Константин Симонов, Евгений Долматовский и Михаил Светлов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Константин Симонов,

Евгений Долматовский

и Михаил Светлов

Симонов и Долматовский — это люди, близкие мне по профессии и по духу.

5 июля 1995 года в Доме Ханжонкова — бывшем кинотеатре «Москва» — проходил вечер памяти Константина Симонова и Евгения Долматовского. Оба они родились в 1915 году.

Жене исполнилось бы восемьдесят лет. Костя — на полгода моложе, а я — на 15 лет старше их обоих.

Начали они свою творческую деятельность в ту пору, когда были живы и почитаемы великие русские поэты первых трех десятилетий нынешнего — XX — века.

С какою жадностью звериной

Мы между воблой и пшеном

В сырой нетопленой гостиной

Читали Блока перед сном…

Многие старались подражать корифеям. Но Жени и Кости это не касалось: они держались своего собственного литературного стиля и шли по своему литературному пути.

Евгений Долматовский главным образом и в основном писал стихи, слова к песням и стал большим поэтом.

Константин Симонов завоевал и поэзию, и прозу, и драматургию театральную, и сценарное дело. Это был большой разносторонний талант.

Человек храбрый, он всю войну прошел военным корреспондентом, и стихи его знала и читала вся страна.

Сила обоих состояла в гражданственности: все о Родине, все о ней и для нее!

Нелегко им было, когда литературой командовал ВАПП — Всесоюзная Ассоциация Пролетарских Писателей. От ее ударов гибли и прозаики, и поэты.

В Ленинграде расстреляли Бориса Корнилова за выступления против ЛАППа (Ленинградская Ассоциация).

В 1932-м ВАПП был ликвидирован. Вместо него в 1934 году создали Союз писателей.

Через три года оба — Женя и Костя — стали его членами, талантливо продолжая свою честную, плодотворную работу.

Когда началась война — с первых ее дней до последнего победного часа — и Женя, и Костя — были впереди, на фронте, ежедневно рискуя жизнью!

Итак, оба остались в боевом строю русской литературы до последнего своего дня.

Я никогда не забуду моих дорогих друзей: вечная им память!

Прошел фронт, побывал рядовым в окопах и Михаил Светлов: нелепый, долговязый, сутулый под тяжестью армейской шинели. Он всегда оставался самим собой, не переставая шутить и иронизировать в самых сложных ситуациях.

Во время войны Михаил Светлов на фронте написал о Семене Кирсанове:

Его друзья все ищут бури,

Стремятся к славе боевой,

А он — мятежный — служит в ПУРе[8],

Как будто в ПУРе есть покой?!

О Светлове написано много исследований серьезными специалистами. А я помню Мишу в быту, в нашей литературной среде… Мы были грамотными, образованными. Среди нас встречалось много талантливых людей. Еще раз повторю: на острое слово, сказанное коллегами, никто не обижался…

Был такой добрый человек — Наум Лабковский. Он переводил с польского, но в основном с украинского. На его творческом вечере каждый из нас преподнес ему сюрприз.

Помню два:

Миша Светлов сказал Науму по-украински:

Нэ бэда, що нэма у Наума ума,

а бэда, що Наум — претендуе на ум!

Я же — добавил уже в прозе:

— Наум Лабковский перевел Остапа Вишню с малороссийского на еще менее российский!

Один молодой поэт спросил у Михаила Светлова:

— Почему академиков считают на члены, а баранов — на головы?

Светлов ответил:

— Вероятно, учитывая, у кого что слабее…

Кончилась Великая Отечественная. Надо было решать: как отражать события недавнего боевого прошлого в искусстве и литературе. Поэтому группа из семи бывших фронтовиков написала руководству свои предложения. Приближался 1948 год…

Резолюция была такой, что Светлов изрек:

— Мы написали «письмо семи» и получили ответ — «антисеми»!..

Со Светловым я отдыхал в Ялтинском Доме творчества писателей. Было скучно. Идем по набережной, навстречу — две девицы, нельзя сказать, чтобы хороши собой… Посмотрел на Мишу. Он понял молчаливую просьбу и изрек:

О Господи!

Почто изъял ты

Красивых девушек из Ялты?!

Последние дни жизни Михаил Светлов провел в Боткинской больнице.

Я часто навещал его.

Под окном палаты проходила дорожка, ведущая в морг…

Миша называл ее «Моргенштрассе» и каждое утро говорил ей:

— Гутен морген!

Когда в палату заходила сестра, чтобы сделать очередной укол, Миша провозглашал:

— А вот и Наденька! Пришла по ягодицы!

В очередной мой визит я застал Мишу лежащим с закрытыми глазами. Решив, что больной спит, уже было собрался уйти. Но вдруг, открыв глаза, он сказал:

— Нашел!

— Что? — спросил я.

Он ответил:

— У знатной доярки —

Елизаветы Петровны Елагиной —

коровы были такого качества,

что имели вымя и отчество…

Через три часа Миши не стало…