XCVII

XCVII

Меня ожидало последнее разочарование. Я должен был шестьсот восемьдесят пиастров человеку из Филадельфии, которого всегда считал самым надежным из своих друзей. Я зашел его повидать и просить его прийти мне на помощь, обнадежив некоторых из моих кредиторов, на которых он имел влияние. Он показал себя тронутым доверием, каким я его почтил, и пообещал его оправдать. Он меня пожалел, похвалил мою энергию в этих грустных обстоятельствах и пообещал прийти завтра и отчитаться в своих действиях, порекомендовав однако подождать его у себя дома. На следующий день я ждал его напрасно, но вместо него передо мной предстал констебль, принесший ордер на мой арест. Пока я полагал его занятым действиями в мою пользу с моими кредиторами, мой друг направился к одному из них, которому я был должен сотню пиастров, и, выдав ему мое обиталище, посоветовал поместить меня предварительно в тюрьму; затем, подав такой совет, отбыл в Санбюри, где, с помощью третейского соглашения, которое он у меня выманил, он надеялся завладеть моими последними остатками и вернуть себе дебиторскую задолженность.

При виде моих седин, констебль, в сто раз более гуманный, чем тот, захотел отложить выполнение своего мандата и дать мне время найти поручительство. Это было во второй раз, когда я нашел у человека этой профессии чувства, которые редко встречал у людей, занимающих значительно более высокое положение на социальной лестнице. Обежав безуспешно весь город, в шесть часов я был перед дверями тюрьмы. Мой великодушный констебль предоставил мне еще одну отсрочку, которая позволила мне найти двух человек, которые согласились ответить за меня, и я был свободен. Я отправился немедленно в Санбери, где нашел свой дом проданным и Робинса выполняющим вывоз моих магазинов, содержимое которых становилось добычей правосудия и фиска. Что делать? Прятаться и прятать мою семью – единственное, что мне оставалось.

Я вернулся в Филадельфию, где у меня оставалась еще некоторая надежда – увы! – очень слабая. Мой тесть и его сын, умерли оба в этом городе, обанкротившись. Их кредиторы вступили во владение недвижимостью, которая у тех была, и которая намного превышала их долги; мне давно советовали ревизовать судебные решения, предпринятые в этом деле. Я все время уклонялся от этого; но, в моем критическом положении, я счел своим долгом ничем не пренебрегать, и еще раз пал жертвой следования манере, которой подчиняется юстиция в этой стране.

Le leggi sono; ma chi pone mani ad esse![31]

«Существуют законы, но кому доверено их исполнение!»

Этот последний удар судьбы заставил меня решить вернуться в мой добрый Нью-Йорк; я туда вернулся, но как человек утопающий, которого выдернули за волосы из потока, и который оставил половину своих волос в руках того, кто его спас!