3

3

Под моим командованием была третья часть 1–го батальона Путивльского отряда, то есть 5–я и 6–я роты полностью и остатки давно спешенной «иисусовой конницы» Саши Ленкина. Главную штабную разведку при дроблении отряда на группы с Ковпаком и Павловским, словно буханку черного солдатского хлеба, поделили на три равные части. С этим войском и очутились мы на равнине. Кроме Войцеховича с нами шли такие проверенные командиры, как Ленкин, майор Дегтев — командир 6–й роты, и командир 5–й роты Степан Ефремов, Лапин, Сердюк, Антон Петрович Землянко. На них я надеялся крепко.

И больше всех — на комиссара Мыколу Москаленко и начштаба Васю Войцеховича.

Трудно было поверить до середины первого дня, что мы проскочили благополучно. Последующие два дня подтвердили: немцы потеряли нас из виду. Случилось так, что та из шести групп, которая, по общему мнению, шла на верную гибель — на равнину, первая ускользнула от немцев. И свалившаяся в овраг лошадь и протоптанная двумя сотнями пар ног дорожка через огороды Ланчина, казалось бы, не могли остаться не замеченными противником. Но факты говорили другое: вот уже третий день шли мы, уже подходили — без боя и даже без перестрелок — к Черному лесу; часто встречали вражеские машины, разъезды, обходили их, но нигде не наталкивались на засады. Как будто противник не решался трогать нас на равнине. Это немного успокаивало… если можно назвать спокойствием настороженное чутье вырвавшегося из облавы ослабленного отряда.

В первые два дня держать отряд в повиновении было просто: близкая опасность сплачивала людей.

— И противник, случайно, не чипает!

Кое–кто не понимал, что от былой рейдовой мощи нашей очень мало осталось — пообщипали ее в горах немцы, да и оружие было уже не то. Я поделился с командирами своими сомнениями.

— Хоть бы удержать людей до Черного леса, а он уже совсем не за горами, — разделил мою тревогу начштаба Вася.

На четвертые сутки мы без боев просочились в Черный лес. В Черном лесу нам удалось захватить склад с продовольствием. Все самое необходимое, начиная от нескольких мешков кукурузной муки, сала, мы уже имели. Было даже курево — поганые немецкие сигареты, но после Карпат и они казались роскошью.

Вот уже пятый день, как мы гостили в Черном лесу. Эти пять дней очень ободрили нас. Мы отъелись и отоспались. Трудное, но радостное раздумье охватило людей. Рядовые бойцы вспоминали о пройденных опасностях. Командиров же грызла новая забота. В то время, когда вся область была наводнена вражескими войсками, рыскавшими за партизанами Ковпака, мы нашли спокойное место всего в семи — десяти километрах от областного центра. Враг искал партизан по всей области, но только не под носом у областного начальства.

Голова все время была занята планами, как бы подольше продержаться без боя, навязываемого нам врагом.

Только сейчас я до конца осознал, что мы с Васей и Мыколой повторили рудневский вариант с Делятином «рвать окончательно кольцо вражеского окружения через штаб вражеской группировки».

Почему–то мне все вспоминалось, как Ковпак однажды обучал маленького Юрку Руднева:

«Первая тактика — научиться молчать; вторая партизанская тактика — не шуметь, и третья — научиться ходить, как тигра. Самый лютый зверь, а лапки у него мягкие…»

Внимательно приглядываясь к своим ребятам, мы видели, что они уже несколько окрепли физически после Карпат, но выдержат ли они бой — вот в чем не было уверенности. Как разведчик Ковпака, я знал, что в этих краях работать в открытую нам не удастся. По крайней мере так, как мы привыкли за последние два года на территории Советской Украины и Белоруссии.

Ну что же! Может быть, придется перейти и на подпольные способы борьбы. Во время рейда по Житомирщине, Киевщине, Волыни мимоходом встречались мы с подпольщиками. Странной казалась тогда нам их работа, нам, с шумом и грохотом проходившим сотни районов, десятки областей. Но теперь перед нами самими реально встала и эта проблема. Как это, без автоматов, без пулеметов, без привычной солдатской амуниции выйти один на один на сражение с врагом?

Там, на территории восточных областей Украины и Белоруссии, к 1943 году партизанская борьба уже приняла формы всенародного восстания. Там партизаны действовали в условиях широкого движения, подготовленного другими, пионерами партийного подполья, действовавшими осенью и зимой 1941 года.

Сейчас, оторвавшись от основной группы отрядов украинских, белорусских партизан, мы были вынуждены начинать с азов кропотливой, рискованной, часто неблагодарной работы.

Словом, у моих хлопцев в эти дни на душе было так, как у кавалеристов, переведенных в пехоту или в обоз.

Но при всех формах партизанской борьбы разведка — главное. Даже не для того, чтобы убить врага, подсечь его под корень, но просто, чтобы подойти к нему, чтобы его увидеть, а затем узнать, даже чтобы спрятаться от него, и то не обойтись без разведки.

Но с чего в этих условиях начать ее?

Вот на расстоянии полутора часов ходьбы от нашего расположения находится областной город Станислав.

На рассвете, когда временный наш лагерь еще спит, мы с Мыколой ходим, проверяем посты и слушаем звон колоколов в городе.

Что там делается?

Может быть, он полон войск, которые через несколько часов навалятся на нас? А может быть, достаточно нескольких пулеметных очередей наших хлопцев, чтобы вызвать там панику? Ведь всего месяц назад этот городишко, впервые услышав наши партизанские пушки, отчаянно струсил.

Но это было так давно… И пушки взорваны в Карпатах.

Помощь пришла неожиданно. В первый раз, проходя через Черный лес в полном блеске нашей боевой славы, мы мимоходом слыхали от батальонных разведчиков, что в Черном лесу где–то в самой чащобе скрываются остатки Станиславского гетто. Народу в нем было около сотни — это все, что осталось от восьмидесяти пяти тысяч согнанных за проволоку евреев Станиславщины.

Меняя лагерь (а мы через день обязательно делали это), как–то на рассвете подходили мы к ручью. Выбрали место поудобнее. Я позвал с собой Сердюка, с которым мы в последние дни как–то особенно сдружились:

— Пойдем по обороне!

Продираясь в кустах, я ухмылялся. Смешно, конечно, называть это «обороной». Но была привычка так называть то условное кольцо вокруг лагеря, через которое никто, пока он жив, не посмел бы ступить шагу назад.

За лесом на холмах блистало солнце. Но в лесу было еще сыро и темновато: изредка чирикнет проснувшаяся птаха, треснет сучок. Сердюк вдруг кинулся к сосне. Вскинув на плечо автомат и крикнув привычное «Стой!», он замер за толстым стволом граба.

Тишина.

— А ну, выходи!

Опять тишина.

— Выходи! На мушке держу!

Осторожный треск сучьев. Сопение.

— Кто такие? — строго спрашивает у соседнего куста Сердюк.

И куст отзывается дрожащим голосом:

— Люди–и…

— Вижу, что люди.

От кустов отделился человек. Несмело шагнул в нашу сторону. В робком его взгляде я уловил и любопытство.

— Ну, что вы за лю–у–ди? Признавайся!

— Доктор Циммер, — представляясь, сунул мне свою руку лысый, в лаптях, но при засаленном цветном галстуке человек. Огромные заплаты были на коленях и на локтях его некогда с «искрой» костюма.

— Доктор?

Он сразу затарахтел быстро и радостно.

Чересчур правильно построенные русские фразы, но с небольшим акцентом подсказали мне: польский или чешский еврей. С высшим образованием, несомненно. Так и оказалось: двадцать лет назад он окончил в Праге медицинский институт, жил в Польше, в Западной Украине, занимался частной практикой. Был и зубным врачом и гинекологом.

— А хирургом? — При этом вопросе в глазах его — мольба и испуг.

Что–то мне в нем понравилось: пытливые глаза, любознательность и волнение, от которого даже капельки пота блестели на огромной лысине.

— Как вы шли?

— Я уже давно к вам собираюсь, товарищ полковник. Мы уже третий день вокруг вас крутимся.

— И что же?

— А то, что я решился, наконец, пойти один. Все–таки нехорошо.

— Что же тут нехорошего?

— Мы же с вами соседи. А вы, можно сказать, перехватили наш обоз. Небольшой, всего одна подвода, — виновато укорял меня он, — но все ж таки! Как это у вас говорят: какой пароход, такое и плавание…

Вспомнил. Разведчики, возвращаясь как–то из бесплодных поисков по безопасной и незаметной тропе из–под Станислава, на опушке Черного леса обнаружили повозку без лошади. На возу были: два мешка свежих огурцов, несколько бутылок водки, колбаса, свежеиспеченный хлеб, медикаменты (правда, странный набор их еще тогда обратил мое внимание: тут были сплошь «штатские» медикаменты: от поноса, гриппа, капли датского короля), несколько батареек к карманным фонарикам и газета «Дас Райх» за первую неделю августа с передовицей доктора Геббельса. Я пожалел, что со мной нет моего переводчика — Миши Тартаковского. Он погиб в Делятинском бою.

— Это ваш «обоз»? — улыбнулся я.

— А что ж тут смешного? — обиделся доктор Циммер. — Конечно, наш. А как же иначе мы могли бы жить в этом лесу?

— А кто вам доставляет все это?

— Нет, вы скажите лучше, увижу ли я свои товары?

— За огурцы не ручаюсь, водки и колбасы наверняка не увидите — они давно уже пошли в дело. Медикаменты могу вам вернуть. Они у медсестер. А это — пожалуйста, — и я протянул ему газету.

Дальше происходило что–то совершенно комическое: развернув газету и сидя на пне, как в кресле, доктор Циммер небрежно читал передовицу Геббельса и бегло ее комментировал.

Мы предполагали простоять здесь несколько дней. Пригласив соседа заходить в гости, мы с Сердюком пошли дальше. А через день доктор Циммер совсем перекочевал к нам в отряд.

— Я сказал своим, чтобы они уходили подальше от вас. Жаль все–таки было покидать насиженное место. Уже и шалаши были тут в кустах. Но для них так будет лучше.

— Почему?

— Вы же невозможно шумите!

Я опешил. Мне казалось, что я уже научил свою группу третьей заповеди ковпаковской тактики: «мовчать и ходыть так тихо, як тигра». Сидеть, оказывается, нужно еще тише.

Нет, определенно мне нравился этот доктор.

Но самыми ценными качествами доктора Циммера были не знание немецкого языка, и даже не его медицинские познания, а он уже приобрел в отряде практику: вылечил понос у двух–трех бойцов, объевшихся после голодовки в Карпатах, раненым он прописывал какие–то примочки и тут же учил медсестер, как их делать, — а то, что вместе с доктором Циммером в отряд перешла его обширная «агентура» из лесных деревушек. Вначале гуцулы, работавшие на доктора Циммера, опасались связываться с «политикой», но когда за нас поручился сам доктор Циммер, они стали ходить и по нашему заданию в Станислав.

После Карпат, где пришлось бросить все, по нашим партизанским понятиям, материальные ценности, мы очень неплохо устроились в Черном лесу. В штабе сохранилось достаточное количество денег. Мы давали марки и злотые, добытые при разгроме погранзастав в Зеленой и Рафайловой, и агенты Циммера приносили нам водку, колбасу и газеты. Затем стали носить медикаменты и сообщения, какие передвижения войск замечены в городе. А дальше вошли во вкус и стали заниматься настоящей разведкой.

«Теперь мы носим свою базу в карманах», — сказал бы Колька Мудрый, если бы он сейчас увидел доктора Циммера.

Когда питание нашей радиостанции стало подходить к концу, мы вспомнили о батарейках к карманному фонарю, найденных в «трофейной» повозке доктора Циммера, Выяснив у радиста Николая Смирнова возможность их использования для связи с Москвой, мы дали «агентуре» заказ: достать полторы тысячи таких батареек. Вместе с гуцульской «агентурой» в город стали захаживать и наши разведчики. Будь у немцев в Станиславе опытные контрразведчики, они схватились бы за эту нить. Вдруг во всем городе в один день во всех магазинах были закуплены батарейки, лежавшие там по году и больше.

Но в Станиславе, видимо, не было опытного контрразведчика. Николай Смирнов, радист, долговязый, с бритым юношеским лбом, который поцеловала немецкая пуля еще в Делятине, долго колдовал над сотнями батареек, мастерил из них нужные ему комбинации, пока, наконец, ему не удалось восстановить угасшую искру связи.

Проходил как–то мимо радистов. Чтобы не лезть под руку работающим в поте лица юным друзьям, спрятался за толстой сосной.

Николай достал антенну, попробовал на язык анод… и махнул рукой Анютке…

Я залюбовался ими. Радистка даже на ключе работала грациозно.

Долго стучала. Затем слушала. По ее сияющим глазам я увидел — поймала Москву.

Через час, возвращаясь, я увидел Смирнова, сворачивающего антенну, и услышал, как Анюта шептала:

— Белка! Белочка моя! — так ласково называла она свою радиостанцию.

Ребята докладывали:

— Товарищ командир! Передали ваш рапорт на Большую землю.

Доктор Циммер остался в отряде. И, вспоминая те веселые времена, когда еще Карпенко был с нами и наделял всех приходивших в отряд прозвищами, мы с Васей между собой прозвали в шутку доктора «маклером по агентурно–разведывательным делам».