат Людовика XVI — герцог Верженн — первый министр Франции, и наследник шведского трона — Карл-Юхан, бывший маршал Франции Бернадотт, и даже, когда была она уже дамой не первой молодости, её поклонником стал внук Екатерины Александр.

А в начале 90-х годов у Софии Витт от Потёмкина родилась дочь. Однако это случилось чуть позже, а когда Валериан Зубов приехал в Яссы, ему рассказали, с чего начался роман светлейшего, только что познакомившегося с первой красавицей Европы. Потёмкин предложил ей в подарок необычайно дорогую и красивую кашемировую шаль, но «богоравная гречанка», как называли Софию её современники, отказалась от подарка, сказав, что такую дорогую шаль она принять не может. Тогда Потёмкин на следующем празднике устроил для двухсот приглашённых дам беспроигрышную лотерею, в которой разыгрывалось две сотни кашемировых шалей, и все, кто принимал в игре участие, получили по одной из них. Получила свою шаль и мадам Витт, но зато совесть её была чиста — она не разорила князя на подарок, казавшийся ей дорогим. Она также хорошо поняла, с кем именно на сей раз имеет дело.

После мадам Витт настала очередь не менее очаровательной, но ещё более молодой княжны Долгоруковой. В день её именин Потёмкин, устроив ещё один праздник, посадил княжну рядом с собой и велел подать к десерту хрустальные чаши, наполненные бриллиантами. Из этих чаш каждая дама могла зачерпнуть для себя ложку бриллиантов. Когда именинница удивилась такой роскоши, Потёмкин ответил: «Ведь я праздную ваши именины, чему же вы удивляетесь? » А когда вдруг оказалось, что у княжны нет подходящих бальных туфелек, которые обычно она выписывала из Парижа, Потёмкин тотчас же послал туда нарочного, и тот, загоняя лошадей, скакал дни и ночи и всё-таки доставил башмачки в срок.

Потёмкин, превратив свою жизнь в беспрерывный праздник, всё же успевал следить и за ходом военных действий, и за положением дел в Петербурге. Он знал и о том, что партия Зубова пытается похоронить его «Греческий прожект». Но, прекрасно осведомлённый о всех интригах двора, знал и то, что именно теперь, конечно же по повелению Екатерины, возле одиннадцатилетнего Константина появилось особенно много прирождённых греков. И в ученье стали много времени уделять истории Греции и её языку. Для бежавших от турок греков был в Петербурге открыт греческий Кадетский корпус, а в печати всё сильнее звучала эллинская тема.

По всему было видно, что Екатерина оставалась верной идее восстановить православную империю Палеологов и соединить Второй Рим с Римом Третьим, как стали называть Москву русские монахи-книжники после падения Константинополя в 1453 году, когда турки-османы взяли его и превратили в свою столицу. В Москве возникла теория, что Константинополь — Второй Рим передал своё вселенское государственное и религиозное значение Москве — Третьему Риму. Женитьба Великого Московского князя Ивана III на наследнице византийских императоров Зое Палеолог, принёсшей в приданое герб Византии — двуглавого орла, была ещё одним доказательством преемственности прав Москвы на византийский трон. Потёмкин, сражавшийся с турками на Днестре, на Кубани, в Крыму, на Средиземном и Черном морях, видел своей конечной стратегической целью сокрушение Османской империи и овладение Константинополем. На воротах взятых у турок городов Потёмкин велел писать по-гречески «Путь на Византию», а на имя великого князя Константина некоторые наивные просители-греки писали: «Греческому императору Константину Третьему», так как Константин Второй Палеолог погиб при штурме Константинополя в мае 1453 года. «Греческий прожект» Потёмкина, несмотря на его кажущуюся фантастичность, обретал реальные черты и собирал вокруг себя всё большее число православных патриотов не только в России, но и на Балканах, где миллионы единоверных славян вот уже триста лет жили под гнетом иноверцев и иноземцев. Да и вокруг светлейшего князя оказалось множество людей, которые понимали величие и судьбоносность его «Прожекта» и готовы были пожертвовать жизнью ради претворения этого великого замысла в жизнь. И не последним из них был великий Суворов.

В то время когда Суворов одерживал одну победу за другой, не упуская из вида стратегическую цель войны — сокрушение Порты и освобождение Балкан, Потёмкин всё более превращался в законченного сластолюбца, чьи прихоти и капризы давно уже не знали предела.

А меж тем война продолжалась. В конце августа 1790 года молодой Черноморский флот под командованием Фёдора Фёдоровича Ушакова разбил неподалёку от острова Тендра большую турецкую эскадру. В ноябре 1790 года русские войска осадили сильнейшую крепость Измаил, и Потёмкин, поколебавшись, 25 ноября всё же склонился к штурму. Суворов прибыл под Измаил 1 декабря. В пять часов утра 11 декабря начался штурм. В тот же день Измаил, имевший сорокатысячный гарнизон, 265 орудий, несокрушимые бастионы и первоклассные укрепления, был взят тридцатитысячной армией Суворова.

Командир одной из девяти колонн — генерал-майор Михаил Илларионович Кутузов писал жене 12 декабря: «Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся... Живых офицеров почти не осталось».

В штурме Измаила принимал участие и Валериан Зубов. Командуя отрядом, он атаковал турецкую батарею, пробился к Килийским воротам и штыковым ударом опрокинул противника. И вновь Потёмкин послал его в Петербург с извещением о победе, за что Зубов получил чин бригадира и орден Георгия 4-го класса. В конце февраля 1791 года в Петербург приехал Потёмкин, а через три дня после него — и Суворов. Потёмкин был встречен в Петербурге с прежними почестями. Его поселили в Зимнем дворце, Екатерина подарила Григорию Александровичу фельдмаршальский мундир, украшенный по шитью алмазами и драгоценными камнями, стоимостью в 200 тысяч рублей и ещё — дворец, ранее уже однажды принадлежавший ему, названный по его титулу «Таврическим», но проданный им в казну, и прилегающий к дворцу большой парк.

И вот здесь, мешая хандру и меланхолию с деятельным участием в отделке дворца, Потёмкин задумал учинить такой праздник, который затмил бы и его собственные самые пышные пиры и приёмы. Подготовка к празднику началась ранней весной. Десятки художников и декораторов работали в залах, готовя нечто дотоле невиданное. Множество молодых кавалеров и дам являлись во дворец на репетиции задуманных князем «живых картин».

На площади перед дворцом были построены качели и карусели, рядами стояли лавки, забитые разными вещами — платками, шалями, юбками, кофтами, ботинками и сапогами, штанами и рубахами, шляпами и шапками, которые безвозмездно должны были раздавать простолюдинам, собравшимся на площади задолго до начала праздника. Здесь же для них были поставлены и столы с напитками и яствами.

9 мая 1791 года три тысячи приглашённых господ и дам явились в Таврический дворец. Все они нарядились в маскарадные костюмы. Сам светлейший князь был одет в алый кафтан и епанчу из чёрных кружев. На его шляпе было так много бриллиантов, что он, не вынеся их тяжести, отдал шляпу одному из адъютантов, и тот носил её за Потёмкиным весь праздник. На хорах большой залы стояли триста певцов и музыкантов. Зала освещалась шестьюдесятью огромными люстрами и пятью тысячами разноцветных лампад, сделанных в виде лилий, роз, тюльпанов, гирляндами оплетавших колонны зала. Анфилады покоев были обиты драгоценными штофными материями и обоями и украшены великолепными живописными полотнами, мраморными статуями и вазами.

Особенно пышно были украшены комнаты, предназначенные для карточной игры Екатерины и великой княгини Марии Фёдоровны. Стены здесь были обиты гобеленами, а на мраморных столах перед зеркалами рядами стояли диковинные вещи из золота, серебра и драгоценных камней.

Из большого зала гости могли пройти в Зимний сад, площадь которого была в шесть раз больше императорского. Посетителей встречали цветущие и благоухающие померанцевые деревья, обвитые розами и жасмином, редчайшие экзотические деревья и кустарники, море ярчайших цветов и нежнейшая зелень лужаек, на которых стояли сверкающие стеклянные шары-аквариумы с плавающими внутри разноцветными рыбками. Гости видели и прекрасные мраморные статуи, и беседки, и фонтаны, а в центре сада стоял храм Екатерины, на жертвеннике которого перед её статуей были выбиты слова: «Матери отечества и моей благодетельнице».

Невидимые глазу курильницы с благовониями издавали непередаваемые ароматы, перемешивающиеся с запахами цветов, а над головами гостей, в ветвях деревьев неумолчно пели десятки соловьёв, канареек, дроздов и иных певчих птиц.

Таврический сад под открытым небом представлял собою как бы продолжение Зимнего сада — он был изукрашен столь же искусно, но на прудах стояли лодки и гондолы, а из множества беседок, построенных на искусственно насыпанных холмах, открывались изумительной красоты виды дворца и парка.

Екатерина приехала в семь часов вечера со всею императорскою фамилией, и, как только она появилась, её провели в большую залу, где начался балет, в котором участвовали двадцать четыре пары юных аристократов и аристократок самой очаровательной наружности. В их числе были внуки императрицы и Александр и Константин, принц Вюртембергский и их жёны. Потом был ещё один спектакль, поставленный в боковой зале, намеренно продолжавшийся так долго, чтобы сам праздник проходил в сумерках: гостей надо было поразить световыми эффектами.

Когда и этот спектакль кончился, зажглась вся иллюминация, и Екатерину повели по залам дворца, по Зимнему саду и парку. Только во дворце одновременно зажглось сто сорок тысяч лампад и двадцать тысяч свечей, а в саду вспыхнуло многое множество разноцветных гирлянд, фонариков и огней. Когда во дворце начался бал, в парк были впущены все, кто хотел. Народ веселился по соседству с господами, оказавшись сопричастным этому великому празднику.

Описывать застолье, по роскоши подобное тому, о чём уже было здесь сказано, едва ли имеет смысл. Во всяком случае, достоверно известно, что устройство праздника обошлось светлейшему в полмиллиона золотых рублей.

Когда Екатерина, вопреки обычаю, пробывшая на празднике до утра, первой из всех оставила дворец, сердечно поблагодарив хозяина, Потёмкин упал перед нею на колени и заплакал.

...Потом говорили, что Потёмкин плакал от того, что чувствовал приближение смерти.

После этого грандиозного праздника светлейший князь пробыл в Петербурге ещё два с лишним месяца.

23 июля, накануне отъезда, он отужинал в компании Платона Зубова и других гостей, которых новый фаворит позвал на проводы Потёмкина. Ужин проходил в Царском Селе. Среди гостей был и банкир Екатерины барон Сутерленд.

24 июля 1791 года, простившись с Екатериной, в шестом часу утра, Потёмкин уехал из Царского Села в Галац, где оставленный им командующий армией князь Репнин подписал предварительные условия мира с Турцией. Репнин намеренно не стал ждать Потёмкина, чтобы поставить под протоколом не его, а своё имя. Потёмкин узнал об этом в дороге и расстроился пуще прежнего. 1 августа он прибыл к армии, а через три дня произошло событие, ещё более омрачившее его: не успел он приехать в Галац, как тут же скончался родной брат великой княгини Марии Фёдоровны герцог Карл Вюртембергский — один из любимых его генералов.

Когда генерала хоронили, Потёмкин был возле гроба и стоял при отпевании в церкви до конца. По обыкновению, все расступились перед ним, когда отпевание кончилось, и князь первым вышел из церкви. Однако он был столь сильно удручён и задумчив, что, сойдя с паперти, вместо собственной кареты подошёл к погребальному катафалку. Он тут же в страхе отступил, но твёрдо уверовал, что это не простая случайность, а предзнаменование.

В этот же вечер он почувствовал озноб и жар и слёг в постель, но докторов к себе не допускал, пока ему не стало совсем уж плохо. Только тогда приказал везти себя в Яссы, где находились лучшие врачи его армии. Там болезнь то ненамного отпускала его, то снова усиливалась. 27 сентября, за три дня до своего дня рождения, Потёмкин причастился, ожидая скорую смерть, но судьбе было угодно ниспослать больному ещё несколько мучительных дней. И даже в эти последние дни он категорически отказывался от каких-либо лекарств и только подолгу молился.

30 сентября ему исполнилось пятьдесят два года, а ещё через пять дней велел он везти себя в новый город — Николаев, взяв с собою любимую племянницу, графиню Браницкую, и неизменного Попова. В дороге стало ему совсем плохо. В ночь на 6 октября 1791 года больного вынесли из кареты, постелили возле дороги, прямо в степи, ковёр и положили его под открытым небом, с иконой Богородицы в руках.

Он тихо умер, и, когда конвойный казак положил на глаза покойному медные пятаки, никто из сопровождавших Потёмкина не поверил, что он мёртв. Графиня Браницкая, закричав, бросилась ему на грудь и старалась дыханием согреть его похолодевшие губы...

...«Банкир Зудерланд (Сутерленд), обедавший с князем Потёмкиным в день отъезда, умер в Петербурге, в тот же день, в тот же час, чувствуя такую же тоску, как князь Потёмкин чувствовал, умирая среди степи, ехавши из Ясс в Николаев... как все утверждают, ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд», — писал всеведущий Тургенев.

Смерть Потёмкина произвела на Екатерину страшное впечатление. Узнав об этом, императрица писала Гримму: «Мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потёмкин-Таврический умер в Молдавии... Вы не можете представить, как я огорчена. Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любезен. В голове его непрерывно возникали новые мысли; какой он был мастер острить, как умел сказать словцо кстати. В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача; и на суше и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить. Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если по его мнению дело было сделано не так, как следовало. С летами, благодаря опытности, он исправился от многих своих недостатков. Когда он приезжал сюда три месяца тому назад, я говорила генералу Зубову, что меня пугает эта перемена и что в нём незаметно более прежних его недостатков, и вот, к несчастью, мои опасения оказались пророчеством. Но в нём были качества, встречающиеся крайне редко и отличающие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, Потёмкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать».