3. Шофер встает на колени

3. Шофер встает на колени

Утренний телефонный звонок. Знакомый гортанный голос с неповторимо очаровательным акцентом:

— Здравствуй, брат! Тебе деньги не нужны? Жаль… А то я тут получил слишком большой для меня одного гонорар… Слушай, брат, а ты не знаешь каких-нибудь хороших людей, кому нужны деньги?

Сейчас подобный звонок от кого-нибудь почти непредставим.

Назым любил и поддерживал молодых, официально непризнанных художников и был одним из первых покупателей тогда еще малоизвестного Олега Целкова, которому он заказал декорации для своего спектакля «Дамоклов меч» в Театре сатиры. Олег недавно вспомнил, как однажды, году в 55-м, они сидели на берегу канала Москва — Волга в Тушине и Назым иронически показал ему глазами на две тени, маячившие в некотором вежливом отдалении.

— Кто это? — непонимающе спросил Целков.

— Следят, брат… — пожал плечами Назым.

— За вами — за лауреатом Премии Мира? Почему? — был ошеломлен Целков.

— Один следит за тем, чтобы меня никто не обидел… А второй за тем, чтобы я не обидел никого… Так-то, брат…

В пятьдесят шестом году Назым пригласил художника Юрия Васильева и меня на пару дней в Переделкино. Это была его манера гостеприимства — отключить все телефоны и посвятить все время только одному или двум гостям. Целый день мы сидели на турецких подушечках и наша беседа неспешно вилась, как дымок над турецким чайком в гнутых прозрачных стаканчиках, вставленных в серебряные подстаканники, и Юра Васильев так же неспешно расписывал с внутренней стороны дверь, а с ее другой стороны оставалась стремительно движущаяся история, непредсказуемая в своей жестокой поспешности.

Но история сама открыла снаружи эту дверь, слишком слабую для того, чтобы ею отгородиться от нее, истории. История ввалилась к нам в облике пожилого, пьяного человека с блуждающими, такими же голубыми, как у Хикмета, глазами. Этот человек, не обращая никакого внимания на нас, смотрел только на Назыма, потом не выдержал, опустил взгляд, содрал с головы черную мокрую ушанку под котик с выдающими ее фальшивость фиолетовыми закраинами и вдруг бухнулся на колени.

— Прости меня Христа ради, Назым… Сними грех с души… Я тебе должен все рассказать…

Ушанка его плакала на пол фиолетовыми слезами.

Назым поднял его:

— Встань, брат… Не надо ничего говорить…

— Нет, я расскажу… расскажу… Сколько лет я в себе это таскаю — уже мочи нет…

Вошедший, захлебываясь собственными словами, рассказал мучившую его историю.

В 1951 году Назыму предоставили в полное распоряжение государственную машину с шофером. Вошедший человек и был тем самым шофером. Они подружились, и Назым однажды лаже побывал у него в гостях.

В 1952 году шофера пригласили на Лубянку. Каково же было его потрясение, когда перед ним оказался сам Берия.

— Знаешь, кого ты возишь? — спросил Берия.

— Лауреата Премии Мира… великого поэта… турецкого коммуниста… друга Советского Союза… — недоуменно ответил шофер.

— Ты возишь не друга Советского Союза, а врага… — процедил Берия. — Опытного, хитро замаскированного под революционера. Он хочет убить товарища Сталина. Но мы не можем арестовать его: он слишком знаменит, да к тому же турок… Ты должен помочь нам убрать его… Что стоит для хорошего профессионала-шофера сделать правдоподобную аварию! Одним шпионом будет меньше.

— Не верю… — сказал шофер. — Он мне как отец родной…

— У нас у всех только один отец, — мрачно сказал Берия.

На следующий день шофера вызвали опять на Лубянку, требовали согласия.

Шофера избивали, но он не соглашался. Тогда в кабинет ввели его жену, а затем несколько отпетых уголовников.

— Эти милые мальчики несколько лет не пробовали женского тела, — сказал следователь, красноречиво показывая глазами на них, а потом на жену шофера. Шофер все понял и согласился.

Несколько раз его предупреждали, что это должно произойти завтра, но в последний момент все почему-то отменялось. Затем умер Сталин, расстреляли Берию… У Назыма появилась своя личная машина — государственная стала не нужна. Шофер ушел работать в такси, — лишь бы оказаться подальше от государства, чуть не сделавшего из него убийцу. Но вина перед Назымом мучила его, жгла, не давала покоя. Вот он и пришел покаяться.

Во время этого рассказа, от которого у меня шел мороз по коже, я смотрел не на шофера, а на Назыма.

У него была выдержка настоящего подпольщика. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Или он, быть может, догадывался об этом и раньше?

— Сними грех с души, Назым… — еще раз взмолился шофер.

— Нет на тебе греха, брат, — ответил Назым. — Давай лучше выпьем водки. Мне, правда, врачи запретили, но с хорошим человеком немножко можно… А ты честный человек, брат. Как твои дети, жена? Я ее хорошо помню. Она сделала такие вкусные вареники с вишней, когда я был у вас дома… Кстати, ты знаешь, что «вишня» — это турецкое слово?

Никто из нас этого не знал.