X

Вернемся, однако, к аббату. Заря едва пробилась, когда я получил следующую записку:

«Мой друг, вчера вечером я оказался повинен в недостойном поступке. Я лишил вас вашего пальто, которое заложил за восемьдесят ливров. Самое ужасное, что я отправился играть и проиграл эти деньги. Я в отчаянии. Я, разумеется, отправил бы вам мое пальто, чтобы компенсировать вашу потерю, но оно старое, слишком короткое для вас, хотя и приспособлено для этого сезона. Однако вы не сможете в нем ходить. Что делать? Располагайте мной».

Чтение этой записки внушило мне жалость. Я вышел и пошел к нему; видя меня, вооруженного кинжалом, который я всегда носил на всякий случай, он побледнел, задрожал всеми своими членами и, не разжимая зубов, взглянув на меня с ошеломленным видом, бросился бежать по улице. Я последовал за ним; он направился в проулок, заявив, что он сейчас бросится в канал. Может быть, у него не было намерения это сделать, но вид был такой; как бы то ни было, я подошел вовремя, чтобы его удержать, и вместо того, чтобы его упрекать, ограничился тем, что повторил ему спокойно слова моего брата: «Видите, к чему приводят дурные страсти». Его замешательство достигло высшей степени; сдержанность моих слов глубоко его задела. Он не мог сдержать слез, и я не мог ему помешать в этом. Я обнял его, ободрил и пообещал больше не говорить ни о чем, если, в свою очередь, он пообещает мне покинуть Венецию. Он дал мне в этом слово. Я дал ему немного денег, и он ушел. Этот человек, который не был лишен ни воспитания, ни таланта, всерьез занялся учебой и через несколько лет получил кафедру литературы в семинарии К. вместе с должностью кюре в маленькой приходской церкви, где, насколько я знаю, все годы содержал на свои средства некоторое число бедных – благочестивое искупление этой несчастной авантюры. Этот пример меня укрепил в решении удалиться от такого опасного места, как Венеция. Как был бы я счастлив, если бы имел смелость поступать так же во всех обстоятельствах, когда моя душа оказывалась захвачена страстями! Если бы душа не имела слабостей, я бы никогда не терял из виду счастливых результатов этого мужественного поступка. Ни слезы, ни мольбы, ни даже угрозы куртизанки, которой я объявил о своем решении, не преодолели принятого мной решения; я вернулся в Ченеду, и не прошло и десяти дней, как Провидение, так сказать, вознаградило меня за ту победу, которую я одержал над собой. Две кафедры литературы были вакантны в семинарии Тревизо, просвещенного города в Венецианском государстве, они были предложены моему брату и мне. Мы заняли их оба с воодушевлением. С единственной целью жить около меня мой брат отказался от места секретаря, которое ему предлагали в одной патрицианской семье; не могу выразить радость, что я испытал, освободившись, наконец, от моей постыдной цепи!