Двадцатые годы
Двадцатые годы
Приехав в Москву весной 1922 года, я становлюсь, по существу, профессиональным литератором: сотрудничаю в «Крестьянской газете», в пресс-бюро Центросоюза, в газетах «Кооперативный путь» и «Вечерняя Москва».
О чем и о ком я тогда писал? Давал отчеты о театральных спектаклях, о работах ведущих режиссеров. Познакомился со многими знаменитыми деятелями литературы и искусства.
К сожалению, о том великом времени, поре расцвета советского театра и немого кино, многое забыто… Однако попробую кое-чем с вами поделиться, дорогие читатели моих воспоминаний.
Как ни парадоксально, все это началось еще в XIX веке. Я уже писал, что моя бабушка Вера, урожденная Итина, вышла замуж за могучего человека — моего деда — Льва Аптекмана.
Сначала у них родилась моя мать, Флора.
В следующем году — у Ольги и Баграта Вахтанговых, соседей и самых близких людей моих стариков, тоже тогда молодоженов, появился на свет сын. И дали ему имя — Евгений.
А еще через шесть месяцев — у моей матери появилась сестренка Анна. Эти две девочки — Франя и Нюся, мои мама и тетя, с самых малых лет стали близкими подружками соседского мальчика Жени. Их дружба продолжалась многие годы, до момента, когда неожиданно «грянул гром»: Евгений решил покинуть родные пенаты и родительский кров, чтобы начать самостоятельную жизнь. Произошло знаменательное событие в самом начале девятисотых годов, когда лично мне уже исполнилось три месяца. Поэтому самого отъезда Жени я, естественно, не помню. Но, став постарше, неоднократно слышал разговоры мамы и тети об их переписке не то со студентом, не то с артистом — другом детства.
Переписка длилась до начала Первой мировой войны. Затем последовали разные события, и судьба разбросала бывших детей-однолеток в разные стороны и разные страны.
Демобилизовавшись и приехав в Москву, первое, что я решил сделать, это разыскать Женю. Кроме него, у меня в Москве «знакомых» не было.
Навел справку. Никакого Жени не существовало, а был Евгений Багратионович Вахтангов — художественный руководитель одной из студий великого уже в те годы Художественного театра.
Мне дали его домашний адрес. И вот, свернув в один из переулков Арбата, поднявшись на второй этаж высокого дома, я нажал кнопку звонка. Через минуту за дверью раздался голос:
— И кто же это?
— Прут! — ответил я.
— Кого и куда прут?..
— Никого и никуда. Такая у меня фамилия.
— И кто вам нужен?
— Хозяин дома. Очевидно, вы!
— Нет. Это не он… — Дверь открылась. На пороге стоял красавец — молодой человек.
Я сказал:
— Здравствуйте, товарищ! Вы, очевидно, тоже Вахтангов?
— Нет. Я — не товарищ и не Вахтангов. Я просто — Завадский. Проходите, пожалуйста.
Пропустив меня в переднюю, этот красавчик громко закричал:
— Серго! Веди к папе!
Появился юноша лет пятнадцати. Он сразу заявил мне:
— Я — Сережа. Скоро стану Сергеем Евгеньевичем. А вы?
— Я — Оня. И уже стал Иосифом Леонидовичем. Мои мама и тетя — друзья детства твоего отца. Могу я его видеть?
— Конечно! Он будет очень рад! — И Сережа крикнул: — Папа! К тебе! От старых твоих подруг!
Вошел Евгений Багратионович. Меня сразу поразил его болезненный вид. Когда он узнал, что я сын Франи…
— И племянник Нюси! — воскликнул Вахтангов. Он обнял меня, крепко прижал к своей не очень широкой груди, повел в комнаты.
Супруга Евгения Багратионовича, гостеприимная Надежда Михайловна, напоила всех нас чудесным чаем с домашним пирогом. Я рассказал хозяевам дома и Завадскому о судьбе матери и тети, о своей собственной и о своих планах стать журналистом. Я говорил, полагая, что Юрий — родственник Вахтанговых. Однако Евгений Багратионович объяснил мне: Завадский — один из лучших артистов его театра.
— А у нас все артисты — самые лучшие! — вставил Сережа. — Вот придете к нам на спектакль — сами убедитесь!
— Этот — от скромности не умрет! — усмехнулся Вахтангов, давая сыну подзатыльник. — Ты же к театру не имеешь ни малейшего отношения! И не лезь в разговор старших!
Так я кое-что узнал о Завадском — человеке, с которым затем продружил пятьдесят пять лет.
Но мои встречи с Евгением Багратионовичем, к моей большой печали, продолжались недолго: он — уже очень больной — умер в конце мая того же года, не дожив восемь месяцев до сорока лет.
После смерти главы семьи Вахтанговых я продолжал бывать у Надежды Михайловны и Сережи.
Этажом выше жили их близкие друзья: бывшая знаменитая драматическая артистка Маргарита Ивановна Ртищева и ее муж — поэт, писатель и драматург кино — Олег Леонидович Леонидов.
«Третий этаж» также принял меня, как родного. Я стал свидетелем необыкновенных удач моего старшего коллеги: Олег Леонидович писал сценарии для кинорежиссера Якова Александровича Протазанова, и фильмы, по ним поставленные, имели грандиозный успех.
Очень скоро я, кроме исполнения своих основных обязанностей сотрудника пресс-бюро, начал снабжать хроникальными заметками «Вечернюю Москву» и ряд других столичных газет. Моим «коньком» было освещение работы одной из центральных тогдашних кинофабрик «Межрабпом-Русь».
Информацию я получал непосредственно из первых рук — у секретаря дирекции Евгении Осиповны Яхниной, которая одновременно занималась освещением в прессе деятельности фабрики и представительствовала негласно, но фактически за дирекцию в литературном отделе этой киноорганизации.
Однако не только данная работа роднила меня с «Межрабпомом». Олег Леонидович Леонидов стал моим наставником в освоении будущей сценарной профессии.
Кроме него благосклонно относился ко мне и знаменитый режиссер Яков Александрович Протазанов.
Это они оба поощряя мою деятельность газетного репортера, постепенно вовлекли меня в кинопроизводство.
Олегу Леонидовичу я обязан всем, чего достиг в кинематографе, ибо это он сделал из меня сценариста. Его длительная и упорная возня со мной, его удивительные уроки, необыкновенные задания, которые я должен был выполнять (многочисленные варианты движения сюжета в сценарии, над которым в данный момент Олег Леонидович работал), привели к тому, что наконец мой дорогой наставник, вздохнув, сказал:
— Пора ученичества закончена! Сейчас вы уже мыслите вполне самостоятельно и можете сами двигаться дальше.
Он рекомендовал меня на «Межрабпом-Русь», где был членом сценарной коллегии. Для этой кинематографической организации я написал свой первый — в Москве — сценарий, «Сказка о зеленом золоте». Эта работа была сделана не для игрового фильма: в моем сценарии речь шла о наших лесных богатствах, о рабочих Севера, об их титаническом труде. Фильм был поставлен режиссером-оператором Борисом Фильшиным.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
I Двадцатые годы
I Двадцатые годы Лизета, милая Лизета, Я воздыхаю по тебе. Туманом рощица одета, Заплакал филин на трубе. Я рву цветочки для любезной, За мною бабочки летят, Любовь душе моей полезна, Как летом вкусный
Двадцатые годы
Двадцатые годы Приехав в Москву весной 1922 года, я становлюсь, по существу, профессиональным литератором: сотрудничаю в «Крестьянской газете», в пресс-бюро Центросоюза, в газетах «Кооперативный путь» и «Вечерняя Москва».О чем и о ком я тогда писал? Давал отчеты о
«Ревущие двадцатые» (1918–1927)
«Ревущие двадцатые» (1918–1927) Я годами кормил голубей — тысячи голубей. Но среди них была одна прекрасная птица, белоснежная, с серыми крапинами на крыльях. Это была самка. Стоило мне позвать ее, и она тут же прилетала. Я любил эту голубку так, как мужчина любит женщину, и она
Глава 7. В ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ
Глава 7. В ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ Он продолжал жить большею частью в Москве, часть года — в деревне, бывал в Петербурге и других местностях России — по делам или у приятелей, побывал и за границей… С. Л. Толстой В эпоху брожения умов, войн, революций и бунтов, завершения одного
В. С. Кривенко Из воспоминаний «Юнкерские годы» Первое Павловское военное училище. 1871–1873 годы[34]
В. С. Кривенко Из воспоминаний «Юнкерские годы» Первое Павловское военное училище. 1871–1873 годы[34] …После окончания курса в одной из провинциальных военных гимназий я приехал в Петербург в военное училище один, без товарищей, которые под руководством воспитателя
IV. Организация производства винтовки (1891–1897 годы). Последние годы жизни (1897–1902 годы)
IV. Организация производства винтовки (1891–1897 годы). Последние годы жизни (1897–1902 годы) Создав русскую трёхлинейную винтовку, Мосин немедленно приступил к организации её производства. Он был не только конструктором, но и широко образованным инженером-технологом, за долгие
ПЕТРОГРАД – ЛЕНИНГРАД ДВАДЦАТЫЕ XX ВЕКА
ПЕТРОГРАД – ЛЕНИНГРАД ДВАДЦАТЫЕ XX ВЕКА Брянцев. Встреча – Эй, «кочны», дежурная хлеб несёт! – крикнул Андрей и побежал дальше.Кочнами звали детей из-за бритых голов. Такими их приводили в детдом из санпропускника. Ребята, соскочив с постелей, где они грелись под одеялами
ГЛАВА ВТОРАЯ. УЧЕБНЫЕ ГОДЫ. 1904 - 1914 ГОДЫ
ГЛАВА ВТОРАЯ. УЧЕБНЫЕ ГОДЫ. 1904 - 1914 ГОДЫ Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой… А.С. Пушкин Чугунолитейный завод инженеров Марковых. Его жизнь и население. Реальное училище. Революция 1905 г. в Туле. Яков Сергеевич. Друзья и товарищи, забавы и развлечения.
Пуск «Энергии», работы по ракетам в последние годы СССР и первые годы независимой Украины
Пуск «Энергии», работы по ракетам в последние годы СССР и первые годы независимой Украины Cняв Cергеева и назначив меня исполняющим обязанности первого заместителя отсутствующего директора, начальство разъехалось. Оно посчитало, что сделало все возможное для пуска
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ Советская власть на УкраинеПосле бегства поляков из Киева мы окончательно стали советскими гражданами, а Украина – советской страной.«Геологические перевороты» исторических эпох и общественных формаций внезапно окончились. Киев, бывший в
Его двадцатые
Его двадцатые У нас, определяя литератора по географической прописке, вписывая в «семейку» из предшественников и последователей, редко говорят о другом родстве. Связи, той самой, по-рубцовски «жгучей и смертной», автора и эпохи. Которая далеко не всегда совпадает (или
Двадцатые годы
Двадцатые годы Записка ЗамятинаНикитин — ученик Замятина. 30 сентября 1920 года он писал Евгению Ивановичу: «… нетерпеливо дожидаюсь начала занятий с Вами. Я чувствую ту огромнейшую пользу, которую они мне принесли — и не знаю, чем смогу Вас за это отблагодарить. Из слепого