XCI

Во время моего проживания в Элизабет-Тауне я имел деловые отношения с торговцами города Нью-Джерси; среди других дебиторов, что я там оставил, был некий У. Теллер, который был мне должен сотню пиастров, которые я потерял всякую надежду когда-либо получить. Несмотря на свою репутацию плохого плательщика, он обманывал с такой ловкостью, что самые недоверчивые попадались. Он столько задолжал на площадках Нью-Йорка, что не осмеливался там появляться из опасения поиметь неприятности с констеблем. Однажды, когда я был у себя в комнате, занятый приведением в порядок моих бумаг, я увидел его неожиданно входящим ко мне. «Я зашел узнать, – сказал он, – как поживает мой драг да Понте». В тот же момент послышались многие удары в мою дверь; я спустился и увидел сына одного негоцианта, который, в сопровождении констебля, пришел его арестовывать. Мне показалось неблагородным позволить вести его таким образом в тюрьму; речь шла о купюре в восемьдесят экю. На столь малую сумму я дал свое поручительство, и его кредитор удалился. Вернувшись в свою комнату, я не нашел свои бумаги в том порядке, в котором их оставил. Никто другой, кроме него, не заходил; я не ощутил, однако, никакого подозрения и, все сложив, объяснил, какую услугу только что ему оказал. Он меня поблагодарил и обещал не забывать этого и быть отныне пунктуальным. Прошли месяцы, в течение которых он должен был мне уплатить эти восемьдесят экю. Я ему написал. Не получив никакого ответа, я отправился навестить его в Нью-Джерси; он выдал мне кучу выдумок и кончил тем, что предложил мне в возмещение заморенную лошадь и пару постромков для моей почтовой коляски, на что я согласился, вспомнив поговорку: «нет ничего меньше, чем ничто», и дал ему квитанцию. Едва переступил я порог его двери, как один из его сыновей предстал передо мной вместе с констеблем, говоря мне, что купил обменный вексель, выданный на меня Тейлором, и что я должен платить по нему или идти в тюрьму.

Вот разгадка этой тайны. В тот самый момент, когда я спасал Теллера от тюрьмы, ручаясь за него, этот мошенник рылся в моих бумагах и завладел этим векселем, который я оплатил во время пребывания Тейлора в Париже. Хозяин отеля, где я поселился, и У. Скотт, адвокат Брюнсвика послужили мне поручителями, и я остался на свободе. Теллер, тем не менее имел наглость перенести дело в Верховный суд. Я явился туда; но он не осмелился дойти в своей наглости до таких пределов, и я был оправдан. Семь лет спустя Теллер расплатился тюрьмой штата, где кончил свои дни, оставив след в публичных архивах.

Увы! Вся страна претерпела моральную трансформацию, которая происходила, все время нарастая, с того дня, как я ступил ногой на землю Америки. Это разложение распространялось по городам и весям, и Санбери 1818 года был уже не тот, что Санбери 1811 года. Даже мой зять не избег этого влияния; он уже не был тем, кого я знал в Триесте. Его сердце иссушилось. Копить золото стало его единственной целью. Его коммерция и барыши, которые он от этого имел, не удовлетворяли более его страстям и тому беспорядку, который от этого проистекал.