9. Писатели на учете в зоопарке

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

9. Писатели на учете в зоопарке

И что бы вы думали — разогнали, хотя это полностью противоречило уставу партии. Какие там уставы, какие законы… «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» — вот главный закон беззакония. Именно так расстреляли валютчика Рокотова, хотя по закону он не мог быть расстрелян, — закон переделали в соответствии с очередным «взбрыком» Хрущева.

Писатели-коммунисты в силу того, что по уставу они хоть где-то должны были быть на учете и платить свои партвзносы, становились на учет в ЖЭКах, а некоторые, сохранявшие чувство юмора, — в зоопарке, который был поблизости от Союза писателей. Через несколько дней после кремлевского совещания состоялось внеочередное собрание президиума писателей Москвы. На него приехал секретарь по идеологии МГК КПСС Кузнецов — снимать С. Щипачева. Ни Вознесенский, ни Аксенов на президиум не пришли: из нашего поколения был только я. Щипачев был смертельно бледен и неживым голосом зачитал заявление об уходе с поста председателя по собственному желанию. Я сказал, что буду голосовать за это только в том случае, если президиум в специальном дополнении выразит благодарность Степану Петровичу за его работу. Кузнецов нервно задергался, растерянно заелозил протезной рукой в черной перчатке по столу, — в обшем-то формальный, но все-таки существенный нюанс «вынесения благодарности», видимо, «наверху» не дискутировался. Кузнецова выручил своей предательской «интеллигентностью» Федин, бывший тогда председателем Союза писателей СССР.

— Ну зачем это надо, Евгений Александрович! — с увещевающей отеческой укоризной сказал этот эстетизированный лицемер, которого кто-то, кажется Олеша, метко окрестил «чучелом орла». — Такая подчеркнутая благодарность будет в какой-то степени даже бестактной, ибо она сама собой подразумевается.

Кузнецов восторженно застучал по столу черной перчаткой, раз и навсегда сжатой в боевой кулак.

— Вот видите, сам Константин Александрович говорит, чта выносить благодарность Степану Петровичу — это не что иное, как бестактность.

— Самая главная б-благодарность — она должна быть в сердце, Женя, а не на бумаге, — мягко пожурил меня частично детский писатель.

Я не сдавался, понимая, что все это циничная игра:

— Но почему то, что в сердце, нельзя выразить на бумаге?

Черный кулак Кузнецова застучал по столу уже угрожающе:

— Да потому что нельзя…

Щипачев, униженный всей этой «торговлей», прижав руку к сердцу, бросился к двери:

— Простите, мне дурно…

— Как вы себя ведете, вы же убиваете Степана Петровича! — с дешевой театральностью воскликнул Федин. Я уже знал тогда, что он предал Пастернака во время скандала с «Доктором Живаго» и даже не соизволил выйти из своей дачи, когда мимо нее проносили гроб с телом его затравленного коллеги и соседа. Впоследствии именно благодаря коллаборационистскому равнодушию Федина, которое практически равнялось благословению, и начались один за другим диссидентские процессы. Итак, руководимое партийным черным кожаным кулаком досточтимое собрание, за исключением меня, проголосовало за то, чтобы удовлетворить просьбу Щипачева об уходе «по собственному желанию», но без вынесения ему «бестактной» благодарности.