LII

Джакомо Казанова родился в Венеции. После изрядного числа приключений он, по приказу Трибунала Инквизиции, был заключен там в тюрьму, известную под названием Пьомби, по простой жалобе некоей дамы одному из членов этого грозного трибунала, ее cavaliere servente[20], на то, что он давал читать ее сыну Вольтера и Руссо. После восьми или девяти лет ему повезло выбраться из этой ужасной тюрьмы и бежать из венецианского государства. История этого бегства была напечатана под названием «Новый Тренк»[21].

Он посетил несколько различных городов Европы, в том числе Париж. Из бесчисленных авантюр, героем которых он был, есть одна, которую я я беру как пример, должный обрисовать наиболее наглядно этого персонажа, авантюру, тем более интересную, что он поостерегся упомянуть ее в своих «Мемуарах» (В полном тексте «Мемуаров» Казановы, переведенных на русский язык Л. М. Чачко, есть этот эпизод – прим. перев.).

В нем были живы страсти и имелись многочисленные пороки. Чтобы удовлетворять тем и другим, нужно было много денег. Поскольку он часто сидел на мели, все средства для него были хороши, чтобы их доставить. Однажды, еще более неожиданно, чем обычно, он был представлен одной пожилой богатейшей даме, о которой было известно, что она любит молоденьких мальчиков. Осведомленный об этой ее слабости, Казанова начал ворковать вокруг нее и окружать множеством забот, а затем перешел к объяснению. Однако дама, видя в слишком верном зеркале разрастание с каждым днем морщин у себя на лбу и опасаясь, что прекрасные очи ее шкатулки оказываются наиболее привлекательным для него объектом, сопротивлялась немилосердно. Тогда Казанове пришла идея доверить ей под большим секретом, что он владеет искусством омоложения и возвращения самой дряхлой женщине блеска ее пятнадцати лет. Он предложил женщине дать тому неопровержимое доказательство. Дама, восхищенная, восприняла сообщение с несказанной радостью и захотела провести эксперимент. Немедленно, не теряя ни минуты, Казанова обратился к куртизанке, пообещав ей достаточно крупную сумму, если комедия, которую она должна сыграть, удастся. Он загримировал и нарядил ее неузнаваемым образом, затем отвел к даме, которой, под благовидным предлогом, посоветовал удалить своих людей. Он представил ей свое изделие, которое выглядело лет на семьдесят, и, пробормотав несколько неразборчивых слов, достал из кармана флакон, содержимое которого заставил ее выпить; как он сказал, это был волшебный фильтр, который должен был совершить великое превращение; он уложил предполагаемую старуху на софу, покрыл ее черным покрывалом, обладающим свойством уничтожить ее маскарадный наряд. Несколько минут спустя она выпрыгнула на середину комнаты, явившись перед изумленными глазами дамы во всем блеске своей красоты. Изумление этой последней легче понять, чем объяснить. Она обняла, сжала молодую девицу в своих объятиях, засыпала ее вопросами, на которые та отвечала уклончиво. Казанова, опасаясь более детальных объяснений, оборвал эту беседу, постаравшись увести молодую женщину из дома. Возвратившись к даме, он нашел ее полной лихорадочного энтузиазма. Она бросилась ему на шею и, открыв перед ним шкаф, продемонстрировала кучу золота и бриллиантов, заверяя, что эти сокровища будут его, если он сможет омолодить ее саму. Казанова, вполне склонный заключить это соглашение, взялся сотворить чудо, на котором настаивала эта неосторожная. Он заставил ее выпить до последней капли жидкость, которая на этот раз содержала не безобидный напиток, но дозу лауданума. Он уложил ее на ту же софу и покрыл ее той же тканью. Под действием наркотика она немедленно глубоко заснула. Затем, оставив ее храпеть в свое удовольствие, он бросился к шкафу, вскрыл его, завладел шкатулкой с драгоценностями, загасил свет и, нагруженный золотом, бросился к своему слуге, – что-то вроде дона Базилио, долго состоявшему у него на службе, которому он велел до того ожидать его на улице. Поскольку он вполне доверял этому человеку, он передал ему эту шкатулку, назвав гостиницу, где тот должен был его ждать, в десяти-двенадцати милях от Парижа.

Говорят, что иногда мошенники держат свое слово свято и избегают его нарушить. Так, видимо, и бывает, потому что Казанова, который не отступился перед столь бесчестным поступком по отношению к доверчивой женщине, счел себя обязанным отнести куртизанке, своей сообщнице, пятьдесят луи, которые он ей обещал.

Пока эти оба поздравляли себя с легковерием своей жертвы, его слуга метр Жак сбежал заграницу вместе с сокровищем. Пятьдесят луи куртизанки были все, что получил Казанова из этих денег. Так что он остался снова без единого су. Обследовав напрасно все гостиницы города и его окрестностей и потеряв надежду найти слугу и сокровище, он проклял старую женщину, куртизанку и себя самого, столь умелого в обмане других и столь неловкого, что позволил обмануть себя человеку, которого всегда считал за дурачка.

Опасаясь оставаться в Париже, он задумал вернуться в Венецию. Он направил предварительно в этот город свою работу, полную ума, создавшую ему репутацию ученого, «Анти-Амелот», содержащую критику книги, написанной неким желчным писателем, напавшим на все институты венецианской «Светлейшей Республики»: этот труд дал ему право встретить благосклонный прием у себя на родине, и он был там победно реабилитирован. В 1777 году я познакомился с ним у Загури и у Мемо, которые оба искали возможностей беседовать с ним, что всегда было интересно, воспринимая от этого человека то, что было в нем доброго, и закрывая глаза, из-за его гениальности, на то, что было в его натуре извращенного. Я следовал в этом за ними, и даже сегодня, стараясь разобраться в этой натуре, не смогу сформулировать мое суждение об этом странном существе – своеобразной смеси добрых качеств и пороков.

Незадолго до событий, которые заставили меня покинуть Венецию, некая несерьезная дискуссия о латинской просодии лишила меня его дружбы. Казанова никогда не признавал своей ошибки. Я уехал и в течение трех лет даже не слышал его имени.