Последний день похода

Последний день похода

Цветы украшали наше возвращение: орхидеи по сторонам тропы перед Джунбези, а на лугах за Тапки, где мы разбили лагерь, кивали, источая аромат, лиловые ирисы. Еда, солнце, дождь, усталость, красота — таковы мои воспоминания о походе.

Солнце. На перевале Ламьюра Ваньянг, на высоте 3650 метров, я лежал, залитый солнцем, и читал «Братьев Карамазовых», неизменного фаворита гималайских восходителей. Часто такие утра были солнечными и прекрасными, затем спускались облака и гремел гром, намекая, что муссон уже пришел. Тусклое, затуманенное солнце исчезало за легкой вуалью. Шел теплый дождь, пропитывающий влагой все окружающее. К вечеру обычно прояснялось. Мы двигались на запад, пересекая невысокие хребты, по скользкой от дождя тропе.

Мы покидали страну шерпов; на следующий день у Чиангма на нас таращили глаза девушки, одетые по индийской моде в платья типа сари, оставляющие открытым живот, и мужчины в непальских шапках. Здесь Тхондуп купил цыплят, чтобы взять их с собой через перевал Чиангма Ла и вниз, в долину Тхозе.

Усталость. Следует признаться, что ноги не поднимались по склону с прежним усердием, после того как в продолжение трех месяцев они ничего не делали, кроме преодоления подобных же склонов. Так по крайней мере считали трое из нас, когда в полуденную жару тащились вверх от зеленых рисовых полей к гребню перед Ярса. Шаг за шагом по грязному валу, поворот, тропа и надежда на облегчение дороги, за углом снова подъём, вздох, встряхивание рюкзака, чтобы оседал поудобнее, и снова вперед. Здесь нет удовольствия. Ночь была неприятной. Я обнаружил у себя признаки дизентерии и вынужден был принять сульфагуанадин[14]. Мы рано спустились к реке и не устояли перед соблазном её холодной воды. Мы купались, сохли и снова купались. Даже кое-кто из шерпов соблазнился прелестью мутной воды. Купание доставляет наслаждение, а вот подъём на 1200 метров под тропическим небом сразу после купания никакого удовольствия не приносит. Этот подъём действительно был крайне утомительным; по склонам, поросшим сосной, через рисовые поля, мимо селений, все время вверх. Джону, чья группа уже прибыла 13 июня в Катманду, путь показался, вероятно, изнурительным, однако дорога от Тхъянгбоча заняла у них только восемь дней.

Теперь, когда мы шли по жарким долинам, по мере того как физические условия ухудшались, начинало сказываться нервное возбуждение ожидания. Тенсинг после очередного чествования приходил в лагерь осыпанный в знак высшего почитания красной пылью и увешанный гирляндами цветов. Он ложился в палатку, и за ним принимались ухаживать обе его племянницы. Внутренность его палатки напоминала посетителю скорее комнату восточного властителя, чем жилище шерпа: прекрасный ковер на полу, чайная посуда, две женщины, снующие с деловым видом взад и вперед. Другие шерпы, напротив, выглядели так, как будто с ними ничего не случилось: Анг Намгиал и его жена спокойные, как всегда; Анг Ниима хромал, страдая воспалением ноги, только в Чиаубасе он показал ногу врачу; Да Намгиал, всегда внимательный в походе, нес на плечах своего шестилетнего сына, которого доставили в Сола-Кхумбу для встречи с отцом; Пемба Норбу, всегда несущий палатку Гриффа, к большому раздражению всех прочих.

19 июня мы покинули под дождем лагерь около Чиаубаса и в яркое солнечное утро спустились по длинному склону, ведущему к Долалгхат на реке Сун-Кози. Далеко на западе над облаками возвышался серебряный зуб. Как я считаю, это был Гозаинтхан, превышающий 7930 метров. Селение Долалгхат было в праздничном наряде: воздвигнуты раскрашенные триумфальные арки, а тропа усыпана цветами. Из Катманду примчались репортеры индийских газет. Когда мы купались под ярким солнцем в реке, Эд в особенности стал мишенью для всех фотографов.

После купания и завтрака длинное ущелье, поднимающееся к Хукзе, было очень жарким, и только большие серые обезьяны лангуры, скачущие в джунглях над нашими головами, вносили некоторое оживление. На своем маленьком перевале Хукзе жители селения Хукзе также устроили праздник. Здесь мы разбили лагерь в компании с Джоном. К нам присоединились репортеры некоторых британских газет, прибывшие для встречи с нами из Банепы, однако никаких определенных идей на эту ночь у них не было. Это был странный вечер, заполненный беседами, планами, программами, неопределенностью, необходимостью избежать полемики, дружескими воспоминаниями о приятном отдыхе на травке. Я прошелся по маленькой тропинке и уселся, любуясь темнеющими холмами и лесами. Это был наш последний сон на траве под звездами, и, хотя я радовался возвращению домой, часть моего «я» грустила о конце смелого мероприятия, пережитого со своими товарищами,— мероприятия, которое в будущем уже будет другим, как другим стану и я.