VIII

VIII

Моя родина – Ливорно, мой отец – богатый коммерсант этого города, – умер, оставив меня в двадцать два года единственным наследником пятидесяти тысяч экю. Этот достойный и превосходный отец отдал меня в обучение в коллеже во Флоренции, он выбрал для меня профессию врача, но необходимость ликвидировать дела его компании заставила меня, вопреки желанию, заняться делами факторинга. В течение четырех лет, погруженный в это грустное занятие, я достиг жалких результатов, будучи вынужден отправляться за море и подвергаться опасностям плавания; я решился поддаться зову сердца, и разные кредиты и предоставление денег в долг, опирающиеся на мой деловой опыт, привели к тому, что, по истечении четырех лет у меня не осталось и сантима от наследства моего отца. Я питал непреодолимое отвращение ко всем видам коммерции, соответственно, я покинул тайно и навсегда Ливорно и поселился в Болонье, затем, два месяца спустя, в Венеции. Едва поселившись в этом последнем городе, я подцепил вялотекущую лихорадку. Умирая в нищете, без друзей, без кредита, без денег, я был вынужден просить милостыни, чтобы продлить свое существование, которое, как мне казалось, не должно было тянуться долго.

Бывают более или менее счастливые шансы в любой профессии; первые три месяца я возвращался каждый вечер с двадцатью восемью-тридцатью ливрами в кармане, и поскольку этот доход наполовину превышал мои ежедневные расходы, я завел небольшой капитал, который не однажды внушал мне желание сменить этот способ существования, но опасение слечь больным и неуверенность в карьере, которую я мог бы избрать, заставляли меня продолжить жизнь, которую я вел; это длилось сорок семь лет. За этот долгий период я не только восстановил свое здоровье, но, в силу упорядоченности моей жизни и экономии я оказался владельцем десяти тысяч дукатов, не считая того, что я использовал для покупки имущества, библиотеки и пожертвований людям, более бедным, чем я; я попытался было вернуться в Ливорно, но, после некоторых колебаний, не мог решиться покинуть Венецию, где нашел столь сострадательные души. Я забыл сказать, что через какое-то время после моего приезда я снял совсем маленькое меблированное помещение, у одной вдовы. Я жил там на протяжении двадцати двух лет. У этой вдовы имелась, в то время, когда я там поселился, маленькая дочка, всего нескольких месяцев; моя хозяйка была порядочной, но бедной, этого оказалось достаточно, чтобы я привязался к ней телом и душой. Я относился к ее ребенку первые годы с отцовской нежностью; она росла у меня на глазах, она была чудом ума и красоты. Я был счастлив руководить ее воспитанием, обучая ее всему, что дает хорошее образование. Ей было двенадцать лет, когда я стал давать ей первые уроки. Я был счастлив легкостью, с которой она усваивала эти уроки, и прогрессом в ее обучении. В семнадцать лет она сносно писала и в прозе и стихами. Я не остался нечувствителен к ее обаянию, и до беспамятства в нее влюбился; двадцать пять лет разницы, что были между нами, не могли ни загасить, ни уменьшить мою страсть. Однажды, оставшись наедине с ее матерью, я рассказал ей обо всех особенностях моей жизни и закончил свой рассказ, попросив у нее руки дочери.

– Боже сохрани, – ответила мне она, – чтобы мне пришла в голову мысль отказать вам в моей дочери! Сможет ли она сделать вас столь же счастливым, сколь, я уверена, она будет с вами; – и она призвала свою дочь. Та, то ли из симпатии, то ли из привычки жить возле меня, с полной безмятежностью на лице приняла предложение, что я ей сделал. Немного времени спустя я на ней женился. Я снял этот дом, где в течение семнадцати лет я наслаждался всем блаженством, что может вкусить на этой земле смертный. Долгая и жестокая болезнь забрала у меня мою жену, которая оставила мне, для утешения в старости, лишь дочь. Счастье этого ребенка – вот то, о чем я вам говорю, это дело, которое я хочу завершить, прежде чем умру. Моя дочь отнюдь не лишена достоинств; она добра, хорошо образована и красива, в моих глазах. Возможно, моя отцовская любовь внушает мне иллюзию: посмотрите на нее, судите о ней сами; после этого вы узнаете остальное». Сказав это, он вышел и вскоре вернулся с дочерью, которая показалась мне сущим ангелом. После обмена первыми любезностями старик сказал: «Дочь моя, вот человек, о котором я говорил и которого предлагаю тебе в супруги, если вы не имеете, что возразить, ни один, ни другая». Изумление заставило меня окаменеть; в ответ на мое молчание, он сказал: «Следуйте за мной, я ободрю вашу неуверенность», и, введя меня в третью комнату, открыл большой сундук, окованный железом. «Я хочу показать вам, – добавил он, – то, что до сей поры было неизвестно никому на свете». Я был ослеплен, мне казалось, что я в бреду. «Вот пятьдесят тысяч цехинов, которые станут вашими в тот день, когда вы женитесь на моей дочери. С моей смертью, а может быть и раньше, если необходимо, я добавлю к этому еще. Вот уже два года, как я про себя сделал выбор относительно вас в качестве зятя; вы мне нравитесь, как только я вас увидел, вы приобрели мою симпатию, и затем возникло это желание. Каждый день вы подавали мне милостыню на мосту Святого Георгия, где я сижу, и каждый день, зная ваше непрочное положение, я говорил себе: «Должно быть, его сердце склонно к благотворительности и его душа – к добродетели, чтобы столь быть приверженным одному из самых добрых предписаний христианской религии!».

Мое изумление было безгранично, когда я увидел, что этот человек знает не только мое имя, но и все самые интимные подробности моей жизни. Страсть, что я таил в сердце, мешала мне принять эти столь выгодные предложения, было еще обстоятельство, которое я не стал ему раскрывать. Щедрость его поступка заслуживала, однако, полной откровенности, и я должен был, прежде всего, избегать его ранить. «Я проникся до глубины души размерами богатства, которое вы мне предлагаете, – ответил я ему, – но мне непозволительно стать его счастливым обладателем. Я должен с полной откровенностью доверить вам мотивы моего отказа. Я не в том положении, чтобы можно было думать о женитьбе». Он несколько мгновений хранил молчание. «Мой дорогой сын, – ответил он мне наконец, – я разочарован вами». Я провел остаток дня с отцом и дочерью, и все это время и тот и другая состязались в дружелюбии. Я настолько был покорен другой женщиной, что предпочесть ее этой судьбе казалось мне вещью самой естественной. Я не замедлил вскоре раскаяться, но было слишком поздно. Менее чем месяц спустя это очаровательное дитя вышло замуж за венецианского патриция, который выбрал своей резиденцией Вену; мне дано было позднее встретить их в Вене и жить, близко общаясь с ними во время моего пребывания в этой столице.